сведений, способствовавших
бы установлению и задержанию лиц, причастных к работе передатчика.
     ----------------------------------------
     * С 20 сентября 1944 года Гродно, Лида и район Шиловичей -- Гродненская
область.
     ---------------------------------------------------------------
     На оперативную  пеленгацию рации в случае ее выхода в эфир нацелены все
радиоразведывательные группы фронта.
     Непосредственно по делу работает оперативная группа капитана Алехина.
     На розыск рации и  лиц, причастных к ее работе, нами  ориентированы все
органы  контрразведки  фронта,  начальник войск  по  охране  тыла,  а  также
Управления контрразведки соседних фронтов.
     Егоров".

        3. ЧИСТИЛЬЩИК[x] СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ ТАМАНЦЕВ ПО ПРОЗВИЩУ СКОРОХВАТ

     С утра  у меня было жуткое, прямо-таки похоронное настроение -- в  этом
лесу убили Лешку Басоса, моего самого близкого  друга  и, наверное,  лучшего
парня на земле. И хотя погиб он недели три назад, я весь день невольно думал
о нем.
     Я находился тогда на задании, а когда вернулся, его уже похоронили. Мне
рассказали,  что на теле было множество ран и тяжелые ожоги -- перед смертью
его,  раненного,  крепко  пытали,  видимо, стараясь  что-то выведать, кололи
ножами, прижигали  ступни, грудь  и лицо. А затем добили двумя выстрелами  в
затылок.
     В  школе  младшего  комсостава пограничных войск почти год  мы спали на
одних  нарах,  и  его  затылок  с  такими знакомыми  мне  двумя макушками  и
завитками рыжеватых волос на шее с утра маячил у меня перед глазами.
     Он  воевал  три  года,  а погиб  не в открытом бою.  Где-то  здесь  его
подловили  -- так  и неизвестно  кто?!  --  подстрелили, видимо, из  засады,
мучали, жгли, а затем  убили  -- как ненавидел я этот проклятый  лес!  Жажда
мести -- встретить бы и посчитаться! -- с самого утра овладела мной.
     Настроение настроением, а дело делом --  не поминать же Лешку и даже не
мстить за него мы сюда приехали.
     Если лес под Столбцами, где мы искали  до вчерашнего полудня, война как
бы обошла стороной, то здесь было совсем наоборот.
     ----------------------------------------
     * Чистильщик (от "чистить" -- очищать  районы  передовой  и оперативные
тылы  от вражеской  агентуры)  --жаргонное  обозначение  розыскника  военной
контрразведки.     Здесь     и     далее     преимущественно    специфичный,
узкопрофессиональный жаргон розыскников военной контрразведки.
     ---------------------------------------------------------------
     В самом  начале, метрах в двухстах от опушки, я наткнулся на обгоревший
немецкий штабной  автомобиль. Его не подбили, а сожгли  сами  фрицы: деревья
тут совсем зажали тропу, и ехать стало невозможно.
     Немного погодя  я  увидел  под  кустами  два  трупа. Точнее,  зловонные
скелеты в полуистлевшем темном немецком обмундировании -- танкисты. И дальше
на заросших тропинках этого глухого, чащобного леса мне то и дело попадались
поржавевшие винтовки  и  автоматы  с вынутыми  затворами, испятнанные кровью
грязно-рыжие бинты и вата, брошенные  ящики  и  пачки  с  патронами,  пустые
консервные банки  и обрывки бумаг,  фрицевские  походные  ранцы с  рыжеватым
верхом из телячьих шкур и солдатские каски.
     Уже  после полудня в  самой  чащобе я  обнаружил два могильных  холмика
месячной   примерно   давности,  успевшие  осесть,   с  наспех  сколоченными
березовыми крестами  и надписями, выжженными готическими буквами на свет-лых
поперечинах:

     Karl von Tilen Major 1916 -- 1944
     Otto Mader Ober-leutnant 1905 -- 1944

     Свои кладбища при отступлении они чаще  всего перепахивали, уничтожали,
опасаясь надругательств.  А тут,  в укромном  месте, пометили все чин чином,
очевидно, рассчитывая еще вернуться. Шутники, нечего сказать...
     Там  же, за кустами,  валялись  санитарные носилки. Как я и  думал, эти
фрицы только кончились  здесь -- их несли, раненных, десятки, а может, сотни
километров.  Не  пристрелили,  как  случалось,  и  не  бросили  --  это  мне
понравилось.
     За день  мне встретились сотни всевозможных примет  войны и  поспешного
немецкого отступления.  Не было в этом лесу,  пожалуй,  только того, что нас
интересовало:  свежих  --  суточной  давности  --  следов  пребывания  здесь
человека.
     Что  же касается мин,  то  не так страшен черт, как его малюют. За весь
день я наткнулся на одну, немецкую противопехотную.
     Я заметил блеснувшую  в траве тоненькую  стальную проволоку,  натянутую
поперек  тропы сантиметрах в пятнадцати от земли. Стоило  мне ее задеть -- и
мои кишки и другие остатки повисли бы на деревьях или еще где-нибудь.
     За три года войны  бывало  всякое, но самому разряжать мины приходилось
считанные разы, и на эту я не счел
     нужным тратить  время. Обозначив ее с двух сторон палками,  я  двинулся
дальше.
     Хотя за день мне попалась  только одна, сама  мысль,  что  лес  местами
минирован  и в любое мгновение можно взлететь на воздух, все время давила на
психику,  создавая  какое-то паскудное внутреннее напряжение, от которого  я
никак не мог избавиться.
     После  полудня, выйдя к  ручью, я скинул  сапоги,  расстелил  на солнце
портянки,  умылся  и  перекусил.  Напился  и  минут   десять  лежал,  уперев
приподнятые ноги в ствол дерева и размышляя о тех, за кем мы охотились.
     Вчера они выходили в эфир из этого леса, неделю назад -- под Столбцами,
а  завтра  могут  появиться  в  любом месте:  за  Гродно,  под  Брестом  или
где-нибудь  в  Прибалтике. Кочующая  рация  --  Фигаро здесь,  Фигаро там...
Обнаружить  в таком лесу  место  выхода  -- все равно что отыскать  иголку в
стоге сена.  Это  тебе не  мамочкина  бахча, где каждый кавун знаком и лично
симпатичен. И весь расчет, что будут  следы, будет  зацепка. Черта лысого --
почему  они должны наследить?.. Под Столбцами мы что, не старались?..  Землю
носом  рыли!  Впятером,  шестеро  суток!.--А  толку?..  Как  говорится,  две
консервные банки  плюс дыра от баранки! А этот массивчик побольше, поглуше и
засорен изрядно.
     Сюда бы приехать с толковой  псиной вроде  Тигра, что был у меня  перед
войной.  Но  это  тебе не  на  границе.  При  виде служебной  собаки каждому
становится ясно,  что  кого-то  разыскивают, и  начальство  собак не жалует.
Начальство, как и все мы, озабочено конспирацией.
     К  концу дня  я опять подумал: нужен  текст! В  нем почти  всегда можно
уловить хоть  какие-то  сведения о районе нахождения разыскиваемых и  о том,
что их интересует. От текста и следует танцевать.
     Я знал, что с дешифровкой не ладилось и перехват сообщили в Москву. А у
них  двенадцать фронтов, военные  округа  и своих дел под завязку. Москве не
укажешь, они  сами  себе начальники.  А из нас душу вынут. Это  уж как  пить
дать. Старая песенка -- умри, но сделай!..


        4. В ШИЛОВИЧАХ

     Оставив  Хижняка  с  машиной  в  густом подлеске близ  деревни,  Алехин
заброшенным,  заросшим травой огородом вышел на  улицу. Первый встречный  --
конопатый мальчишка, спозаранок гонявший гуся у колодца, -- показал ему хату
"старшины" сельсовета. От соседних таких же невзрачных,  с замшелыми крышами
хат ее можно было отличить лишь по тому, что вместо  калитки в изгороди была
подвешена  дверца  от  немецкого  автомобиля.  Назвал  мальчишка  и  фамилию
председателя -- Васюков.
     Не обращая внимания  на  тощую собаку, хватавшую его за  сапоги, Алехин
прошел к хате -- дверь была закрыта и заперта изнутри. Он постучал.
     Было слышно, как в хате  кто-то ходил. Прошло с  полминуты  -- в  сенях
послышался  шум,  медленные тяжелые  шаги, и  тут  же  все  замерло.  Алехин
почувствовал, что его рассматривают, и,  чтобы  стоящий за дверью понял, что
он не переодетый аковец и не "зеленый", а русский, вполголоса запел:

     Вспомню я пехоту, и родную роту,
     И тебя, того, кто дал мне закурить...

     Наконец   дверь  отворилась.   Перед   Алехиным,  глядя  пристально   и
настороженно, опираясь на костыли и болезненно морщась, стоял невысокий, лет
тридцати пяти мужчина с бледным худым  лицом, покрытым  рыжеватой щетиной, в
польском защитном френче  и поношенных шароварах. Левой ноги у него не было,
и штанина,  криво  ушитая  на  уровне колена,  болталась  свободно. В правой
полусогнутой руке он держал наган.
     Это и был председатель сельсовета Васюков.
     Пустыми грязными сенцами они прошли в хату, обставленную  совсем бедно:
старая  деревянная  кровать,  ветхий тонконогий стол  и  скамья.  Потемнелые
бревенчатые стены, совершенно голые, на печи -- рваный тюфяк и ворох тряпья.
На  дощатом  столе --  крынка,  тарелка с остатками  хлеба  и  стакан из-под
молока.  Тут же, уставясь стволом  в окно,  стоял немецкий ручной пулемет. В
изголовье кровати, закинутой порыжевшей  солдатской шинелью, висел трофейный
автомат. Воздух в хате был кислый, спертый.
     Васюков ухватил старое вышитое полотенце и вытер скамью; Алехин сел. Не
оставляя костылей, Васюков опустился на кровать и посмотрел выжидающе.
     Алехин  начал издалека: поинтересовался, какие вески* и хутора входят в
сельсовет, как убираются хлеба, много ли мужиков, как с тяглом, и задал  еще
несколько вопросов общего характера.
     Васюков  отвечал  обстоятельно,  неторопливо,  придерживая левой  рукой
культю и время от времени болезненно морщась. Он знал  хорошо и местность, и
людей,  в разговоре  его проскальзывали польские и белорусские слова; однако
по говору Алехин сразу определил: "Не местный".
     ----------------------------------------
     * Вески -- деревни (белорус.).
     ---------------------------------------------------------------

     -- Вы что, нездешний? -- улучив момент, спросил капитан.
     -- Смоленский я. А здесь попал в сорок первом в  окруженье и партизанил
три  года.  Так  и  остался.  А  вы  по  каким  делам?  --  в  свою  очередь
поинтересовался Васюков.
     Алехин  поднялся,  достал  командировочное  предписание  и,  развернув,
пред®явил его.
     -- "...  для вы...пол...нения  за...дания коман...дования", -- медленно
прочел  председатель. -- Ясен  вопрос!  -- осмотрев  печать, немного  погодя
сказал  он, возвращая  документ  и  ничуть,  однако,  не  представляя, какое
задание  может выполнять  этот  пехотный  капитан  с  полевыми  погонами  на
выгоревшей гимнастерке в Шиловичах, более чем в ста километрах от передовой.
     И Алехин, наблюдавший за выражением лица Васюкова, понял это.
     Он  оглянулся  на перегородку и, услышав от Васюкова: "Там нет никого",
посмотрел  инвалиду-председателю  в  глаза   и  тихим  голосом  доверительно
сообщил:
     -- Я  по части постоя... расквартирования... Возможно,  и  у вас  будут
стоять... Не сейчас, а ближе к зиме... месяца  через полтора-два, не раньше.
Только об этом пока никому!
     -- Ну что вы, -- понимающе сказал Васюков, явно польщенный доверием. --
Разве я без понятия? И много поставят?
     --  Да, думаю,  в Шиловичах примерно  роту.  Это уже  как  командование
решит. Мое дело ознакомиться с обстановкой, посмотреть местность и доложить.
     --  Роту --  это  можно.  А  больше не  разместить, --  сказал  Васюков
озабоченно.  -- Вы так и доложите -- больше роты нельзя.  Ведь  их обиходить
надо. Я сам  три года служил, командиром отделения был, понимаю.  Солдату  в
бою достается, а уж на постое условия нужны. А где их взять? -- вздохнул он.
     -- С водой как у вас?
     --  Вода что -- ее  на всех  хватит. И дров в достатке. А вот с  жильем
кепско*. Полы-то все больше земляные, холодные.
     -- А дрова где берете? -- спросил Алехин, стараясь направить разговор в
нужное русло.
     -- Там вот, за шоссе. -- Васюков кивнул влево, в сторону печки.
     -- А у вас же лес рядом, -- удивился Алехин, указывая
     в противоположном направлении: его интересовал прежде всего этот  лес и
то, что с ним было связано.
     ----------------------------------------
     * Кепско -- скверно (польск.).
     ---------------------------------------------------------------

     -- Там, за шоссе, швырок  еще немцами заготовлен.  Сухой, как лучина, и
пилить  не надо. Его и возят, -- об®яснил Васюков. -- А в этот лес  не ходят
-- запрещено!
     -- Почему?
     --  Тут  немцы, как отступали,  оборону,  должно,  держать думали.  Или
преследование задержать хотели. Словом, мин понаставили.
     -- Поня-ятно...
     -- Мусить*, и немного, но где и сколько -- никто не знает.  В день, как
меня назначили, мальчишки туда полезли. За трофеями. И двух у самого края --
на куски! Мы по опушке сразу знаки расставили.  Мол, проход запрещен,  мины!
Так что наши, шиловичские, в. этот лес -- ни шагу! А с военными случай был.
     -- С какими военными?
     -- Тут  связистки  у  нас с  неделю  стояли.  Молоденькие,  веселые  --
известно  дело, на отдыхе. А в лесу грибов, ягод полно. И вот пошли двое, да
не вернулись...
     -- Давно это?
     --  Дней  десять  уже. Стали искать  их  -- метров  за триста от опушки
нашли, вот там. -- Васюков  взглядом указал на стену,  где висел автомат. --
Снасиловали их и убили. Обмундирование забрали и документы.
     -- Кто же убил?
     -- А кто знает... После приехали энкэвэдэ с Лиды. Пограничники. На трех
машинах,  с  собаками.  Осматривали  лес, перестрелка  была  --  будто нашли
кого-то и побили. Опять же, говорят, кто-то  на мине подорвался. Но точно не
знаю:  проческу, значит, от нас начали, а  больше  не приходили. Должно, так
лесом на Каменку и вышли.
     -- Это было, говорите, с неделю назад. А вот в последние дни, вчера или
позавчера, вы здесь  незнакомых  людей не  встречали?.. Военнослужащих... не
видели? Я почему  спрашиваю, -- пояснил капитан, --  кроме меня, посланы еще
три  группы квартирьеров. Так если  мы  для  постоя  одни  и те  же  деревни
присмотрим или хутора, ерунда ведь получится.
     --  Понятно...  Нет, насчет  квартир  последние  дни не обращались... А
видеть двух командиров вчера видел. Мусить, и с вашей части,  --  неуверенно
заметил Васюков. -- Но ко мне они не приходили.
     -- А где вы их видели, в деревне?
     --  Нет. Я вчера  тут спор  улаживал.  Тесинского и Семашко. Из-за межи
разодрались. Пошли, значит, на поле, вот  сюда.  -- Васюков рукой показал за
спину.  --  Обмерили  все, столб  зарыли.  Ну,  и  после  дела, как водится,
хлеб-соль:
     бимбера бутылку распили. Сидим у  копешек,  закусываем. И вижу, от леса
идут двое. Командиры. Мусить, и с вашей части.
     ----------------------------------------
     *  Мусить  --  должно,  должно  быть  (польск.).  В Западной Белоруссии
употреблялось и в значении -- может, возможно.
     ---------------------------------------------------------------
     -- Когда это было, в котором часу?
     -- Вечером. Перед заходом. Часов в восемь, должно...
     -- А какие они из себя? Как выглядят?
     --  Обыкновенно.  Один постарше  вроде и  поплотнее. Он, впереди шел. А
другой -- худой, моложе, видать, этот подлиньше.
     --  Тот, что  постарше,  смуглый такой, носастый?! Это же  Лещенко!  --
обрадованно сказал  Алехин, называя  первую  пришедшую  на  ум  фамилию.  --
Капитан! В хромовых сапогах  и  в  кителе.  У  него еще фуражка с матерчатым
козырьком.
     -- Там метров двести, ежли не больше. Разве звание разберешь? Но только
в пилотках они оба и в гимнастерках. Это точно.
     -- Может, Ткачев и Журба? -- словно размышляя вслух, проговорил Алехин.
-- Они что же, из леса вышли? А вещи у них с собой какие-нибудь были?
     -- Когда я увидел, они шли от леса.  А были они там или нет -- не знаю.
И вещей не  видел. У  одного, должно, плащ-палатка в  руке, а  у  другого...
вроде совсем  ничего..  -- А эти, Тесинский и Семашко, их видели? Может, они
лучше разглядели?
     -- Нет. У меня глаз  дальний. Ежли я не увидел,  а те-то и подавно. Это
точно.
     Они поговорили еще минут десять;  Алехин понемногу  уяснил  большинство
интересовавших его вопросов и соображал: ехать ли отсюда прямо в Каменку или
заглянуть по дороге на хутора, расположенные вдоль леса.
     Васюков,  под  конец  разговорясь,  доверительно рассказал  о  знакомом
мужике, имеющем "аппарат", и, озорновато улыбаясь, предложил:
     -- Ежли придется вам здесь стоять -- с®ездим к нему обязательно! У него
первачок -- дух прихватывает!
     У   Алехина,   к   самогону   весьма  равнодушного,   лицо  приняло  то
радостно-оживленное выражение, какое появляется у  любителей  алкоголя,  как
только запахнет выпивкой. Сдерживаясь, чтобы не переиграть, он опустил глаза
и согласно сказал:
     -- Уж если стоять здесь будем -- сообразим. Непременно!
     Он поднялся, чтобы уходить, -- в это мгновение груда
     тряпья на печи зашевелилась. Посмотрев недоуменно, Алехин насторожился.
Васюков  с  помощью костылей  подскочил к печке,  потянулся как мог и, сунув
руку в  тряпье, вытащил оттуда и  быстро  поставил на пол мальчонку примерно
двух с половиной лет, беловолосого, в стираной-перестираной рубашонке.
     -- Сынишка, -- пояснил он.
     Выглядывая  из-за  ноги  отца  и  потирая  кулачком  ясные  голубоватые
глазенки, ребенок несколько секунд рассматривал незнакомого военного и вдруг
улыбнулся.
     -- Как тебя зовут? -- ласково и весело спросил Алехин.
     -- Палтизан! -- бойко ответил малыш.
     Васюков, улыбаясь,  переступил в сторону. И только  тут Алехин заметил,
что у  мальчика  нет левой  руки: из короткого рукава  рубашонки выглядывала
необычно маленькая багровая культя.
     Алехин был несентиментален и за  войну перевидел  всякое. И все же  ему
сделалось не по себе  при виде этого крошечного калеки,  с такой подкупающей
улыбкой смотревшего ему в глаза. И, не удержавшись, он проговорил:
     -- Как же это, а?
     -- В отряде был.  В Налибоках  зажали нас  -- осколком мины  задело, --
вздохнул Васюков. -- Ну, умываться! -- велел он сынишке.
     Мальчуган проворно шмыгнул за перегородку.
     -- А жена где? -- поинтересовался Алехин.
     --  Ушла.  -- Переставив костыли, Васюков повернулся спиной к Алехину и
шагнул за перегородку. -- В город сбежала. С фершалом...
     Опираясь  на  костыль и наклонясь, он лил воду из кружки, а малыш, стоя
над  оббитым эмалированным  тазиком,  старательно  и  торопясь  тер  чумазую
мордаху ладошкой.
     Алехин в  душе выругал себя -- о жене спрашивать не следовало. Ответив,
Васюков замолчал, замкнулся, и лицо у него стало угрюмое.
     Умывшись,  мальчик  поспешно  утерся  тем самым полотенцем, каким  отец
вытирал скамью  для  Алехина,  и  проворно  натянул  маленькие,  запачканные
зеленью трусики.
     Его  отец  тем  временем молча и  не  глядя на Алехина отрезал  краюшку
хлеба, сунул ее в цепкую ручонку сына и, сняв со стены автомат, повесил себе
на грудь.
     Алехин вышел первым  и  уже  ступал по  росистой  траве, когда, услышав
сзади  сдавленный стон,  стремительно  обернулся. Васюков,  стиснув  зубы  и
закрыв глаза, стоял, прислонясь к косяку двери. Бисеринки пота проступили на
его  нездорово-бледном лице.  Ребенок,  справлявший  у  самого порога  малую
нужду, замер и, задрав головку, испуганно, не по-детски озабоченными глазами
смотрел на отца.
     -- Что с вами? -- бросился к Васюкову Алехин.
     --   Ничего...  --  приоткрыв  глаза,  прошептал  Васюков.  --  Рана...
открылась... Уж третий день... Должно, кость наружу  выходит... Мозжит, мочи
нет. А тут задел костылем -- аж в глазах потемнело...
     --   Вам  необходимо  в  госпиталь!  --  с  решимостью  заявил  Алехин,
соображая,  как  это лучше  устроить. --  Насчет  машины  я позабочусь,  вас
сегодня же отвезут в Лиду!
     -- Нет, нельзя, -- покачал головой Васюков и, зажав костыль под мышкой,
поправил автомат.
     -- Вы что, за ребенка боитесь -- оставить не с кем?
     -- Нет... А в госпиталь не могу! -- Морщась от боли, Васюков переставил
костыли и двинулся, выбрасывая вперед ногу и подпрыгивая на  каждом шагу. --
Сельсовет оставить нельзя.
     --  Почему?  --  Алехин,