чего.  Тот
редчайший случай, все известно и ничего не доказуемо".
     - Думаешь, загородные особняки, закрытые зоны личных владений появились
в нашем районе в один день?
     - Меня это не интересует!
     - Почему? Ты же психолог, как же это может тебя  не интересовать? Бытие
определяет сознание. Если можно одному,  то  можно  и другому. И ложь, ложь,
ложь! Она стала естественной формой  существования. Развратить можно  всех и
каждого. История нас учит - вседозволенность приводит к фашизму.
     - Ашот, прекрати, я не мальчик, не об®ясняй мне таблицу умножения.
     Но следователь был неумолим.
     - Думаешь, сейчас все в порядке?  Мы победили? Ложь  выживает  почти  в
любых условиях. Мамонты  вымерли,  а  клопы  остались  и  сосут нашу  кровь.
Простой  пример. Смотрю недавно телевизор. В  передаче обсуждается положение
на ВАЗе и жизнь в городе Тольятти. Среди участников -  солидный мужчина  лет
шестидесяти, ответственный работник. Какой-то юноша задал ему прямой вопрос:
"А вы лично верите, что наш завод к двухтысячному году станет  законодателем
мод в Европе?" "Верю", - ответил ответственный работник.
     Я  выключил телевизор. Я никогда не был на ВАЗе, но на "Жигулях" ездил.
Машина   хорошая,  однако  образца  шестидесятых  годов.  Ясно,  что  завод,
отстающий  на  четверть  века, за  тринадцать  лет  никого  не  опередит.  И
руководящий товарищ  это  отлично  знает, и  парнишка  знает, что  начальник
знает. Порочный  круг  замкнулся, одна ложь  способна убить  большую правду,
заставить человека потерять  веру.  И он  уже не поверит ничему. Раз  врут в
одном, значит, врут во всем. Отари Антадзе  убил проходимца и спас от тюрьмы
ни в  чем  не повинных отца  и деда. А этот, ответственный товарищ,  охраняя
свой спецпокой, убил веру в десятках тысяч молодых душ?
     -  Ты демагог. - Гуров встал.  - Существование  одного  преступления не
оправдывает  существования другого. Я прожил  тридцать семь  лет, пятнадцать
работаю в розыске, никогда не совершал...
     -  Не  совершал, - перебил следователь.  -  Ты молчал, и  я  молчал.  И
поэтому  ты  - подполковник,  а  я -  старший  следователь  прокуратуры,  мы
соблюдали правила. И если бы три  года назад ты эти правила нарушал,  где бы
ты сейчас был?
     Гуров  молча смотрел на следователя, сдерживав  себя, не  видя смысла в
этом тяжелом разговоре.
     - Не смотри на меня, как удав на кролика.
     - Не знаешь, где сейчас Антадзе?
     - Уехал в горы к отцу  и  деду. Болезнь отца, конечно, "липа".  Уверен,
через  месяц-другой и Антадзе, и его начальник уволятся, они работать больше
не будут.
     - Жаль, что не удастся пожать столь мужественную руку.  Ты мне билет на
утро закажешь?
     - Сейчас займусь.
     - Вот и займись, провожать не надо, а теперь оставь меня.
     - Когда увидимся? - Следователь протянул руку.
     - Будешь в Москве,  звони. Сюда в обозримом будущем не прилечу. И еще -
Гуров  придержал  руку  следователя. -  Не знаю,  где  и как,  но я  достану
материал и докажу вину и Лебедева, и Кружнева. Они убийцы, и они ответят.
     Следователь  смотрел на  Гурова  и  думал,  что подполковник  несколько
напоминает робота,  которого запрограммировали на решение задачи, и он будет
биться над ней, пока не решит, либо у него сгорят предохранители.
     Они молча  вышли  из гостиницы кивнули друг другу и  разошлись в разные
стороны. Гурова знобило, ему было стыдно за свои напыщенные слова.
     Следователь  беседовал сам с собой и время от времени пожимал  плечами.
Фанатик. Наказание должно быть неотвратимым? Справедливо  и красиво сказано,
но   сегодня  это   лишь  лозунг,  слова.  Однако  Лебедеву  и  Кружневу  не
позавидуешь.
     Гуров не хотел думать  о происшедшем, он сейчас слишком был взвинчен, а
поиск  решения  требовал  холодного,  спокойного   расчета.  Гуров   пытался
отвлечься,  думать о завтрашнем дне,  Москве, о  встрече  с  женой,  пытался
представить себе  насмешливое  лицо  полковника  Орлова и его первую  фразу,
когда Гуров войдет в кабинет, - но ничего не получалось.
     Когда Гуров вошел в кабинет начальника, Петр  Николаевич Орлов взглянул
не насмешливо-иронически, а очень серьезно.
     - Здравствуй, -  ответил он на  приветствие  Гурова, убрал  документы в
сейф, пошел к дверям, кивком пригласив следовать за собой.
     У генерала Турилина была новая секретарша, она  посмотрела  на вошедших
офицеров безразлично и сказала:
     - Проходите.
     Кабинет был все такой же большой и холодный. Генерал вышел из-за стола,
пожал  Орлову и Гурову  руки,  предложил  сесть за стол для  совещаний.  Три
человека за большим полированным столом смотрелись одиноко и  неуютно. Гуров
знал Константина Константиновича с первого дня своей работы в розыске, когда
Турилин еще не был  генералом, а он,  Лева, в милиции еще вообще  был никем.
Константин  Константинович на работе никогда ничего  не делал просто  так, и
раз они втроем сели за стол для совещаний, значит, никаких тебе обращений по
имени отчеству, воспоминаний и дружеских улыбок.
     "Да не пугайте меня, товарищ генерал,  - хотел сказать Гуров.  - Может,
для вас я  все еще щенок, на самом деле у меня  уже шкура дубленая, картечью
не прошибешь".
     -  Ознакомьтесь,  товарищ  подполковник.  -  Генерал  положил  на  стол
конверт,  подтолкнул   кончиками  пальцев.   Пришедшая  на  Гурова  "телега"
скользнула по полированному столу.
     Генерал  и  полковник  вполголоса  беседовали,  а  Лев  Иванович  Гуров
знакомился с содержанием послания. Он  знал, что ударят,  но чтобы так нагло
шарахнули, не ожидал.
     "...Находясь в отпуске, козырял своим  служебным  положением и захватил
"люкс"  в   интуристовской  гостинице...  Поддерживал  постоянную   связь  с
преступным   элементом,  круглосуточно  пьянствовал...  Вступил  в  интимные
отношения с  сотрудницей  уголовного  розыска.  Самовольно  вмешался  в  ход
расследования...  Подмял  своим  авторитетом местных товарищей,  вынудив  их
совершить  ряд  ошибок... Которые повлекли за собой смерть трех человек... В
исторический  период  перестройки,  гласности  и полного  обновления  нашего
общества считаем своим долгом..."
     Бумага  была не  анонимная,  под  ней  красовалась  подпись  начальника
отдела,  полковника, которого  Гуров в глаза не видел. Внизу  четким, острым
почерком  Турилина   было  написано   "Тов.  Кривенко,  провести   служебное
расследование. Доложить". Хотя Гуров и не пытался встать, генерал сказал.
     - Сидите, я вас не отпускал. У вас есть тридцать минут, рассказывайте.
     Гуров  говорил  медленно,  тщательно  взвешивая каждое  слово,  избегал
оценок,  собственных  выводов,  строго  придерживаясь  фактов  и  хронологии
событий. Он закончил свой рассказ через двадцать восемь минут.
     - Ты и сейчас считаешь себя очень умным и опытным? - спросил Турилин.
     - Не  считаю, товарищ генерал! - Гуров встал.  -  Но  если я второй раз
попаду в схожую ситуацию, буду вести себя примерно так же.
     Турилин повернулся к Орлову и спросил:
     -  Петр  Николаевич, вам  ясно? Этого человека, офицера  и  коммуниста,
воспитали  вы  и я. Сопроводите  его  в Управление кадров, проследите, чтобы
Лева не наломал дров. Свободны.
     Они шли длинными коридорами молча, неторопливо,  в  ногу. Гуров отлично
понимал,  что  генерал Турилин сделал все возможное: ознакомил с обвинением,
дал в помощь Орлова.
     - Ну, жизнь покажет, - прошептал Гуров.
     - Что ты бормочешь? - Орлов положил руку ему на плечо.
     - Я сказал, что еще не вечер! - ответил Гуров.