озможно,  были  и   тайные  вояжи,  по   чужим
документам. Возможно, имели  место встречи, контакты, так сказать, транзитом
или с заездом в третьи страны.  По части путешествий за кордон Лапичев у них
абсолютный чемпион.
     -- А именно? -- спросил Касьянов.
     --  Помимо  поездок в свите вице-премьера  с  декабря  по  май  Лапичев
побывал  в  восьми  странах  --  пять  раз в составе  технических  групп  по
подготовке визитов Клокова и трижды -- один.
     -- И где он был, так сказать, сам-друг? -- спросил Касьянов.
     --  Один  раз в  Париже, один раз  -- в  Лондоне  и последний раз --  в
Сингапуре,  в связи  с подготовкой салона. Однако ничего больше нам выяснить
не удалось.
     --  Какие-либо  сепаратные встречи,  частные  контакты, переговоры?  --
спросил Касьянов.
     -- Решительно ничего. Все в соответствии с рабочими планами.
     --  Что на квартире у Стениных в  поселке "Апогея"? --  поинтересовался
Касьянов.
     -- Вся автоматика работала и работает прекрасно, телевизор включается и
выключается, свет зажигается и гаснет.
     -- Как  мы  слышали, -- сказал Касьянов, --  Клоков отдал  распоряжение
Лапичеву квартиру проверить. Ну как, проверили? Пытались проникнуть?
     --  Войти  почему-то  не  решились,  --  ответил  Голубков.  --  Просто
несколько раз в разное время звонили в дверь.
     -- Ну а после? -- спросил Нифонтов. -- Когда им никто не открыл?
     -- Тут был довольно острый момент, -- сказал Макарычев, -- легко  можно
было вспугнуть и... Для начала они послали даму. Мы проследили и записали на
видео все  ее действия -- гуляние под окнами, установку "жучка"  под  обивку
стальной двери, ну а по завершении всех манипуляций очень вежливо  встретили
ее внизу и очень любезно пригласили немного прокатиться с нами.
     -- А потом? -- спросил Касьянов.
     -- Ну  а потом дали прослушать запись перехвата  телефонного  разговора
Лапичева с Клоковым, в котором Лапичев  получил приказ -- после того как она
побывает в квартире и сообщит о том, что там происходит, немедленно выписать
ей чек. Вероятно,  она знает,  что  означает  этот  чек, так  как сразу дала
согласие выполнить  все  наши  просьбы с  условием обеспечить  ей  охрану  и
защиту.
     -- Возможно, они пошлют кого-нибудь еще, -- сказал Нифонтов.
     -- Возможно...
     --  Тогда так, --  сказал  Макарычев.  -- Их  постоянные  наблюдатели у
квартиры Стениных нами не установлены.  И тем не менее  наверняка  они есть.
Жену и сыновей Роберта Николаевича надо так  же тайно доставить на одну ночь
в квартиру,  показать, а  на следующее утро разыграть сцену от®езда  сыновей
куда-нибудь на отдых.
     -- Насколько это рискованно для них? -- нахмурился Касьянов. -- В жизни
всегда есть место снайперу.
     -- Мы гарантировали  Стенину полную  безопасность,  --  встревожился  и
Нифонтов.
     --  Думаю, пока  Клоков не  знает, в связи  с чем  задержан Стенин,  он
ничего  предпринимать не станет из  опасения, что  как раз в этом случае тот
может заговорить, -- сказал Макарычев.
     -- Так или иначе, риск остается, --  сказал  Голубков.  -- А  мы должны
исключить его полностью.
     --  Тогда пусть решают сама жена Стенина и его старший сын. Они  должны
понять, что,  если  мы  сейчас  не обезвредим этого  господина со  всей  его
камарильей,  им придется  вечно жить  под дамокловым мечом.  Его супруга  --
умная, мужественная женщина, пусть решает.
     * * *
     Те двое  суток, когда  весь  мир терялся  в догадках о судьбе  самолета
"Руслан",   бесследно  пропавшего  в  небе  Центральной  Азии,  вице-премьер
правительства России  Герман Григорьевич  Клоков провел в больших хлопотах и
волнениях.
     Как член правительства,  ответственный  за многие вопросы, связанные  с
обороной  и  безопасностью страны,  он,  естественно,  не мог  оставаться  в
стороне от такого печального инцидента. Он звонил в самые разные учреждения,
связывался  с   руководителями  ведомств,  настойчиво  требовал,  чтобы  его
постоянно  держали  в  курсе  событий  и  немедленно  сообщали  любые  вновь
поступившие  сведения.  Его  участие  в  судьбе  самолета  и  экипажа   было
чрезвычайно  активным  и  разносторонним, причем  настолько,  что  это  даже
привлекло внимание людей, весьма далеких от операции "Зодиак".
     И когда Клоков,  созвонившись с командующим дальней военно-транспортной
авиацией,  потребовал  немедленно  начать  служебное   расследование,  чтобы
выявить по горячим следам виновных  за выпуск  в небо неисправного самолета,
тот  твердо  и  непреклонно  заявил, что пока еще  находится  в подчинении у
своего начальства --  главнокомандующего ВВС и министра обороны и предпримет
какие-либо соответствующие  шаги  лишь по их приказу. А пока судьба самолета
неизвестна, судить кого-то да казнить он считает преждевременным.
     Несмотря на  это.  Клоков  отправил на аэродром в Жуковский  одного  из
своих помощников, чтобы выяснить точные обстоятельства подготовки самолета и
причины задержки экипажа перед вылетом. Однако ничего вразумительного тот не
добыл, о чем и доложил Герману Григорьевичу по возвращении.
     Клоков предполагал,  что эти дни будут чрезвычайно  напряженными, но не
мог и подумать, что возникнет столько непредвиденных осложнений и совершенно
необ®яснимых срывов. Человек научного склада ума, аналитик по природе, он не
мог  не  почувствовать,  что сумма  этих  срывов  и неудач  превысила  некую
статистическую норму, что за всеми этими неожиданно посыпавшимися проблемами
и   напастями   вдруг   возникает   какая-то  смутная,   неподвластная   ему
закономерность.
     Все вокруг видели, как удручен и взволнован  он несчастьем с  пропавшим
самолетом.  Каждый  мог  оценить  его  недюжинную  энергию,  направленную на
выяснение  причин  случившегося...  Но люди  действительно  близкие, давно и
хорошо знавшие Клокова, если бы пригляделись, могли  бы  различить и иное --
острый  азартный  огонек  в  его  прищуренных  глазах,  нетерпеливое  тайное
ожидание и... безумную скрытую тревогу на породистом лице.
     Он действительно ждал. И что бы ни делал, куда бы ни  ехал, с кем бы ни
говорил,  на  самом  деле  он  мог  думать только об  одном --  о  том,  что
единственно и  занимало его в  эти дни и часы. Если бы  все удалось, никакая
закономерность, никакая непреложность  уже не  были бы  ему страшны.  Теперь
нельзя  было  допустить  ни  одного неверного  шага,  даже  мелкого промаха,
которые могли бы разрушить блестяще продуманный, многократно подстрахованный
замысел.
     Согласно  этому замыслу долгожданное известие должно было поступить  не
позднее чем через сутки после  вылета самолета. Однако время шло, а известие
не  приходило. Нервы его  были не  то что на  пределе, каждая клетка искрила
электричеством -- ведь  от того, сойдется все или не сойдется, сложится  или
нет,  зависела  не   просто   удача   сделки,  феноменального  коммерческого
предприятия. От этого без громких слов зависело главное тайное дело всей его
жизни.
     Третий день после вылета самолета в Сингапур оказался для Клокова самым
трудным и мучительным.
     Чувство неясной угрозы, возникшее после странного исчезновения, а затем
не менее странного обнаружения  первого  самолета  в Андреаполе и задержания
Стенина,  резко усилилось, когда  Прошли все контрольные сроки для получения
удостоверяющего сигнала,  что  товар дошел до покупателя. Сигнал  должен был
поступить по  сложной  схеме  --  последовательно  через  три  страны  и  по
спутниковому  радиотелефону  из  Владивостока.  Всего  две  фразы  условного
сообщения, которое подвело бы черту. Но его не было.
     Герман  Григорьевич понимал:  чтобы ненароком  не  выдать  себя, сейчас
нельзя  выказать и  малейшего наружного беспокойства.  Но  сидеть,  не  имея
никакой информации, тоже было выше его сил. Он должен был  оставаться "женой
Цезаря", чтобы мелкие сошки его аппарата могли, сами того не зная, выполнить
важнейшее для своего начальника поручение.
     Когда волнение достигло наивысшей точки, он  решил, что пора пускать  в
дело засадный полк.
     Клоков пригласил в кабинет Бориса Владимировича и уединился с ним в той
небольшой задней комнате без окон, в которой обычно проводил наиболее важные
конфиденциальные встречи. Плотно закрыв дверь, они вели разговор, сидя в тех
самых креслах, которые профессор Стенин был обречен  помнить  до конца своих
дней.  Оба говорили очень тихо, хотя были  уверены, что уж здесь-то их никто
не слышит. Но на сей раз они заблуждались.
     * * *
     В  шестнадцать  двадцать семь  один из  сотрудников  генерала Нифонтова
соединился с ним по телефону.
     -- Александр  Николаевич! Как вы  приказали,  мы записываем все подряд.
Судя  по  всему,  он  почувствовал,  что  теряет  контроль  над   событиями.
Занервничал, но держится.  У нас  много любопытного, но две минуты назад они
остались вдвоем в помещении "Z".
     -- Я не понял, с кем остались? -- спросил Нифонтов.
     --  С  Лапичевым.  На  наш  взгляд, идет  крайне  интересный  разговор.
Вероятно, вам надо его услышать в прямом режиме.
     --Хорошо, -- сказал Нифонтов. -- Переключите на мой кабинет.
     И в ту же секунду руководители  штаба услышали несколько искаженные, но
вполне отчетливые и узнаваемые голоса вице-премьера и его правой руки.
     "Клоков.  ...Что-то  непонятное.  Время  давно  вышло.  Ни  звука.  Как
полагаешь, в чем загвоздка?
     Лапичев. Войдем в их  положение.  Будь  мы на их  месте, мы  бы тоже не
очень  спешили, пока  не убедились  бы, что  берем именно  то, за что платим
деньги.  Так ведь? Скорее всего, сейчас нашего пациента обследуют доктора. К
тому  же там не могли  не  удивиться,  когда вместо двух обещанных больных в
приемном покое увидели только одного.
     Клоков.  Ну  да, все так... Я  сам говорю  себе это сто раз на дню. Но,
согласись, есть от чего  сходить  с ума! В Андреаполь никого  не  допускают.
Никого. Я же не могу показать какую-то нашу заинтересованность... Тут что-то
не  так. Чувствую -- не так. И Курцевский  сам не свой.  Он явно тоже ничего
толком не знает и, похоже, готов ко всему. Но что там могло случиться,  если
они  как-то  вычислили, что те шестеро работают не  только  на них и целиком
заменили состав? Не понимаю, что там в Киеве?  Почему не летят эти спецы  от
Антонова?
     Лапичев.   Вчера   я  приказал   Морозову  связаться   с   Тюниным   из
Росавианадзора,  чтобы  тот   как-нибудь   не  от   себя,  а  через  два-три
промежуточных звена  позвонил  им на фирму  и осторожно выспросил, в чем там
дело, почему задержка. Ничего толком узнать не удалось.
     Клоков.  Хохлы  ленивые!  Ждут,   чтобы   их   немного   расшевелили...
Простимулировали, так сказать.  Распорядись: пусть позвонят опять и втемяшат
им,  что берут на себя  все расходы плюс оплату услуг и за срочность. Все --
налом, понимаешь? В валюте. Тогда, наверное, зачешутся.
     Лапичев. Понял, Герман Григорьевич.
     Клоков.  Понял,   понял...   Не   чувствуешь  разве,   что-то   рвется,
расползается в руках?  Только  не  могу понять, что и почему.  Я просил тебя
узнать -- Нифонтов в Москве?
     Лапичев. Видимо, в Москве. Но его не видно, и не слышно, как всегда.
     Клоков. Два дня назад, ночью, первый номер  имел с кем-то почти часовой
телефонный разговор. Через наших в ФАПСИ ничего установить не удалось.
     Лапичев. Симптом неприятный. Но это только симптом...
     Клоков.  Ну  ладно...  Вернемся  к  нашей...  авторучке.  Или,  как  ты
выражаешься, к "больному". Полагаешь, их доктора сейчас возятся с пациентом?
Вполне  вероятно.  Но  они ведь знают  --  пока не поступит  следующая часть
проплаты  за  авторучку, до того  времени не будет и  чернил.  Инструкция --
только после полного расчета. Таков договор. Ясно? Ясно. Этим-то что тянуть,
спрашивается? Не я их торопил, они меня.
     Лапичев. Чернила уже едут.
     Клоков. Хоть  бы там все было спокойно.  Чернила  --  это  ведь главный
вопрос.
     Лапичев.  Там все хорошо. Беспокоиться  не о чем. Со дня на день выйдут
за пределы...
     Клоков.  Ах, Стенин,  Стенин... Меня  он  волнует!  Разумеется, у  него
против нас -- ничего. Но в любом случае  мы с ним прокололись.  Он где  -- в
ФСБ?
     Лапичев. Видимо, в Лефортове.
     Клоков. Что значит "видимо"? Я вас держу не для того, чтобы упражняться
в сослагательном наклонении! Нажмите на все кнопки! Стенин, что бы он там ни
успел уже напеть, должен скорее встретиться с... любимым начальником.
     Лапичев. Я понял. Но гарантий дать не могу.
     Клоков. Тогда вот что: через надежных людей выйдите на Гурфинкеля.
     Лапичев. Не понял, какого Гурфинкеля?
     Клоков.  Борис, ты устал,  теряешь форму! Гурфинкеля, из "Комсомольца"!
Отдай ему Курцевского со Стениным.
     Лапичев. То есть как? Весь сюжет?
     Клоков.  О сюжете вскользь, туман и намеки. Основная вонь -- Курцевский
и  Сидорчук.  Всю компанию  генералов  -- в  бочку  с говном! Наш сюжет  под
занавес, а  Роберта на  закуску. Торговля секретами распивочно  и на  вынос.
Генеральный конструктор замешан в контрабанде! Их с Владленом надо размазать
всухую. Чтобы неделю только об этом и галдели.
     Лапичев. Пробный шар?
     Клоков.  Скажем  так  -- осторожный  зондаж с железной  дискредитацией.
Гурфинкель дело  знает. Должен  все расписать сочно, пусть превзойдет самого
себя. Заплатишь ему не скупясь. Переведи на его лондонский счет или в Цюрих.
Но шум должен быть такой, чтобы затмил все, понимаешь?
     Лапичев. А потом что с Гурфинкелем?
     Клоков. Пусть пока бегает...  Такие  гурфинкели на дороге  не валяются.
Возможно, еще  разок-другой  пригодится. А  там  можно и...  Сам  понимаешь,
сейчас решают часы. Статья должна выйти послезавтра. Большая. С выноской  на
первую полосу, основной блок -- на второй  или  третьей.  Не меньше половины
полосы. А теперь ступай. Мне надо немного отдохнуть..."
     Нифонтов отключил связь.
     -- Ну как вам диалог, коллеги?
     --  Чрезвычайно  занимательный,  --  сказал  Касьянов.  -- В  сущности,
имеется все, чтобы  пригласить для  дачи  об®яснений. Но не станем  спешить.
Пусть появятся "золотые улики". Как там с Курцевским со товарищи?
     -- С  ними  все  проще,  -- усмехнулся  Макарычев. --  Есть  не  только
"золотые улики", но и... "платиновые показания". Практически все соучастники
были в таком страхе, что наше... вмешательство в их судьбы  восприняли почти
как перст Божий, как избавление.
     -- Вы знаете, в  чем их главный просчет? -- сказал Голубков. -- Они так
запугали всех своих соратников и исполнителей, внушили им всем такой  ужас и
уверенность в  неизбежности расправы,  что вместо преданности породили в них
только  ненависть и острую тягу  к  жизни. Совершенно  не умеют  работать  с
кадрами.
     И, несмотря на полную серьезность этого заявления, все рассмеялись.
     --  Ну ничего,  --  отсмеявшись,  сказал  Нифонтов. --  Раз  еще  можем
смеяться, значит, можем и  сражаться. Что там у нас с нашими парнями? Я имею
в виду группу Пастухова и ребят на ралли.
     -- Шифровки с гонок мы получаем дважды в сутки, -- ответил Голубков. --
Все  целы-невредимы, едут... Но, судя по всему, мы  поставили им непосильную
задачу. Боюсь, надо  рассчитывать  только  на слепое везение. А от Пастухова
по-прежнему ничего, никаких известий.
     --  Пока  экипаж  самолета  не  вырвется  домой,  вряд  ли   что-нибудь
прояснится, -- сказал Макарычев.
     -- Понятно, -- кивнул Касьянов. --  Руководителем  нашей  делегации  на
открытии салона утвержден Клоков. Ну как, Александр Николаевич, выпустим его
в Сингапур?
     -- Давайте сделаем так, -- сказал Нифонтов. -- Препятствовать не будем.
Но  перед выездом во  Внуково-2,  где-нибудь  минут  за сорок  до вылета, он
должен узнать о том, что двигатель в "Апогее" был подменен на макет.
     -- Ну нет, Александр  Николаевич, -- возразил Голубков. -- Не знаю, как
вы,  а я хотел бы видеть своими глазами, что  отразится на его лице при этом
известии. Давайте лучше  обрадуем его прямо у трапа самолета.  Он вылетает с
Лапичевым?
     --  Разумеется,  разумеется...  Но  у  того  запланирован  завтра утром
короткий визит в Париж.
     -- С какой целью? -- спросил Нифонтов.
     --  Формально деловая встреча согласно протоколу с  руководством  фирмы
"Аэрбас",  подготовка будущего  подписания  соглашения о  намерениях в сфере
обмена и сотрудничества. Вылет в  шесть утра, в половине  девятого посадка в
Орли, затем сама встреча  и в  семнадцать  по  московскому ~  возвращение  в
Шереметьево. Прямо оттуда во  Внуково  --  и новый  вылет в  девятнадцать  в
Сингапур, с патроном и всей его свитой.
     -- Напряженный денек, -- сказал Касьянов. -- Просто голова кругом.
     --  У  него  вряд ли  закружится,  --  заметил Макарычев.  --  Но турне
интересное. Впрочем, вместо Лапичева для такой работы мог быть отправлен кто
угодно. Но Герман Григорьевич решил отправить именно его. Вопрос: почему?
     --  Скорее всего, --  сказал Голубков,  -- он  имеет  приказ  выполнить
весьма деликатное поручение, которое никак не отмечено в его рабочем графике
этого  дня.  Видимо,  нечто  такое,  что  невозможно  узнать,  установить  и
проверить отсюда, из  Москвы -- ни  по компьютерной связи, ни  тем  более по
телефону. И дело, надо полагать, спешное.
     -- Свяжитесь с нашими людьми в Париже, -- сказал Нифонтов Касьянову. --
Пусть глаз с него не спускают. Ни на секунду. Я думаю,  мы все догадываемся,
какое у него поручение.
     * * *
     После двух с лишним  суток  пути, оставив позади  три  тяжелейших этапа
через пустыни  и  горные  перевалы  Ирана, около  одиннадцати  часов утра по
местному времени вереница машин  пересекла границу Рашиджистана. Пейзаж мало
изменился -- та же суровая, угрюмая красота, та  же бахрома гор у горизонта,
тот же зной и та же неизвестность впереди.
     На  земле одного из самых мрачных  государств на планете им  предстояло
пробыть кому пять, кому семь часов.
     Артист, Муха и Михаил знали: для них начинаются самые трудные часы. Они
почти физически ощущали возникшее вокруг них напряжение. Артист был мрачен.
     -- Смотрят, смотрят, чувствую, смотрят...
     -- Это  все  я, --  сокрушался Муха. -- Язык бы себе  вырвал!  Кой черт
дернул меня вспомнить про эти гонки на выживание!
     -- Ладно,  --  утешал Михаил.  -- Кончай убиваться. Может,  у них  и не
связалось.
     -- Ну да! -- вздыхал Олег. -- Вы бы видели глаза этого Шурика. Он же не
дурак, только корчит из себя простака.
     -- Значит, кто против нас? -- подытожил Артист. -- Этот Штукин в связке
с  американцами.  Ну это  мы уже и так  знаем -- видно, прознали в Лэнгли об
этом транзите, ну и решили перехватить.
     -- Просто  так  прознать они не могли, -- сказал  Михаил.  -- Наверняка
получили  точную наколку. Вопрос: от  кого?  Разумеется, от тех, кто в  этот
замысел с Рашид-Шахом посвящен. Видно, ребята  не прочь  маленько облапошить
друг друга. Так, кто еще против нас?
     --Добрынин, -- сказал Муха. -- И еще этот... который англичанин.
     -- А вот с  ним, -- сказал Артист, -- все по-прежнему непонятно. В том,
что он англичанин, а не  тот водитель, лично  меня никто не убедил и вряд ли
убедит. Тем более непонятно, что он за птица и откуда.
     --  Ну  а наш командор?  --  не отрываясь от дороги и пылящего  впереди
"джипа-мерседеса" Добрынина,  спросил Муха.  -- Вы хоть  поняли,  какова его
роль?
     -- Вон он,  -- сказал  Артист.  -- До  него триста  метров -- догони да
спроси!
     -- Он-то хоть нас не узнал? -- спросил Муха. -- Как считаешь, Семен?
     -- Лучше меня могут  ответить  факты, -- ответил Артист. -- Вы обратили
внимание -- с сегодняшнего утра и Штукин с американцами, и товарищ Добрынин,
и англичанин все  время держатся где-то около нас. По-моему,  Слейтон  узнал
меня. Узнал, но не подал виду.
     --  Видно,  надо было  тебе сильней  постараться, чтоб надежней  память
отшибло, -- сказал Муха.
     -- Трудно  был