абрел  на  обширную болотину, покрытую  мхом,
ржавчиной  и  мелким  ольшаником.   Выдерживая   направление,  он  продолжал
двигаться  напрямую,  однако ноги  вязли  все  глубже,  ржавая  гнилая  вода
заливалась в голенища.
     Он мучительно припоминал карту. Болото в этом месте вроде не значилось,
или  он просто  не  обратил  внимания.  Лес  виднелся  вокруг  на одинаковом
примерно расстоянии, надо было только решить, как лучше выбраться.
     Он  осматривался, когда  услышал в отдалении  две  короткие  автоматные
очереди и тотчас еще одиночные выстрелы, и прежде всего подумал об Алехине и
Таманцеве. Не теряя и секунды, он бросился бежать вправо, в ту сторону,  где
стреляли, с трудом выдирая ноги и проклиная и это болото и свою невезучесть.
На ходу он все время прислушивался, ожидая услышать условный сигнал манком:
     "Необходима помощь!" -- однако над лесом  снова царила тишина.  Что там
произошло?.. Ни у  Алехина, ни  у Таманцева не было с собой автоматов -- кто
же стрелял первым?
     Кто и в кого?.. Неужто Алехина или Таманцева подловили, как Басоса?..
     Выбиваясь из сил, он  достиг окраины болота,  почва  под  ногами  стала
тверже, сапоги  погружались только по щиколотку. За узкой полосой ветвистого
ольшаника высились большие деревья. Торопливо продираясь кустарником, Андрей
выскочил  на крохотную полянку, поросшую осокой, и  влево  у  кустов  увидел
бьющий из земли родник,  обложенный черными, словно обугленными, коряжинами,
наполовину ушедшими в землю.
     Став на колени  у бочажка, он припал к воде и жадно  пил,  одновременно
поспешно  умывая  разгоряченное  лицо.  Студеная  прозрачная  вода  отдавала
болотом и жестоко щемила зубы.
     Он выпрямился на коряжине, прислушиваясь, и в следующее мгновение замер
от неожиданности... На темной болотной земле, шагах в трех от себя он увидел
то, что искал весь день и о чем можно  было только мечтать: свежие отпечатки
армейских сапог, свеженькие, еще не успевшие выветриться...


        8. СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ТАМАНЦЕВ

     Было около шести; времени до возвращения оставалось немного, и он решил
заглянуть к заброшенной  смолокурне, находившейся южнее, в каких-нибудь двух
километрах.  Его  тянуло туда  с самого  утра, наверно, потому,  что стоящие
отдельно в лесу или пустынном месте строения всегда привлекают.
     Трупный  запах  он  почувствовал   издалека.  Когда  же,   ориентируясь
преимущественно по  солнцу, вышел к тому месту, где  в прошлые  годы  курили
смолу, смрад разложения стал совсем непереносимым.
     Хоронясь за  кустами, он  несколько минут прислушивался и  рассматривал
поляну, протекающий по ней ручей и то, что осталось от смолокурни.
     Бревенчатые постройки вправо от него были разрушены и частично пожжены;
там же торчал дымоход разваленной наполовину смолокуренной  печи с остатками
вмурованного  в  нее котла. Порушено все это  было не теперь, когда проходил
фронт, а раньше -- остатки строений и печь успели замшеть и порасти травой.
     Влево, ближе к Таманцеву, на высоком крепком фундаменте стояла каменная
коробка  одноэтажного  дома без крыши и без стропил. Внимание  его привлекли
пустые оконные проемы,  вернее, прилегающие к  ним снизу и по  бокам участки
стены, густо усеянные щербинами. Что
     здесь  недавно  была  перестрелка, он  отметил  еще раньше по следам на
кустах и на стволе дерева -- судя по срезанным  пулями  увядшим  веточкам  и
листьям, случилось это дней восемь -- десять назад.
     В  зловонной тишине  едва  слышно  журчал  ручей,  из  леса  доносилось
негромкое  пение птиц, но  ни  звуков, ни каких-нибудь  признаков пребывания
здесь или вблизи человека Таманцев не обнаружил.
     Под  прикрытием кустов  он  перешел  левее,  откуда  до  остова  здания
оставалось  всего  метров десять,  и в углу, между стеной и крыльцом, увидел
раздутый, обезображенный труп немца.  На лице трупа, точнее, на  обклеванном
до  костей светлом черепе,  неподвижно сидел  большой иссиня-черный ворон  с
длинным изогнутым клювом. Веселенький натюрмортик, нечего сказать!
     Переложив пистолет из заднего кармана брюк в  боковой, Таманцев  рывком
достиг  крыльца  и  взбежал  по  ступенькам.  При  его появлении  стервятник
недовольно  взлетел,  а когда он  вскочил  в  здание,  с  громким  карканьем
метнулись в окна десятки ворон.
     На темном  полу среди разного  хлама, пустых  консервных  банок, кусков
штукатурки  и  бесчисленной россыпи  стреляных  автоматных  гильз  лежало  в
различных позах семь трупов  --  немцы. Все они были без сапог и без кожаных
ремней,  с  обклеванными  вороньем  черепами  и конечностями,  двое  --  без
мундиров,  а один  -- без брюк,  в  грязных-прегрязных  подштанниках.  Сотни
синеватых мух роились на мертвечине.
     В соседнем, меньшем по размеру, помещении  у окон оказалось еще  четыре
обезображенных тлением и стервятниками трупа.
     Сбродные  были  фрицы -- один в  темной, с брюками навыпуск танкистской
форме,  шестеро в эсэсовском обмундировании, остальные  в  серовато-мышином,
пехотном. По  тысячам  патронных гильз --  возле оконных проемов они  сплошь
устилали пол, -- по отбитой на стенах штукатурке и расположению трупов можно
было  представить, как  все  это  произошло:  заняв  круговую  оборону,  они
отстреливались  ожесточенно, однако  их всех перебили.  Автоматно-пулеметным
огнем и  брошенными сюда  гранатами.  Приняв в  соображение жару и влажность
этого места, а также по цвету  пятен  крови  Таманцев определил  примерно  и
возраст трупов: пять -- семь суток, не меньше.
     От нестерпимого  смрада он буквально задыхался и с  радостью бежал бы в
лес подальше, но, коль уж забрел сюда, следовало осмотреть все как положено.
     В первом помещении, влево, у окна вытянулись рядом
     трупы  двух  эсэсовцев  --  большой  и малый. И,  остановив  взгляд  на
меньшем, Таманцев по фигуре определил: женщина!
     Она лежала  спиной вверх, в форменных  эсэсовских  брюках  и офицерском
мундирчике РОД без погон. От  презрения он даже сплюнул и в то  же мгновение
боковым зрением -- уголком глаза  -- уловил, как на краю поляны  против окна
шевельнулась  ветка  куста.  Он  стремглав  пригнулся --  тотчас  автоматные
очереди прошили  воздух над  его головой.  Выставив над  подоконником  ствол
пистолета, он, не выглядывая, выстрелил дважды туда, где шевельнулась ветка.
В  следующее мгновение он отпрянул в угол,  за кафельную печь,  чтобы  иметь
каменные  стены  за спиной  и  прикрытие спереди на случай, если сюда бросят
гранату. Сколько их и кто они?! По звуку -- стреляли  из немецких автоматов.
С  двумя пистолетами  и  запасными обоймами  -- дорого  же он  им дастся! Он
ожидал  услышать  голоса, крики  команд, ожидал нападения,  а  различил лишь
шорох шагов, причем удаляющихся.
     Очевидно, их  было мало, и они не решились. Он  прополз между трупами к
дверному проему, огляделся и спустя мгновения был в кустах с противоположной
стороны. Никто не  стрелял, и вообще не  было слышно ни шороха, ни звука. Не
менее  минуты  он выжидал,  потом  с  пистолетом  наготове,  огибая  поляну,
прокрался к тому месту в кустах, откуда в него стреляли. Здесь в траве полно
было гильз от ППШ, несегодняшних, начавших темнеть, и он  не сразу нашел то,
что его интересовало: четыре, а затем  отдельно еще пять свеженьких гильз от
немецкого автомата. Он продолжал искать и дальше в лесу обнаружил на траве и
на  листьях внизу капли крови.  Они  были  овальной  формы с ответвлениями в
сторону движения раненного им человека -- тот поспешно удалялся от поляны.
     Теперь он мог определенно  сказать: стрелявших  было  двое, и вооружены
они были немецкими автоматами. Одного он  ранил, и они скрылись,  не пытаясь
больше  его убить или  захватить. Скорее всего он напоролся на  каких-нибудь
шальных, блуждающих фрицев или же на аковцев.
     В  первую минуту он решил было преследовать  и настичь их, но, взглянув
на  часы,  удержался.  Солнце уже спустилось к горизонту,  быстро темнело, а
обнаружить в густом лесу с наступлением сумерек мелкую группу или одиночного
противника чрезвычайно трудно, практически невозможно.
     Он  возвращался опушкой к  Шиловичам, обдумывал происшедшее и  мысленно
ругал себя.  Прослушать  их приближение  он не мог. Значит, они подошли туда
раньше,
     услышав  его шаги, затаились,  и он их вовремя не обнаружил. "Кулема!..
Пижон!.. Скотина безрогая!.."


        9. ОПЕРАТИВНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

      ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
     "Срочно!
     Полякову На No...... от 13.08.44 г.

     1.  Длина рабочей волны  передатчика, разыскиваемого по  делу  "Неман",
соответствует  одному из диапазонов аковской радиосвязи.  К тому же в начале
второго перехвата  повторяются три одинаковых цифровых  сочетания,  которые,
возможно,  расшифровываются как "999" или "555". Наличие  этих знаков  перед
текстом  при  радиосвязи  АК(овцев)  с лондонской  централью  соответственно
означает: "оперативный" или "в собственные руки главнокомандующего".
     2.  Шиловичский  лесной массив  находится  в 140 километрах к западу от
места  первого  выхода рации  в эфир, перемещение  передатчика соответствует
направлению движения остаточных групп немцев, пытающихся лесами пробраться к
линии фронта.
     Сообщите, учтены  ли Вами эти  обстоятельства при  проведении розыскных
мероприятий.
     О ходе розыска докладывайте каждые сутки.
     Устинов".

      ЗАПИСКА ПО "ВЧ"
     "Москва, Устинову
     На No...... от 14.08.44 г.

     Обстоятельства, на  которые Вы обращаете наше  внимание, нами ранее уже
учтены, и все органы контрразведки фронта по обеим версиям ориентированы.
     Поляков".


        10. АЛЕХИН ПАВЕЛ ВАСИЛЬЕВИЧ

     С майором,  начальником Лидского отдела  госбезопасности,  у меня  были
свои, особые отношения.
     Собственно, по закону, без официального в  каждом случае запроса, он не
имел  права сообщать мне какие-либо сведения. Однако мы не раз помогали ему,
и не только
     машиной  и бензином, с  чем у них  было совсем худо; в свою очередь, он
старался всячески идти нам навстречу.
     Я  намеревался  при  содействии майора хоть что-нибудь  узнать  о  ряде
людей, в том числе о Павловском и  Свириде. И  еще мне  хотелось  посмотреть
следственные  дела лиц, арестованных в последние  дни  и недели в  той части
района,  где находился Шиловичский лес, а может, и побеседовать кое с кем из
них.
     Как назло,  в  этот  поздний  час  в  кабинете,  кроме  самого  майора,
находилось еще его начальство: незнакомый мне подполковник из Барановичей. Я
представился  и был  вынужден  в  двух  словах  упомянуть,  что  интересуюсь
Шиловичами и Каменкой.
     Услышав это,  подполковник поднялся и, расхаживая по кабинету, произнес
целую речь. Смысл ее состоял в том, что Шиловичский массив  занозой сидит на
территории области  и что у них нет сил и возможностей очистить, или, как он
выразился, "обезвредить", его. Это дело армии,  но,  мол,  нас это ничуть не
волнует, поскольку коммуникации фронта проходят  в стороне, что же  касается
жизни района, безопасности местных жителей  и  властей, то нам, мол,  нет до
них никакого дела.
     Вот  так всегда. Армия считает нас  органами  госбезопасности, а органы
считают нас армией.
     Он говорил громко и с пафосом, словно выступал на трибуне. Я  попал как
кур  в  ощип. Он  обращался  ко  мне  так, будто  я  был,  по крайней  мере,
командующим  армией  и при желании мне  ничего не  стоило выделить потребные
силы (как  я  прикинул, не  менее трех  тысяч человек),  чтобы "обезвредить"
Шиловичский лес.
     Я бы многое  мог ему сказать,  но противоречить  в  таких  ситуациях --
пустая трата времени. К тому же мне смертельно хотелось спать.
     Он вещал, а я сидел перед ним на  табурете, делая  вид, что внимательно
слушаю, и даже согласно кивал головой;
     в  одном же месте,  заметив улыбку на лице  майора,  я  тоже как  дурак
улыбнулся. Более  всего я боялся,  что  забудусь хоть  на мгновение,  усну и
свалюсь.
     Наконец  он  умолк  и, сопровождаемый майором, отправился  отдыхать.  Я
спускался за ними по  лестнице, лихорадочно измышляя предлог, чтобы отозвать
майора в сторону и переговорить.
     Внизу,  извинясь  перед  начальством, он заскочил в кабинет,  где сидел
дежурный  --  румяный   усатый  капитан   с  орденом  Красного   Знамени  на
гимнастерке. Я вошел следом и, прикрыв за собой дверь, без обиняков  сказал,
что мне надо чуть позже позвонить начальству по "ВЧ".
     --  Откроешь ему  кабинет,  --  вешая  ключ на  доску,  приказал  майор
дежурному.
     --  И не  в службу, а в дружбу,  -- мгновенно  продолжал я,  -- разреши
посмотреть следственные дела.
     --  Тетенька,  дайте попить,  а  то  так есть хочется, аж  переночевать
негде,  -- оборачиваясь, не без ехидства заметил майор и велел дежурному: --
Передай Сенчиле, пусть покажет... Только карателей и пособников!.. Ты извини
-- начальство. -- Кивнув в  сторону  двери, он торопливо сунул  мне руку. --
Заскакивай завтра.
     "Только  карателей и  пособников!.." И за это спасибо... На большее я и
не рассчитывал.
     -- Минутку. -- Удерживая его ладонь,  я  бесцеремонно загородил дорогу.
--  Ты  на  Каменских хуторах  горбуна  Станислава Свирида знаешь?  Чернявый
такой... нервный.
     -- Не знаю, -- выдернув руку и обходя меня,  сказал майор. -- И фамилия
не встречалась.
     -- А Павловского?
     -- Какого? Один сидит у нас.
     --  Это  старший. -- Сам удивляясь своей настырноеT, я у  самого выхода
ухватил майора сзади за рукав. -- А сын?
     -- У него два сына. -- Открыв дверь, майор проворно  ступил через порог
и уже из коридора повторил: -- Заскакивай завтра...
     Немного погодя я  сидел в  чьем-то пустом  прокуренном кабинете  и  при
тусклом свете  керосиновой лампы просматривал  следственные  дела на  бывших
старост, полицаев и других пособников немцев.
     В протоколах значились весьма  стереотипные  вопросы и почти  одними  и
теми  же  словами  фиксировались ответы подследственных. Большинство  из них
было арестовано  еще  несколько  недель  назад. Ничего для нас  интересного.
Совершенно.
     "... Расскажите,  когда и  при каких  обстоятельствах вы  выдали немцам
семью партизана Иосифа Тышкевича?.."
     "...  Перечислите, кто еще, кроме вас, участвовал в массовых расстрелах
советских военнопленных в Кашарах в августе 1941 года?"
     "... При обыске у вас обнаружены золотые вещи: кольца, монеты, бывшие в
употреблении  зубные   коронки.   Расскажите,   где,   когда  и   при  каких
обстоятельствах они к вам попали?"
     Понятно, они боролись за жизнь, отказывались, отпирались. Тоже довольно
однообразно,   одинаково.  Их  уличали  свидетельскими  показаниями,  очными
ставками, документами.
     Каратели, убийцы, мародеры -- но какое отношение
     они могли иметь к разыскиваемой нами рации  и  вообще к шпионажу? Зачем
они нам? Зачем я трачу на них время?
     А вдруг?..
     Это  "А  вдруг?" всегда подбадривает  при  поисках, порождает надежду и
энергию.  Но  я клевал носом и еле соображал. Чтобы не заснуть, я  попытался
петь -- меня хватило на полтора или два куплета.
     Дело  Павловского-старшего  выглядело  точно  так  же,  как  и  другие:
сероватая  папка,  постановление  об  аресте,  протоколы  допросов  и  далее
неподшитые рабочие документы.
     Он  был  арестован как фольксдойче,  за  измену  Родине, однако  что он
совершил криминального,  кроме  подписания  фолькслиста  и  попытки  уйти  с
немцами, я так и не понял.
     И  не   только  я.  За  протоколами  следовала  бумажка   с  замечанием
начальства:
     "т.  Зайцев.  Не  вскрыта  практическая предательская  деятельность  П.
Необходимо выявить и задокументировать".
     Задавался  между прочим  Павловскому  и вопрос  о  сыновьях, на что  он
ответил:
     "Мои сыновья, Казимир и  Николай,  действительно  служили  у немцев  на
территории Польши в строительных организациях, в каких именно -- я не  знаю.
Никакие подробности их службы у немцев мне не известны".
     Вот так.  В строительных организациях. А Свирид уверял,  что в полиции.
На ответственной должности.
     Собственно, полицаи и другие пособники  нас мало  интересовали.  Однако
меня занимало, что  делал Казимир Павловский и двое с ним в день радиосеанса
вблизи Шиловичского леса? Как он оказался там? И почему все трое экипированы
одинаково, в наше якобы офицерское обмундирование? Для того чтобы  лазать по
лесам,  это  не  нужно,  более  того  -- опасно. Впрочем,  я  допускал,  что
относительно их вида, деталей внешности Свирид с перепугу мог и напутать.
     Минут десять спустя, сидя у аппарата "ВЧ" в кабинете начальника отдела,
я ждал, пока меня соединят с подполковником Поляковым.
     Я  звонил,  чтобы доложить  о ходе розыска и в  тайной надежде,  что  в
Управлении  уже  получен  текст расшифровки или, может,  какие-нибудь  новые
сведения о передатчике с позывными КАО и о разыскиваемых.
     Такая надежда  в  тебе  всегда. И вовсе не от  иждивенчества.  Сколь бы
успешно ни  шли дела,  никогда не  забываешь, что группа не одинока,  что на
тебя  работают, и  не  только  в Управлении.  Кто-кто, а Поляков  не упустит
проследить, чтобы делалось все возможное повсюду, в том числе и в Москве.
     Наконец   в  трубке   послышался   негромкий,   чуть   картавый   голос
подполковника, и  я весьма отчетливо  представил его себе  -- невысокого,  с
выпуклым шишкастым лбом и чуть оттопыренными ушами, в гимнастерке с измятыми
полевыми погонами, сидевшей на нем свободно,  мешковато.  Я представил, как,
слушая меня, он, сидя боком в кресле, станет  делать пометки на листе бумаги
и при  этом по привычке  будет время от  времени тихонько  пошмыгивать носом
как-то по-детски и вроде обиженно.
     Я стал докладывать  о  ходе  розыска, рассказал о следах у родника и  о
том, как обстреляли Таманцева, о разговорах  с Васюковым и Свиридом. Во всем
этом  не было ничего значительного,  но он  слушал меня не перебивая, только
изредка поддакивал, уточнял, и я уже понял -- ничего нового у них нет.
     --  Что  делал  Павловский  и двое с  ним  в  день  радиосеанса  вблизи
Шиловичского леса -- это вопрос... -- когда  я умолк,  произнес он.  --  Как
оказался  там?..   Значит,  так...   Павловский   Казимир,   или  Казимеж...
Георгиевич, тысяча девятьсот семнадцатого или восемнадцатого  года рождения,
уроженец города Минска (неточно), по документам предположительно белорус или
поляк...  Да-а,  негусто...  Проверим по  всем материалам розыска... Теперь,
Павел  Васильевич, относительно текста...  Генерал только что разговаривал с
Москвой.  Дешифровки  еще  нет.  И  наши  бьются  пока без результата. Но  я
надеюсь, что завтра или послезавтра текст будет. А пока дожимайте лес!..


        11. В ЛЕСУ У РОДНИКА

     Хижняк разбудил их затемно  -- наскоро  позавтракав, они  до солнца уже
были в лесу.
     Все вокруг еще спало  предрассветным сном.  Они  шли узенькой  дорогой,
оставляя темные  полосы следов на  серебристо-белой от  росы траве. Таманцев
недовольно оглядывался. Впрочем,  день  обещал  быть жарким: сойдет  роса, и
полосы-следы исчезнут. А пока воздух прохладен  и полон пахучей свежести  --
шагать бы вот так налегке и шагать...
     Андрею мучительно хотелось заговорить. Ведь вскоре придется разойтись и
провести  весь день в одиночестве. Но говорить можно лишь  о деле (а что ему
сказать?), да и
     то шепотом. "Лес шума не любит", -- не раз замечал Алехин.
     Спустя полчаса Андрей вывел их к роднику. По ту сторону коряг на темной
болотной земле,  под  кустом, как и  вчера,  отчетливо  виднелись  отпечатки
сапог. Балансируя  на длинной изогнутой коряжине, Таманцев  и Алехин присели
на корточки и рассматривали следы. Вытянув  из кармана нитку с разноцветными
узелками, Таманцев  промерил длину  отпечатка,  длину  и  ширину  подметки и
каблука. Затем, послюнив палец, приложил его к следу: земля почти не липла.
     Еще около  минуты  он  разгл