мкая  часть  работы.  Я  копал яму, вынося  землю  в  маленьких
мешочках.  Дело шло  медленно.  Месяц  за месяцем  я почти  не спал,  ел что
придется,  на бегу -- и  ничего:  не заболел, не ослабел.  Наоборот,  развил
мышечную  силу и укрепил здоровье.  Вот вам лишнее  доказательство того, что
телом   руководит  разум.   Возможности   человеческого  организма  поистине
безграничны!    Надо   только   уметь   правильно   использовать    арсенал,
предоставленный  нам  благодетельной  физиологией!  Если  б   люди  сами  не
связывали себе руки пустыми суевериями, не унижали бы собственный разум, они
были бы подобны античным богам. "Что за чудо природы человек! Как благороден
рассудком, как безграничен в способностях!" -- сказал великий Шекспир.
     --  Кто?  --  переспросил Корнелиус. -- Впрочем, неважно. Ради  Христа,
герр Вальзер, не отвлекайтесь на пустяки. Об®ясните лучше, как вам удалось в
течение нескольких месяцев вести свои раскопки незамеченным?
     --  О, я отлично все продумал,  -- с гордостью  заявил аптекарь.  --  Я
разработал превосходную систему. Позвольте вашу шпагу. Вот, смотрите. --  Он
сел  на корточки  и  стал  рисовать  ножнами по  снегу.  --  В  подвал,  где
библиотека, можно  попасть только  по  лестнице, которая  ведет  из  спальни
Таисия. На ночь грек от меня запирался, и до самого утра выйти я не мог, что
меня  отлично  устраивало.  Мне  ставили  кувшин  меда,  еду,  нужное ведро,
выдавали соломенный тюфяк. Именно тюфяк и  подал мне идею. Я  принес из дому
еще несколько таких же, потихоньку набил их шерстью и стал класть под выемку
в  полу  --  чтобы паркет не  производил  резонанса.  Под одной  из  верхних
ступенек лестницы я  пристроил пружину, соединенную с колокольчиком, который
находился  подле меня,  в яме. Если б Таисию  вдруг  взбрело в голову  ночью
спуститься  в библиотеку, я  сразу  же  получил бы  предупредительный аларм.
Лестница там довольно  высокая и крутая,  а  у грека  подагра,  поэтому  мне
хватило  бы времени выбраться  из своей  ямы  и  положить  на место  вынутые
плашки. Один  раз  митрополит и в самом деле  спустился в подвал  далеко  за
полночь,  ему понадобился  некий  манускрипт.  Услышав звон  колокольчика, я
ужасно  испугался  и  от  волнения никак  не мог  вставить  один  из дубовых
квадратов в паз -- пришлось положить сверху развернутую книгу. Таисий только
сказал мне:  "Что же вы, доктор Вальзер, читаете на четвереньках? За  столом
вам было бы удобнее". Я промямлил что-то неразборчивое  --  очень уж трясся.
Ничего, обошлось. За семь  месяцев еженощного труда  я углубился  в землю на
семь  футов.  Утрамбовал ступеньки,  чтоб удобней  спускаться и подниматься.
Иногда, конечно, мучился  сомнениями -- не ошибся ли я  в своих  выводах?  А
второго  декабря минувшего  1675 года (я навсегда запомню этот день, главный
день  всей  моей жизни!)  тесак, которым  я рыхлил землю, ударился о камень.
Стал расчищать -- каменная кладка!  Аккуратные  кубы известняка, скрепленные
строительным  раствором.  Приложил  ухо,  стучу --  явственный металлический
отзвук.
     -- Да что вы! -- Корнелиус схватил аптекаря за плечо.
     -- Вы делаете  мне больно, герр  капитан...  Да, глухой звон! Это было,
как волшебный сон. Не буду утомлять вас  подробностями того, как я вынимал и
выносил камни, как выпиливал дыру в свинцовой оболочке. Пришлось трудненько,
потому что пользоваться долотом я не мог -- поднялся бы  грохот на весь дом.
Шестнадцатого декабря работа завершилась. Я  осторожно вынул тяжелый квадрат
свинца и спустил в отверстие фонарь на веревке...
     -- Ну? -- Сердце у фон Дорна сжалось в тугой кулачок -- ни вдохнуть, ни
выдохнуть. -- Что там оказалось?
     -- Она! Либерея!  -- зашептал Вальзер, хотя на  темной  улице кроме них
двоих  не было  ни  души. --  Спуститься вниз мне  не  удалось,  но  я видел
сундуки, много старинных сундуков! Две или три дюжины!
     -- А вдруг там не книги? -- перешел на шепот  и Корнелиус. -- Вдруг там
золото?
     --  Какое еще золото? -- испугался Вальзер. -- Что вы такое несете! Там
не может быть золото, это Иванова Либерея!
     Аптекарь  так  разволновался,  что  пришлось  его  успокаивать  --   ну
разумеется, в  сундуках могут  быть  только книги. А думалось: хоть бы  и не
Либерея, черт с нею.  Старинные  сундуки! Уж верно в них хранится что-нибудь
очень  ценное.  Но  здесь на  память Корнелиусу пришел  дворцовый  тайник  с
гнилыми  соболями,  и   возбуждение  несколько   поугасло.  Второго   такого
разочарования мне не пережить, сказал себе фон Дорн.
     -- А почему вам не удалось спуститься?
     Вальзер вздохнул.
     -- Той ночью  у меня не было  с собой  веревочной лестницы, и я отложил
спуск на завтра. А наутро меня с позором изгнали из  митрополитовых палат...
Увы, друг мой, я виноват сам. Когда меня  выпустили из подвала, я был словно
не в себе -- непочтительно  поздоровался с высокопреосвященным и чуть  ли не
фыркнул  ему в  лицо.  Смешно показалось:  спит прямо на Либерее,  а  самому
невдомек.  Таисий  чванлив,  дерзости  от  низших  не  терпит.  Велел челяди
вытолкать  меня  взашей и  более  не  пускать.  Заодно  уж  и  жалованья  не
выплатил...  Но  жалованье -- ерунда. Хуже  другое. Когда монахи меня  через
двор пинками гнали, я выронил свою памятную книжку, сам не  заметил как. А в
той  книжке, среди разных мыслей  философского рода,  еще скопирован  список
Либереи, обнаруженный мною в Дерптском университете.
     -- Какая неосторожность! -- воскликнул фон Дорн.
     --  Мог   ли   я  предположить,  что  листок  попадет  в  руки  Таисия,
единственного  человека  во  всей Московии, способного  понять  смысл  этого
перечня...
     -- Откуда вы знаете, что митрополит прочел ваши записи?
     Вальзер уныло ответил:
     --   Да  уж  знаю...  На  следующий  же  день  вечером,  когда  шел  из
Аптекарского приказа, меня  схватили  за  руки  двое чернецов,  поволокли по
улице. Я кричал, отбивался  --  никто не помог. Один  -- он еще меня  в  ухо
кулаком ударил, очень больно -- сказал: "Владыка  тебя видеть желает". Зачем
бы Таисию меня, жалкого червя, видеть,  если не из-за  Либереи?  Нет, прочел
злокозненный грек мой список, обязательно прочел. И, верно, вообразил, что я
прислан кем-то за ним шпионить. Кем-то, кто  ведает про митрополитов интерес
к Либерее... Тогда мне повезло. Близ Троицкого моста что на Неглинной увидал
я моего начальника дьяка  Голосова со стрельцами -- он вез  царю снадобья из
Немецкой аптеки. Я закричал, забился. Монахи  и убежали. После того случая я
нанял двух  крепких слуг и  никуда без них не выходил. Ломал голову, как  же
мне  до  тайника  добраться. Решил,  что во всей  Москве  только  у канцлера
Матфеева хватит влияния одолеть  митрополита. Ну, а про дальнейшее вы знаете
-- это уж при вас было... Весь месяц январь я ждал, не уедет  ли куда Таисий
--  на богомолье  в Троицу или  хоть в Александрову Слободу, канавы  копать.
Тогда  мы  с  вами попробовали бы  в  его  палаты  проникнуть и  до  Либереи
добраться. А мерзкий грек  все  сидит сиднем,  каждую  ночь  дома ночует.  К
старости Таисий стал  на  холод чувствителен. Видно, теперь  уж  до  тепла с
места  не  стронется.  И  вдруг  такая удача  с  царевой апоплексией!  Нынче
митрополита  всю  ночь не  будет, нельзя  ему  от смертного одра отлучаться.
Сегодня нам выпал редчайший, возможно, неповторимый шанс!
        x x x
     К ночной  экспедиции подготовились основательно -- у Адама Вальзера все
было продумано заранее.
     Оделись  в черное,  облегающее.  Сверху,  для  тепла,  натянули  ватные
татарские куцавейки. Шпагу фон Дорн не взял -- длинна, неудобна.  Вместо нее
вооружился тесаком, кистенем на ременной петле, сзади, за  воротом, приладил
стилет в особых потайных  ножнах.  Это один  португалец во  время Фландрской
кампании  научил;  незаменимая  вещь,  когда  нужно  нанести   молниеносный,
неожиданный удар  -- вытягиваешь  из-за спины и можешь метнуть или полоснуть
врага по физиономии, это уж как удобней. Пистолеты брать не стал, шуметь все
равно было нельзя. Вместо веревочной  лестницы захватил веревку  с узлами  и
крюком на конце -- по такой можно не  только спускаться вниз, но и подняться
на стену либо в окно.
     Вальзеру досталось нести масляный фонарь и запас свечей. Еще у него был
с собой пустой рогожный мешок.
     --  Для  книг,  -- пояснил аптекарь.  -- Много,  конечно, не унесем  --
больно тяжелы, через ограду  не перекинем. Мешка будет  в самый раз. Замолея
берем непременно, остальное по вашему выбору. Рогожная  ткань  нам  подходит
лучше всего. Устанем нести, можно на снег поставить, книги не промокнут.
     До Моховой добрались без приключений -- у капитана был ночной ярлык, по
которому уличные сторожа без разговоров отпирали запертые на ночь решетки.
     Стена  вкруг  митрополитского  подворья  была  каменная,  высотой футов
десять.  Корнелиус  выбрал  угол  потемней,  закинул  крюк  и  враз оказался
наверху. Вальзер карабкался долго, с пыхтением, а напоследок пришлось тащить
его за воротник. Фонарь пока потушили.
     Усевшись наверху, осмотрели двор. Тихо. Огни в палатах потушены.  Из-за
конюшни набежали два огромных брехливых кобеля, загавкали, молотя когтистыми
лапами по стене.
     Вальзер предусмотрел и это. Вынул из мешка (выходит, не совсем пустого)
два  куска  мяса,  бросил  псам.  Они  накинулись, проглотили мигом, а через
полминуты оба зашатались, повалились набок.
     -- Мертвы? -- спросил фон Дорн. Аптекарь ужаснулся:
     -- Что вы! Зачем без крайней необходимости лишать кого-то  драгоценного
дара жизни? Это сонное снадобье, я  изготовил его для княгини Трубецкой, она
бессонницей  мучается.  Если уж  на  ее сиятельство, в  которой десять пудов
веса, действует, то на митрополитских собак тем более.
     Спрыгнули в сугроб, быстро пробежали двором к терему.
     --  Вон туда, -- показал Вальзер. -- Там черный ход, чтоб келейникам на
двор, в отхожее  место бегать. У  грека-то теплый  чуланчик близ спальни,  с
водосливом.
     Капитан удивился:
     -- А водослив зачем?
     -- После об®ясню, -- шепнул аптекарь. -- Ну же, вперед!
     За углом и в самом деле была низенькая дверь, вовсе незапертая.
     Проскользнули в темные, душные сени, оттуда  по двум ступенькам в узкую
галерею.
     -- Тс-с! -- едва слышно прошелестел Вальзер. -- Вон там Юсупова  келья.
Не дай бог разбудим. А нам дальше, в Таисиевы покои.
     Корнелиус опасливо покосился на обиталище страшного человека, прокрался
мимо на цыпочках.
     --  Теперь налево,  --  подтолкнул сзади аптекарь. -- Там, в  Крестовой
палате, перед спальней владыки, всегда келейник сидит.
     Капитан  чуть  высунулся  из-за  угла.  Увидел  просторную   комнату  с
расписными стенами, одна -- сплошь из икон.  У малого  стола со свечой сидел
детина в рясе, грыз ноготь. Зевнет, перекрестит рот и снова грызет.
     -- Если  можно,  -- в  самое  ухо  выдохнул  Вальзер, -- обойдитесь без
смертоубийства.
     Сколько лишних трудностей из-за  этого человеколюба, подумал  фон Дорн.
Но все же натянул на железное яблоко рукавицу.
     Не спеша, вразвалку, пошел через залу.
     Монах захлопал глазами, прищурился со света в полумрак:
     -- Якимка, ты?
     Последние пять  шагов  Корнелиус преодолел прыжками и  с разлету ударил
привставшего  часового  --  не  в  висок,  как  следовало бы,  а в  крепкий,
задубевший от  земных поклонов  лоб. Пускай живет,  благодарит мягкосердечие
герра Вальзера. Хотя надежней было бы проломить чернецу голову.
     Детина упал ничком, даже не охнул.
     -- Скорей! -- поторопил аптекарь
     -- Погодите.
     Капитан связал оглушенному руки и ноги его же вервием, сунул в рот кляп
из скуфьи. Можно было двигаться дальше.
     Через митрополитову  спальню пробежали рысцой, толкнули высокую  дверь,
за ней открылась длинная лестница вниз.
     Снова зажгли фонарь.
     -- Вот и библиотека,  -- об®явил  Вальзер, когда спустились в небольшое
квадратное помещение, все в полках с книгами. -- До трех тысяч фолиантов, ни
у кого в Московии столько нет.
     Теперь он говорил громко, в голос, уже не боялся, что услышат.
     Посреди комнаты  опустился  на колени, поддел ножиком дубовую пластину,
потом другую, третью,  четвертую,  вынул  дощатый квадрат, за ним  -- плотно
набитый  тюфяк,  и  фон  Дорн  увидел темную  яму  с  грубыми  ступенями  из
утоптанной земли.
     Нетерпеливо  отодвинул  Вальзера,  полез в  яму первым. Аптекарь  сопел
сзади.
     В  черную  дырку  с  белыми  металлическими  краями  спустили  веревку,
закрепили крюк.
     --  Ну,  с  Богом, -- перекрестился Корнелиус. Взял  фонарь в  зубы  за
медное кольцо, стал перебирать руками.
     Вот и пол.
     Сундуки, большущие!  Три, еще шесть,  в углу четыре, и потом у  дальней
стены. Всего двадцать восемь. Толкнул один -- тяжеленный, не сдвинешь.
     -- Подержите веревку! -- крикнул сверху Вальзер. -- Я тоже хочу!
     Не дождался, полез сам, потешно суча короткими ногами.
     Капитан подергал замок на ближайшем сундуке (ох, крепок) и нежничать не
стал -- сбил кистенем,  с  одного  хорошего  удара.  Под крышкой переливчато
отсвечивала  малиновым  бархатная тряпица.  Отдернул.  Там, шириной  во весь
сундук лежал  томище  в толстом  кожаном переплете. Фон  Дорн приподнял его,
увидел еще книги, много. Поневоле вздохнул. Все-таки надеялся, что в тайнике
окажется не Либерея, а что-нибудь  понадежней -- золотые монеты, или яхонты,
или смарагды, или зернь.
     -- Я вам говорил, я говорил! -- всхлипывал Вальзер, любовно гладя рыжую
телячью кожу.
     Он  схватил кистень,  забегал среди  сундуков, будто  исполняя какой-то
диковинный  танец.  Собьет замок,  откинет  крышку и давай бормотать  чудные
слова -- должно быть, названия книг.
     -- О, Гефестион! О, Коммодиан!  А это кто?  Неужто Либаний? Невероятно!
Но... но где же Замолей?
     Корнелиус тоже времени даром не терял. Оставшись  без кистеня, вскрывал
сундуки  тесаком. Книги в кожаных переплетах  бросал на пол,  в  драгоценных
откладывал. Некоторые были просто заглядение: с жемчугом, яшмой, изумрудами.
Самые богатые оклады совал в мешок, и скоро стало некуда. Пришлось кое-какие
попроще  вынимать обратно, заменять более ценными. Сокровищ было столько  --
не счесть!
     По  матово  посверкивающему  свинцовому своду метались  тени, блики  от
самоцветов. Безумное бормотание Вальзера сливалось в неразборчивый сип.
     Мешок получился  тяжеленек, а  еще  на стену лезть  да потом  через всю
Москву волочь.
     -- Скорей!  -- поторопил фон Дорн, оглядываясь на разбросанные книги --
не забыл ли чего ценного. -- Найдут связанного келейника, поднимут шум.
     --  Не  найдут, --  уверенно  ответил  аптекарь. --  Если  б митрополит
ночевал  в опочивальне, тогда монаха сменили  бы  в три часа ночи,  а так не
станут.
     -- И все же поторопитесь.
     Ответом были скрип отпираемой крышки, сосредоточенное сопение.
     Лениво  раскрыв  первую  попавшуюся книгу, Корнелиус  увидел  греческие
письмена. Закрыл. Понравился небольшой манускрипт с разноцветными картинками
и затейными буквицами. Заколебался -- может,  прихватить?  Нет, больно оклад
прост -- медный, с серебряной насечкой.
     -- Есть!!! -- истошно  взвыл  Вальзер.  --  Есть! Вот она! Вот! И камни
огненные!
     Заскакал меж сундуков, прижимая к  груди книгу -- обложка была выложена
красноватыми, с чудесным отблеском кругляшками.  Так вот они какие, огненные
лалы страны Вуф. Их сотни. То-то, поди, деньжищ стоят!
     Накатило  ревнивое чувство --  оклад по уговору принадлежал Корнелиусу.
Что ж так чужое-то тискать?
     -- Дайте, положу в мешок и идем, пора.
     -- Ничего, не беспокойтесь,  -- пробормотал аптекарь, еще крепче сжимая
Замолея. -- Я сам понесу, сам.
     И по сумасшедшему блеску в глазах было видно -- умрет, но не отдаст.
     -- Как будем уходить? -- спросил капитан, вздохнув. -- Как  пришли  или
через кремлевский ход?
     Ход,  надо думать,  начинался за полукруглой, тоже облицованной свинцом
дверью в дальней стене.
     Вальзер  только  хлопал   глазами,  советоваться   с  ним  сейчас  было
бессмысленно -- не в себе человек.
     -- Подземным ходом опасно,  -- рассудил сам с собой фон Дорн. -- Может,
за сто лет галерея  где-нибудь осыпалась. Да еще неизвестно где  вылезешь...
Нет уж, лучше обратно через дом. Уходим, герр Вальзер.
     Аптекарь сунул капитану какие-то хрусткие листки, вовсе без переплета:
     -- Прихватите  еще  вот  это.  Если не  ошибаюсь,  это собственноручные
записи  великого  Аристотеля  --  притом,  книга,  о  которой я  никогда  не
слыхивал. Если так, то этому папирусу поистине нет цены!
     Корнелиус  скептически посмотрел  на  убогий манускрипт, пожал плечами,
сунул в мешок. Тратить время на препирательства не хотелось.
     Вверх  по  веревке лезть  было куда труднее, чем  вниз. То есть сам фон
Дорн выбрался из  тайника довольно быстро и мешок тоже вытянул без особенных
затруднений, но вот Вальзера пришлось обвязать вокруг пояса и тащить, словно
куль.
     Наконец,  выбрались. Поставили на  место свинцовую заплату,  поверх нее
камни, потом  еще  набросали земли  -- вряд  ли доведется  вернуться  сюда в
скором времени. Яма так и осталась ямой, но выпиленные доски, ватный тюфяк и
дубовый   паркет   уложили  самым  аккуратным  образом.  Теперь   обнаружить
подземелье, не зная о его существовании, было бы невозможно.
     Поднялись по лестнице, прошли через опочивальню в Крестовую залу.
     Монах  очнулся  --  ворочался  и  мычал,  извиваясь  на  полу. Пришлось
хорошенько стукнуть его кулаком по затылку, чтоб полежал еще.
     Мимо двери  Юсупа снова  прошли на цыпочках:  Вальзер  прижимал к груди
заветный   том,  фон  Дорн   держал  обеими  руками  свою  ношу,  еще  более
драгоценную. Миновали опасное место  благополучно  -- без стука, без скрипа.
Повернув за угол, откуда  до черной двери было  уже рукой подать, облегченно
выдохнули.
     Зря.
     Дверь вдруг  тихонько взвизгнула петлями, и из облака морозного пара на
низкие ступеньки шагнула высокая,  плечистая  фигура. Длинная  всклокоченная
борода,  костистый нос,  мятое  со сна  лицо. Юсуп! На  плечи,  поверх серой
власяницы  наброшен дерюжный  половик --  видно,  для тепла. Оказывается,  и
аскеты по ночам на двор ходят.
     Черные глаза  хашишина сверкнули  молниями. Длинные руки растопырились,
закрывая проход.
     Вальзер тоненько ойкнул, вжался в стену и закрылся огненно-переливчатой
книгой, как щитом. Рассчитывать на помощь аптекаря не приходилось.
     Только  б  Юсуп  не  закричал, не  позвал остальных --  вот о чем думал
сейчас Корнелиус.  Уронив  мешок  на  пол,  он кинулся вперед  с  кистенем и
ударил, метя в голову -- да не в лоб, как давеча, а  в висок. Монах шатнулся
в сторону, увернулся  от  свистящего удара  и перехватил  капитанову руку, с
хрустом заломил ее за спину. Кистень брякнулся на дощатый пол.
     Левой рукой  Корнелиус кое-как  вытянул из ножен  тесак,  ткнул клинком
вслепую позади себя, попал в мягкое.
     Юсуп  с  силой толкнул мушкетера.  Отлетев на несколько  шагов, капитан
стремительно развернулся  и  сделал выпад -- увы, в пустоту.  Ловкий  чернец
опять успел  отскочить.  Пятясь  от широкого, выставленного  вперед  лезвия,
сдернул  с плеч дерюгу и кинул  в  капитана.  Тот шарахнулся назад, ударился
спиной о стену. Хашишин времени не терял: качнулся книзу, подобрал кистень и
с размаху рассек воздух. Корнелиус отступал  от сверкающей мельницы, выбирая
момент  для  атаки. Странно, но на  помощь монах не  звал,  только улыбался,
скалил свои вурдалачьи заточенные зубы.
     Жаль, в руке была не шпага, а  короткий клинок, не то фон Дорн  показал
бы  чернобородому  парочку   фехтовальных  приемов.  Но  имелся  один  трюк,
пригодный  и  для тесака --  так называемый couple.  Капитан сделал обманный
выпад, перекинул оружие из одной руки в другую и нанес рубящий удар сбоку.
     Гибки