ал  определенно,
четко:
     - Да.
     - Мои родители тоже...  Видимо,  у  каждого  существует  естественный
рефлекс против небытия...  Сама эта идея,  -  он  тяжело  затянулся,  щеки
провалились, резко выступили скулы, - невыносима, поэтому  люди  старались
уйти от нее, создавая  в е р у...  Но я с детства  был  рационалистом,  не
верил в хрупкость мечты о загробной жизни...  Мои размышления о  смерти  -
еще в молодости - привели меня к вполне земной  проблеме:  не  состоит  ли
вечность в том, чтобы установить зримые, живые  связи,  которые  соединяют
нас с людьми и вещами,  существовавшими  на  земле  ранее?  Между  прочим,
именно об этом был  долгий  разговор  с  лейтенантом  Аллье  накануне  его
операции... Кстати, дело ведь чуть не сорвалось... После того, как Аллье -
на  территории,  оккупированной  нацистами,  -  стал  законным  владельцем
тяжелой воды, все уперлось в "мелочь": как  транспортировать  г р у з?!  В
чем?! Попробуйте заказать  сварные  канистры  на  заводе  в  Осло,  полном
гестаповских соглядатаев?! Провал! И  лейтенант  нашел  мастера,  простого
рабочего, тот сделал  великолепные  емкости,  воду  привезли  на  аэродром
Форнебю,  продекларировали  на  тот  рейс,  что  вылетал  в  Амстердам,  а
загрузили в самолет, отправлявшийся в Шотландию! А?! Великолепно?!
     - Действительно, лихо, - согласился Громыко.
     - И в середине марта сорокового года весь запас тяжелой  воды  был  у
нас, в Париже. Но ведь в июне боши ворвались в столицу! Мы увезли "продукт
зет" в Клемон-Ферран...  Знаете, где спрятали? В сейфе французского банка!
Но через несколько недель директор потребовал, чтобы мы немедленно забрали
свой "продукт", видимо, что-то прослышал, люди фатально боятся всего,  что
связано с нашими исследованиями...  Тогда мы спрятали  канистры  в  камере
тюрьмы, где содержались особо опасные преступники... А боши уже рыскали по
всей Франции в поисках  н а ш е й  тяжелой воды, гестапо напало на след...
Тогда я решил отправить моих сотрудников с "продуктом зет" в Англию... Тем
более, большинству из них просто-напросто нельзя было оставаться со  мною,
их бы сожгли в крематории, евреи...  Я бросился в  Бордо  и  оттуда  успел
отправить бесценный груз в Лондон, только чтобы он не достался нацистам...
О, сколько раз меня потом допрашивало гестапо! Как я остался тогда  жив  -
не знаю...
     - Вы рассказали сюжет романа, - заметил Громыко. - А фильм вообще мог
бы получиться совершенно поразительный...
     Жолио-Кюри махнул рукой:
     - Почему-то такого рода ленты начинают  снимать  только  после  того,
когда уже нет на свете участников дела...  Странно, но  это  так...  Я  не
замучил вас?
     - Каждая встреча с вами - радость для меня, господин Жолио-Кюри.
     Внезапно лицо ученого изменилось, скулы выступили еще  острее,  глаза
потухли, сделавшись усталыми, полными растерянного недоумения:
     - Как вы думаете, с американским представителем  в  Атомной  комиссии
удастся хоть о чем-то договориться?
     - Вы имеете в виду Бернгардта Баруха?
     - Да.
     Громыко ответил не сразу:
     - Видите ли, меня  с  ним  связывают  добрые  отношения...  В  личном
плане...  Мы встречаемся домами, и, как мне  кажется,  Барух  отдает  себе
отчет в том, сколь трагична проблема атомного  оружия...  Но  ведь  он  не
может вести свою линию, не консультируя ее с  Белым  домом...  Человек  он
самобытный -  бывший  грузчик,  боксер,  самоучка,  невероятно  тянется  к
культуре, лишен зла,  предвзятости,  однако  он  лишь  в ы р а з и т е л ь
позиции, занятой Вашингтоном...
     (Лидия Дмитриевна,  жена  посла,  проводив  Баруха  после  очередного
ужина, - на этот раз стол был белорусский, гречневые блины, американцы это
блюдо обожали, - посмеялась:
     - У меня такое впечатление, что Барух берет у тебя бесплатные  уроки:
задаст вопрос по истории или экономике, ты ему все обстоятельно излагаешь,
а он слушает да на ус мотает, они ж любят, когда все доходчиво  об®ясняют,
словно дети...
     Когда седовласый, кряжистый Барух пригласил советского посла на  день
рождения, - ему тогда уж было за семьдесят  -  в  отеле  "Мэй  Флауэр"  на
Коннектикут-авеню  -  там  работал  русский   повар,   очень   тянулся   к
с о в е т с к и м  -  заказали утыканный кукурузными початками, сделанными
из сахара, торт; вручая "новорожденному" подарок, Громыко пожелал:
     - Живите столько лет, господин Барух, сколько зерен в этих початках!
     Восторг  гостей,  собравшихся  в  небольшом  особняке   американского
"атомного посла" на Кони-Айленде, был совершенно неописуемым, тем не менее
Барух остался верен себе; когда понял, что веселье удалось,  взял  Громыко
под руку: "Пожалуйста, об®ясните-ка мне Талейрана, особенно его  парадоксы
во время главных конференций, в  которых  он  принимал  участие";  Громыко
переглянулся с  женою,  та  с  трудом  сдерживала  улыбку:  "Ну  и  хитрый
американец!"
     Громыко подробно рассказал ему о французском министре;  Барух  слушал
зачарованно, потом спросил:
     - Скажите, мистер Громыко, как вам  покажется  такая  фраза:  "В  дни
войны все мечтают о мире,  но,  когда  мир  наступил,  он  скоро  делается
невыносимым"?
     - По-моему, ужасно, - ответил Громыко. - В этом есть нечто  циничное,
жестокое... Кому принадлежат эти слова?
     - Пока никому, - ответил Барух. - Но будут принадлежать мне.
     - Это невозможно! Вы не вправе произносить такое!
     - Уже написано, - Барух вздохнул. - И принято... Видимо, такое сейчас
угодно.  Не браните меня особенно жестоко за  эти  слова,  думаю,  они  не
помешают нам продолжать дискуссию об атомном оружии.  Думаете,  я  его  не
боюсь? - Барух потянулся к Громыко, понизил голос. - Разве есть  на  свете
люди, свободные от ранее принятых на себя обязательств?!)
     - Обидно, если не удастся договориться.  И  очень  горько,  -  сказал
Жолио-Кюри. - В глазах простых людей  понятие  "атомная  энергия"  связано
сейчас с бомбой и Хиросимой...  Но мы-то, ученые, знаем: это и энергетика,
и биология, и медицина...  Заметьте, переход от мысли  единиц  к  действию
масс протекает крайне медленно... "Атом" еще  не  полностью  понят,  а  уж
реализован - тем более;  поверьте,  мир  еще  ждут  невероятные  открытия,
"атом" послужит цивилизации...
     - Если только не будет новой Хиросимы, - заметил Громыко.
     - Да, - Жолио-Кюри снова закурил. - Если не будет повторения ужаса...
     - Хотите взглянуть,  как  я  намерен  закончить  свое  выступление  в
Комиссии по атомной энергии?
     - Это же, наверное, секрет? - Жолио-Кюри рассмеялся. - Разве можно?
     - Вам - да, - ответил  Громыко  серьезно.  -  Если  будут  замечания,
отметьте карандашом, люблю спорщиков, особенно таких, как вы...
     Достав из кармана "монблан",  Жолио-Кюри  взял  страничку:  "Уяснение
действительного положения вещей, быть  может,  посодействует  нам  в  том,
чтобы справиться с серьезными задачами, которые стоят  перед  Организацией
Об®единенных Наций в  области  установления  международного  контроля  над
атомной энергией, чтобы не допустить ее использование в  военных  целях  и
обеспечить ее применение лишь во благо человечества, под®ема материального
уровня народов, расширения их научных и культурных горизонтов".
     Жолио-Кюри удовлетворенно кивнул, вернул текст Громыко:
     - Хотите, подпишусь под каждым словом? Я готов.



        ШТИРЛИЦ, ОССОРИО                             (Буэнос-Айрес, сорок седьмой)
__________________________________________________________________________

     - Вам известно, кто убил  женщину,  которая  вас  любила?  -  спросил
Оссорио шепотом, поднявшись со Штирлицем на один пролет вверх.
     - Нет... Обвинять будут меня.
     Оссорио кивнул:
     - Верно.  Того человека зовут Хосе Росарио, он испанец, дом  на  углу
улиц  Сармиенто  и  Уругвай,  второй  этаж,   "Конструксьонес    сегуридад
анонима"...  Я начал юридическую практику, у меня сегодня ужин с клиентом,
он итальянец, назначил встречу в Ла Боке; знаете, где это?
     - Куплю карту.
     - Итальянский район, там полно  туристов,  спросите,  где  Молодежный
клуб атлетов,  каждый  покажет,  рядом  стадион,  найдете  улицу  Некочеа,
ресторан "Альмасен", сядете за стол рядом с моим, когда  я  кончу  ужин  и
попрощаюсь с клиентом, обратитесь с просьбой показать вам что-то по карте.
Это не вызовет особых подозрений...  Ваша любимая не говорила мне, что  вы
такой седой...
     - Она и не могла вам этого сказать...
     - Я ей назвал три имени...
     - Я назову больше...  И дам адрес в Штатах, куда это можно отправить,
- если, конечно, захотите...  А еще лучше, если бы вы  взяли  такое  дело,
которое бы позволило - без подозрений со стороны военной  контрразведки  -
с®ездить в Штаты.
     - Ну, я не привык загадывать так далеко, да и предпочитаю  полагаться
на собственные силы... До свидания, мне должны звонить.
     - Спасибо, сенатор.
     - За что? Только-только попытался стать гражданином - и...
     Досадливо,  как-то  по-стариковски  махнув  рукой,  Оссорио    быстро
спустился в квартиру и осторожно прикрыл за собой дверь.
     Штирлиц вышел на улицу, в шум и гомон, какой-то совершенно  особый  в
Латинской Америке, очень испанский, только в Аргентине ему придана  особая
деловитость  Штатов  и  Британии,  он,  этот  постоянный  шум,  отличается
стремительностью, но, в отличие от Перу, Боливии или Панамы, он  здесь  не
шальной, но устремленный; страна дела, входит в десятку наиболее  развитых
государств мира, конкурент северу, растет как на дрожжах.
     Где же они держат  пункт  слежения  за  сенатором,  подумал  Штирлиц.
Наверняка в одном из соседних домов.  Однако стереотип испанского мышления
должен помочь мне: за седым сеньором в роскошном костюме и с  тростью  они
вряд ли сразу же пустят наблюдение, видимо, ждут иных персонажей; не могли
же они за неделю разослать мои новые фото;  наверняка,  меня  зафиксируют,
как фиксируют каждого, кто входит в его под®езд; надо  бы  сенатору  снять
квартиру в том доме, где много оффисов, труднее следить, я  скажу  ему  об
этом; он очень подозрителен, постоянно борется с самим собой, таким  людям
трудно  жить...  Если  поверил  человеку  -  верь  до  конца,  отводи  все
м ы с л и ш к и,  которые лезут в голову, нет ничего  страшнее  постоянных
сомнений в правильности намеченного  курса,  единственно,  что  убивает  в
человеке художника, так это комплексы, никакой психиатр не поможет, только
ты сам и хозяин, и  подданный  самого  себя.  Правильно,  ящерка,  спросил
Штирлиц Клаудиу, которая теперь постоянно стояла в глазах: костюмчик очень
шел ей, а туфельки подчеркивали прекрасную  форму  ноги,  все  в  тон,  со
вкусом, нежность моя, это же ты все делала для меня...
     Штирлиц  отправился  в  центр,    остановился    возле    небоскреба,
построенного в  тридцатых  годах  итальянцем  Марио  Паланти,  усмехнулся,
прочитав надписи у входа в  здание,  -  каждый  под®езд  обозначен  своей:
"Слова убивают, дух побеждает"; "Человека, как  можно  больше  человека!";
"Искусство - это человек, обращенный к природе"... Верно, подумал Штирлиц,
только порою самая абсолютная мысль может быть  чушью,  если  приложена  к
человеку в моем положении...  Мною сейчас руководит иное - очень  короткое
слово "месть".  А сопрягается с этим словом совершенно странное, вроде  бы
несочетающееся - "автомобиль".
     Он купил себе маленький подержанный "форд"; машину выгнали  прямо  из
магазина на улицу; продавец с®ездил в полицию и  привез  номер,  все  дело
заняло пятьдесят минут; у них хорошие учителя,  подумал  Штирлиц,  научили
экономить время, в Испании эта процедура заняла бы день.
     Разложив на коленях карту, он  нашел  пересечение  улиц  Сармиенто  и
Уругвай, припарковал машину в близлежащем дворе, поднялся на второй этаж и
остановился перед массивной дверью, на которой красовалась большая  медная
табличка: "Конструксьонес сегуридад анонима".
     Он  посмотрел  на  свое  отражение  в  этой  желтой,  начищенной   до
солнечного блеска медной табличке  -  седой  мужчина  в  чуть  затемненных
очках, коротко стриженная седая эспаньолка, седые усы, чуть подвитые седые
волосы; в Барилоче я был как дед: борода рыжая,  усы  длинные,  волосы  до
плеч; если у Росарио есть под рукой мои мадридские фотографии, там  я  без
усов  и  бороды.   И  потом  я  был  тогда   болен,   а   болезнь   всегда
п р о п е ч а т ы в а е т с я  на фото, болезнь делает лицо человека иным;
нет, он не узнает меня.  Хорошо, возразил себе  Штирлиц,  но  ведь  здесь,
видимо, находится одна из испанских резидентур, работающих  в  контакте  с
полицией или военной контрразведкой  Перона.  Меня  начнет  пасти  здешняя
служба, даже если желание вложить деньги в их бизнес, построив себе  домик
в Патагонии, вполне мотивировано.
     Штирлиц спустился в вестибюль, хотя рука его уже невольно  потянулась
к звонку - тоже медному, пошлейшему, сделанному  в  форме  женской  груди;
мужчина в униформе, сидевший за столиком, на котором стояли два  телефона,
один белый, а другой красный,  видимо,  местный,  посмотрел  в  справочные
книги и написал Штирлицу номер сеньора  дона  Росарио:  "Вам  ответит  его
секретарь сеньорита Бенитес-Ламарк, она очень любезна и соединит сеньора с
доном Хосе незамедлительно, особенно если речь идет  о  выгодном  бизнесе,
можете позвонить прямо от меня".
     - Благодарю, вы очень любезны, - ответил Штирлиц, - но я  не  взял  с
собою документацию.
     Десятки людей заходили в вестибюль, выходили из него;  этот  служащий
не  зафиксирует  меня,  слишком  много  народа  посещает  здание,  подумал
Штирлиц, но звонить надо из автомата.
     - Скажите, а кто еще строит коттеджи по заказу  иностранных  фирм?  -
спросил,  тем  не  менее,  Штирлиц.  -  Я  ткнулся  в  первое   попавшееся
об®явление, может быть, в "Конструксьонес"  занимаются  лишь  промышленным
строительством?
     - О, они занимаются всем, сеньор, очень престижная фирма.
     - У вас, случаем, нет их проспекта?
     -  Нет,  сеньор,  к  сожалению,  нет!  Проспекты  печатают  только  к
рождеству,  вместе  с  записными  книжечками  и  календарями,   расходятся
моментально, каждому приятно иметь дома сувенир...
     Штирлиц перешел улицу; в одном блоке  от  "Конструксьонес"  находился
бар "Эль  Форо",  спустился  в  туалет,  набрал  номер  Росарио,  ответила
сеньорита Бенитес-Ламарк:
     - Добрый день, "Конструксьонес", чем могу вам помочь?
     - Добрый день, - ответил Штирлиц, - вы можете помочь информацией...
     - Я к вашим услугам, сеньор...
     - Если у меня возникло желание построить себе дом в Патагонии, я могу
прибегнуть к услугам вашей фирмы?
     - О, конечно, сеньор! Мы это  сделаем  в  кратчайший  срок  по  самым
последним проектам! У вас свой архитектор? Или вы  намерены  поручить  нам
проект тоже?
     - У меня набросок. Но, конечно, я бы хотел поручить вам все.
     - Простите, у вас испанский акцент... Вы испанец?
     - Вообще-то моя матушка была испанкой, но родился я в Германии.
     - Вы гражданин Аргентины?
     - Нет.
     - Простите, я не знаю вашего имени...
     - Я Кастильо Аречага-и-Бернштрам.
     - Очень приятно, дон Кастильо... Кто вам дал наш телефон?
     - Мне никто не давал вашего телефона.  Я был в  нескольких  фирмах...
Условия, предложенные мне, не подошли по срокам...  Тогда я начал  звонить
наугад...  Я могу встретиться с вашим директором? Чтобы обсудить мое  дело
предметно?
     - Пожалуйста, подождите у телефона, дон Кастильо...
     Женщина  не  отключила  аппарат,  поэтому  Штирлиц  мог  слышать   ее
разговор: "Дон  Хосе,  к  нам  обратился  сеньор  Аречага-и-Бернштрам,  он
намерен построить себе дом в Патагонии,  когда  вы  сможете  принять  его?
Так...  Нет, на семнадцать тридцать  у  вас  уже  назначена  встреча...  В
восемнадцать? Боюсь, что вы не  успеете  закончить  переговоры  с  "Пуэнто
лимитед". Хорошо, я передам ваше предложение".
     Женщина  подняла  со  стола  трубку  (мембрана  ударилась  о   что-то
стеклянное, наверное, вазочку с цветами):
     - Дон Кастильо, я...
     - Простите, но я слышал ваш разговор с доном Хосе. Вечером я занят...
Когда у дона Хосе время ланча? Возможно, мы бы встретились в это время?  Я
бы с радостью пригласил его...
     - Простите, ваша профессия, дон Кастильо?
     - Адвокат. Я консультирую фирмы, осуществляющие морские путешествия и
нефтеперевозки.
     - Вообще-то дон Хосе обедает с часу до трех тридцати, я могу передать
ему ваше предложение... Какой день вы бы предпочли?
     - Что у дона Хосе запланировано на завтра?
     - Обед с его окулистом, он не сможет отменить  эту  встречу.  Словом,
если вы позвоните через полчаса, я дам  вам  ответ,  -  женщина  добавила,
улыбнувшись, - вариантный ответ, вполне удобный и для  дона  Хосе,  и  для
вас, до свидания, спасибо, что вы обратились в нашу фирму...
     ...Штирлиц сразу понял, что  человек,  вышедший  из  здания,  и  есть
Росарио: левый глаз был аккуратно заклеен легкой бинтовой повязкой; шофер,
сидевший за рулем такси, выскочил из машины с  военной  выправкой,  открыл
заднюю дверь, помог Росарио поудобнее устроиться  и,  вернувшись  на  свое
место, резко тронул с места новенький "плимут".
     Ну, давай,  сказал  себе  Штирлиц,  вези  дона  Хосе  домой,  парень,
обязательно домой, а не в ресторан на какой-нибудь ланч; а даже если  и  в
ресторан, тоже не беда, посижу рядом, погляжу на  дона  Хосе  вблизи,  все
равно он потом отправится домой, сиеста, испанец не может жить, если он не
отдохнет хотя бы часок после обеда.
     Машина  Росарио  спустилась  вниз,  к  заливу,  повернула  налево,  в
направлении Аэрогара; у светофора, что позволял  пересечь  Авениду,  чтобы
попасть в район  старого  Палермо,  самый  дорогой  б а р р и о'  столицы,
сделала еще один поворот налево, проехала  мимо  испанского  посольства  и
консульства,  завернула  в  маленький  переулок,  усаженный  платанами,  и
вкатила во двор коттеджа; двери  -  металлические,  видимо,  с  глазком  -
плавно затворились: автоматика.

_______________

     ' Район, часть города.


     Штирлиц неторопливо проехал мимо, точно запомнив  адрес,  припарковал
свой "форд" в трех блоках  от  дома  Росарио,  неторопливо  прогулялся  по
району, дважды обошел дом, - высокий забор из  металлических  прутьев,  не
перелезть; такси стоит у под®езда; странное такси, видимо, на такой машине
похитили Клаудиу; если бы это была вызывная машина, то шофер сидел  бы  за
рулем, а его нет  в  "плимуте";  окна  дома  закрыты  шикарными  шелковыми
шторами; ниспадают, как волны, ни одного открытого окна - ни на первом, ни
на втором этаже.
     Купив в киоске журналы, Штирлиц устроился  на  скамеечке  так,  чтобы
видеть ворота;  отчего-то  з а ц е п и л с я  за  информацию  о  том,  что
аэроклубы  Кордовы,  Виллы  Хенераль  Бельграно  и   Эльдорадо    проводят
традиционный праздник авиаторов через две недели:  высший  пилотаж,  парад
асов, с®езд ведущих авиаторов; не в этот ли день Геринг  праздновал  "день
Люфтваффе"? Машинально запомнил номер машины, которая в®ехала  туда  минут
через двадцать: ВА 7155.
     Поднявшись со скамейки, он вернулся в свою машину,  медленно  проехал
по переулкам  тихого,  тенистого  баррио  (а  ведь  в  самом  центре,  как
великолепно спланирован этот город;  некий  сплав  Парижа,  Рима,  чуточку
Мадрида, но при этом никакой эклектики, найден свой  стиль!),  высматривая
какой-нибудь побитый автомобиль; заметил  старинный  немецкий  "мерседес",
под®ехал к нему, легонько стукнул правым крылом, услышав  тягучий  скрежет
металла, сразу же  прибавил  скорость  и,  выехав  на  центральную  улицу,
притормозил; выйдя из машины, удовлетворенно  кивнул,  царапина  на  крыле
была впечатляющей; сел за руль, разложил карту города, нашел нужную  улицу
и отправился в отделение  страховой  фирмы;  по  документам,  которые  ему
вручили в автомагазине, значил