лежал
городок.
     Ученики же его направились к Сихарю, ибо провизия у них была на исходе,
и  им  пришлось подумать  о  том,  чтобы  где-то раздобыть  себе пропитание.
Оставшись один,  Иисус уселся  на  скамью под  навесом  (на Востоке  колодцы
обычно укрыты навесом и имеют скамьи). Он  стал размышлять, из чего  бы  ему
напиться: ведра поблизости не было,  на  вороте висела только веревка. Люди,
приходившие за водой, приносили свой собственный кувшин,  привязывали его за
веревку, набирали воду и уносили кувшин домой.
     Иисус изнывал от жажды, и ему оставался единственный способ утолить  ее
- пососать  пропитанную  водой  веревку. Он  уже готов был это  сделать, как
вдруг увидел на  дороге женщину с  кувшином на плече. Это  была самарянка  -
молодая, стройная и красивая.
     "Как нельзя кстати", - подумал  про  себя наш бродяга и  стал ждать  ее
приближения.
     Тут  ему  пришла в голову  мысль,  что вид  незнакомого  мужчины  может
испугать сихарскую красавицу, и она, чего доброго, повернет обратно. В самом
деле,  восточные женщины на  редкость застенчивы  и  пугливы.  Обычно они не
ходят  за  водой  вот  так,  среди  бела  дня. Зная,  что  мужчины  -  народ
предприимчивый,  они идут к колодцу не иначе как целой гурьбой  и притом под
вечер.  Между тем эта женщина шла совершенно одна и нисколько  не испугалась
даже тогда, когда заметила, что у колодца на скамейке развалился здоровенный
детина. Ясно, что она была не слишком добродетельна, -  сомнений тут быть не
могло. Женщина привязала свой кувшин к веревке,  опустила  его  в колодец  и
зачерпнула воды.
     - Дай мне пить! -  с  места в карьер выпалил Иисус. Самарянка взглянула
на незнакомца. Видимо, учтивость не составляла главного его достоинства.  По
его выговору и по одежде красотка поняла, что имеет дело с иудеем.
     - Странно, - ответила  она  не  без иронии,  -  как ты, будучи  иудеем,
просишь пить у меня, самарянки?
     А надобно  знать,  что между самарянами и  иудеями существовала  глухая
неприязнь.  Гордые сыны Иудеи  считали своих  соседей из  земли  Самарийской
недостойными существами.
     Однако Иисус был не склонен проявлять высокомерие:
     ему слишком хотелось пить. Но вот странная штука: этот ловкий фокусник,
сумевший  на свадьбе  в  Кане сделать  вино, здесь,  в Сихаре, оказался не в
состоянии сделать себе воду.
     Бедняга изнывал от жажды, и, чтобы получить несколько капель  влаги,  в
которой  так  нуждалась  его  пересохшая глотка,  он  решил пококетничать  с
самарянкой.
     - О!  - воскликнул он  в ответ. - Есть вода и вода.  Как известно, вещь
вещи рознь. Я прошу у тебя пить, а ты мне отказываешь. Если бы ты знала, кто
к тебе обращается, ты бы не отказала, а сама просила бы у меня воду живую.
     - Да ты  смеешься надо мной! - сказала  самарянка. - Как, интересно, ты
ее почерпнешь? Ведь колодец глубокий, а у тебя нет ни ведра, ни кувшина.
     Неужто ты  можешь перехитрить отца нашего  Иакова, который дал нам этот
колодец и сам из него пил, и дети его, и скот?
     С этими словами красотка, в глубине души существо очень доброе, набрала
кувшин воды, поднесла его Иисусу, и тот напился.
     - Послушай, - снова начал он, - вода из этого колодца ничуть не утоляет
жажды,  а  вода, о которой я  говорю,  избавляет  от  нее навсегда.  Если ты
напьешься  из  моего  источника, то  уже  вовек  не попросишь  пить.  "Ну  и
забавник", - подумала самарянка и произнесла вслух:
     - За это время ты  уж мог бы напоить меня своей  водой, чтобы я никогда
больше не хотела пить. Иисус хитро подмигнул:
     - Сходи за своим мужем и приведи его сюда, я охотно с ним познакомлюсь.
Самарянка разразилась хохотом.
     - Но у меня нет мужа, - сказала она.
     - Кому ты это рассказываешь? У тебя нет мужа? Да ты счет им потеряла! У
тебя  был один,  другой,  третий,  четвертый,  пятый  - целая куча!  И  тот,
которого сейчас имеешь, не муж тебе. Уж я-то, матушка, знаю!
     Женщина пристально посмотрела в лицо Иисусу и воскликнула:
     - Ей-богу,  ты меня просто  сразил!  Ты обо  всем догадался  с  первого
взгляда!..
     Может быть,  ты колдун?  Значит, мне  верно говорили, что иерусалимским
книжникам  все  известно...  Теперь-то  мне  ясно,  что   ты   иерусалимский
книжник...
     А по твоей  неприглядной  одежде  этого не скажешь.  Впрочем, возможно,
ваши ученые  всегда ходят в  лохмотьях... Смотри, однако,  как  легко  можно
столковаться... Оба наших  народа разделяет сущий пустяк: наши отцы молились
богу вот на  этой горе,  а ты  говоришь, что место, где должно  поклоняться,
находится в Иерусалиме...
     Иисус привлек к себе самарянку.
     - Поверь  мне,  - сказал он ей, - наступает  время,  когда и не  на сей
горе,  и  не в Иерусалиме  будете  поклоняться  отцу. Тот,  кому  вы станете
поклоняться, душечка, будет мессией, Христом.
     - Верно,  верно,  так  говорили  в храме,  что должен  явиться какой-то
мессия и что он нас кое-чему поучит. Где же он, этот мессия?
     - Да это я и есть!
     - Вот так, так!..
     - Уверяю тебя, можешь поверить мне на слово.
     Самарянка, как и все женщины легкого поведения,  была очень набожна. Ей
ничего  другого  не  надо  было,  только  бы  кому-нибудь  поклоняться.  Она
бросилась к ногам нашего бродяги и стала целовать ему руки.  Иисус радовался
своему успеху.
     Вдруг появились ученики.
     "Вот, черт, - выругался про себя  Иисус, - принесла  же их нелегкая как
раз в тот момент, когда красотка разнежилась".
     Самарянка, смутившись,  что  ее застали целующей  руки мужчине,  быстро
вскочила и убежала прочь, оставив свой кувшин.
     Жители  Сихаря,  встретив ее  на  дороге в таком замешательстве,  стали
спрашивать:
     - Что с тобой стряслось? Куда ты так несешься? Да на тебе лица нет!
     - Еще бы! - отвечала женщина. - Я встретила человека, которого  никогда
раньше не видела, и оказалось, что он все про меня знает. Он  сказал, что он
Христос. А вдруг это правда?
     Жители  Сихаря,  разумеется,   сразу  же  направились  к  колодцу,  где
находился странный суб®ект, о котором им только что рассказала женщина.
     Наш герой, увидев себя в центре всеобщего  внимания, не преминул тут же
пустить пыль в  глаза: когда  друзья предложили  ему поесть, говоря: "Кушай,
учитель", он громко, так, чтобы все слышали, ответил:
     - Напрасно, друзья мои, вы предлагаете мне еду. Спасибо вам, но  у меня
есть пища, которой вы не знаете. Удивленные ученики говорили между собою:
     - Вероятно, кто-то уже накормил его, не иначе как та женщина, с которой
мы его застали.
     "Однако  Иисус  вовсе не  имел  в  виду пищу телесную, -  замечает один
богослов. - Он очень  радовался  тому, что заронил  искру своей божественной
любви  в душу самарянки,  сердце  его насытилось этим, и  поэтому он забыл о
всяком другом голоде".
     Вот почему Иисус сказал:
     - Моя пища есть творить волею пославшего меня и совершать дело его.
     Жители Сихаря подумали: "Если он  рассчитывает  на  эту курочку, то его
просто жаль".
     Иисус продолжал, обращаясь к своим товарищам:
     - Возведите очи ваши и будьте так любезны  взглянуть на ваши  нивы.  Вы
говорите, что время жатвы наступит через четыре  месяца. А  я  утверждаю вот
что:  нивы  уже  побелели и  поспели к жатве. И я добавлю: часто бывает, что
один  сеет, а другой  жнет. А  между тем  и тот  и другой  довольны. Поймите
правильно мой намек: я послал вас жать необходимое для пропитания, и пока вы
были далеко, сюда явилась женщина, которую я сжал.
     Пока Иисус балагурил в таком духе, его обступили любопытные. Многие,  в
восторге от  того,  что  им  довелось услышать сына божьего, пригласили  его
остаться в их городе, и он два дня пробыл там.
     Самарянка, встретившая Иисуса у колодца, всем  рассказала о своем новом
знакомом, который, по ее словам, был просто очарователен.
     Жители Сихаря отвечали самарянке:
     -  То, что он тебя удивил, это вполне  возможно,  он  и нам порассказал
всякую всячину. Послушав его, мы уверовали,  что он на самом деле  Христос и
что он будет спасителем мира.
     Так, по крайней мере, говорится в евангелии. Поскольку сам я при сем не
присутствовал, я не могу дать гарантии, что сихаряне произнесли именно такие
слова. Но я и  не отрицаю этого, отнюдь нет.  Я лишь констатирую  и  обращаю
ваше  внимание  на  то,  что  даже  в евангелии  мы  не  находим  ни  одного
сколько-нибудь убедительного признака обращения целого города.
     Жители Сихаря об®явили, что Иисус является Христом и что он спасет мир.
Однако ни один из них не присоединился к небольшому эскорту Иисуса.  Так что
в общем это обращение носило довольно платонический характер.
     Таким было первое явление Христа своим соотечественникам (Иоанн,  глава
4, стихи 1 - 42).
     Начал  он  с  того,  что  сотворил  чудо  в  угоду  пьяной  компании. В
Иерусалиме он впервые прославился, по сути дела, как скандалист.  А когда он
решил наконец  открыться людям,  то  прежде всего покорил сердце недостойной
женщины.
     Ибо все  комментаторы  сходятся на  том, что  самарянка,  встретившаяся
Христу у колодца, была потаскушкой.

     Глава 24.
        ПЕРВОЕ ФИАСКО.
     Услышав это,  все в синагоге исполнились  ярости. И, встав, выгнали его
вон из города, и  провели на вершину горы, на которой город их был построен,
чтобы свергнуть его; но он, пройдя посреди них, удалился.
     Лука, глава 4, стихи 28-30.
     Закончив свои пропагандистские выступления в Самарии, Иисус возвратился
в Галилею и направился в Назарет.
     Насмешки, которыми  его встречали назаретяне  после  событий в Кане, не
давали Иисусу  покоя, но  он  не отчаивался и  мечтал  когда-нибудь  удивить
земляков, знавших его простым плотником. Слух о скандале в Иерусалиме, думал
он, должен дойти  и  до Назарета. Если по дороге ему  удастся еще чем-нибудь
упрочить свою славу, то в своем скромном городке его ждет настоящий триумф.
     Ради этой  цели  он повсюду, где  только представлялся  случай, выдавал
себя за ученого, весьма сведущего во всех богословских вопросах.
     Его  принимали   в  синагогах  и   просили  выступить   с  проповедями.
Предоставляю  читателю  судить о том, насколько охотно наш  миром помазанный
сын голубя давал свое согласие и ловко ли работал он языком.
     Первый  попавшийся  стих из Библии  служил ему  темой  для  бесконечных
словоизлияний.
     Заметьте, что, хотя Иисус и не получил образования,  он с полным правом
называл себя доктором богословия. То, что являлось бы незаконным со  стороны
другого,  с его стороны выглядело совершенно естественно: ведь он был  сыном
голубя  и был семи  пядей во  лбу и  чушь, которая могла сорваться  у него с
языка,  являлась  пророчеством,  поскольку  она  исходила  от  божественного
существа.  Только  голубь,  его  отец и  компаньон  по  святой  троице,  нес
ответственность за его речи; они были внушены голубем, и в случае какой-либо
промашки вина,  разумеется,  пала  бы все  на  того  же голубя.  Итак, Иисус
продолжал  делать  свое дело, не опасаясь  критики. Придя в одно селение, он
прежде всего поспешил в синагогу, где как раз шла служба.
     В то время все синагоги строились на один манер. Они отличались друг от
друга лишь богатствами и размерами - соответственно значению города. Все они
представляли собой длинный зал, расположенный между двумя портиками, в конце
которого  находилось святилище. В синагогах  не было ни икон, ни  алтаря, но
зато стоял деревянный сундук, где под покрывалом хранились "священные" книги
Израиля.  Этот  предмет  меблировки, по форме напоминавший  ящик, в  котором
сидел  бог во время ночного разговора с юношей  Самуилом, занимал в синагоге
почетное место.
     Самой  же  высокочтимой  частью  синагоги  было святилище.  Именно  там
находились сиденья, на  коих покоились почтенные зады  книжников и фарисеев;
там же были  места, предназначенные для наиболее состоятельных верующих, ибо
толстосумы  во  все  времена  пользовались особым уважением  церковников,  а
святая мошна  была и есть для  них святейшее из  святых.  Посредине синагоги
находилось возвышение,  своего рода эстрада. С нее  раввин читал "священные"
книги и наставлял верующих.
     Что же касается  паствы,  то ей  предоставлялось устраиваться  в  нефе,
разделенном барьером на две  части  - одна  для мужчин,  другая для  женщин.
Перед  ковчегом  со  "священными"  книгами  день  и  ночь  горел  неугасимый
светильник.
     Крыша синагоги должна  была возвышаться над всеми окружающими домами, а
если не крыша,  то хотя бы высокий шпиль, отдаленно  напоминающий колокольни
современных церквей или минареты мусульманских мечетей.
     На  колоннах  у  входа  висели  кружки  для сбора пожертвований, всегда
готовые поглотить приношения доверчивых простаков.
     Как видите, основатели христианской религии скопировали все изобретения
иудаизма до мельчайших подробностей.
     Во главе каждой синагоги стояли раввин  и  совет старейшин (их называли
пастырями). Этот синклит руководил всеми религиозными отправлениями,  судил,
рядил,  карал и даже изгонял из  общины смельчаков,  не принимавших  всерьез
весь этот святой балаган. В крайних же случаях, когда дерзость  богохульника
переходила в святотатство, совет пастырей мог заковать провинившегося в цепи
и отправить в синедрион, высший духовный совет Иерусалима.
     Главную  роль  в  синагогальном  совете  играл  персонаж,  носивший  не
лишенное  приятности  имя,  -  его  называли ангелом.  Чаще  всего  это  был
какой-нибудь согбенный старик, беззубый,  слюнявый,  сморщенный, как гриб, и
лысый,  как  страусиное  яйцо.  Тем не  менее  его  величали  ангелом,  хотя
вследствие этого  у верующих  могло возникнуть не слишком  высокое мнение  о
небожителях. Следующим за  достойными старцами шел  так  называемый  шаззан,
священнослужитель второго разряда, в обязанности  которого входило  подавать
чтецу  "священные"   книги,  открывать  и   закрывать  двери  и  делать  все
необходимые приготовления для обрядов.
     Что касается порядка службы, то он был раз и навсегда определен особыми
предписаниями.  При  входе  нужно  было  омыть  пальцы в "святой" воде,  так
сказать умыть  руки.  Вытянув  омытые руки перед  собой, жрец читал молитву.
Затем все присутствующие  затягивали  псалом. Каждый старался петь более или
менее  в  такт,  но  все   равно  какофония  стояла  невообразимая,  и  лишь
пронзительные  выкрики  чтеца  прорезали  несвязный   рев.  Затем  священник
обращался к  молящимся с  увещеваниями, и  те  хором отвечали  ему: "Аминь!"
После  этого шли  восемнадцать благословений и,  наконец,  основное блюдо  -
проповедь. Обычно отдувался  местный раввин,  но когда в синагоге оказывался
какой-нибудь   известный  приезжий   богослов,  его  тотчас  затаскивали  на
возвышение, чтобы послушать мудрые речи.
     Когда   Иисус  прибыл  в  Назарет,  был  как  раз  день  торжественного
богослужения.  Приверженцы   Иисуса  заранее  собрались  в  синагогу,  чтобы
устроить ему  подобающую встречу.  Но пока они смешались  с  толпой и ждали.
Миропомазанный  приоделся. Сведущие богословы утверждают, что  в тот день на
нем  были  длинный широкий бурнус,  а на голове -  платок,  перевязанный, на
манер бедуинов,  веревкой  на уровне лба.  Из обычной одежды  на нем остался
только  его хитон. Кстати, этот хитон заслуживает  особого внимания. Он  был
без  единого  шва.  Понимаете?  Без  единого!  И  он  служил  Иисусу со  дня
рождения!!!
     Этот идеальный хитон обладал удивительным свойством:
     он рос и  растягивался по мере  того,  как  росло  и  развивалось  тело
Иисуса.  Члены  его  становились  крупнее,  мускулистее,  они  даже  изредка
напрягались.  Однако  хитон ни  разу  не лопнул. Когда  у Иисуса  появлялось
брюшко, хитон расширялся,  когда  же  хозяин  его сбрасывал жирок,  чудесный
хитон  садился. Иисус сохранил его до самой смерти. Позднее мы узнаем, что с
ним потом стало, ибо с этим одеянием тоже связана особая легенда.
     Итак, добрый  приятель самарянки  внезапно  появился в своем бедуинском
наряде посреди  назаретской синагоги. По данному знаку сторонники его  хором
закричали:
     - Учитель! Доктор! Доктор из Иерусалима! Пусть  говорит! Пусть говорит!
Тотчас  же,   словно  его  и  в  самом  деле  пожелало  слушать  большинство
присутствующих, Иисус бросился к возвышению и быстро выхватил из рук шаззана
длинный свиток  папируса,  навитый на палочку из  слоновой  кости; на  таких
свитках раньше записывали "священные" тексты.
     Развернув  папирус,  Иисус принялся  читать,  вернее, сделал  вид,  что
читает:
     - Пророчество Исаии... Внимание! "Дух  господень на мне, ибо он помазал
меня  благовествовать  нищим, и  послал меня  исцелять сокрушенных  сердцем,
проповедовать пленным освобождение, слепым  прозрение,  отпустить измученных
на свободу, проповедовать лето  господне  благоприятное!" (Исаия,  глава 61,
стихи 1-2) (Лука, глава 4, стихи 18-19).
     Нетрудно  понять, как наш  хитрец  намеревался использовать  эту  умело
выбранную цитату!
     Свернув свиток, он отдал его служителю и сел.
     "Глаза всех в синагоге были устремлены на него", - утверждает евангелие
(Лука, глава 4, стих 20).
     И тогда он торжественно заговорил:
     -  Дамы  и  господа!  Сегодня  предсказание,  которое   я  вам  прочел,
исполнилось! Слова его прозвучали как благовест.
     Толпа  верующих, всегда готовая  проглотить любое месиво,  лишь  бы  ей
преподносили его с  достаточной торжественностью, как зачарованная  смотрела
Иисусу  в  рот  и ловила каждый звук,  слетавший с  велемудрых  уст  ученого
богослова.
     Иисус уже хотел было продолжать, когда один из присутствующих, не столь
наивный, как остальные, вдруг закричал:
     - Стойте! Лопни мои глаза, если это не сын Иосифа! Ей-богу, это  же наш
плотник!
     Достаточно было  этого  возгласа,  чтобы все очарование Иисуса рухнуло.
Тот, кто  знает впечатлительность  толпы и неустойчивость ее симпатий, легко
поймет, как внезапно переменилось настроение собравшихся.
     Кое-кто из верующих с самого начала бормотал про себя:
     "Где же я  видел этого парня? Знакомая рожа..."  А когда  менее наивный
закричал:  "Это  плотник",  вся  синагога ответила ему  хором, но только  не
"аминь", а "вот так черт!".
     И  тогда  началась  буря. Каждый  чувствовал себя  оскорбленным, каждый
старался  отыграться, и ехидные вопросы сыпались  на миропомазанного со всех
сторон:
     - Эй, Иисус, где твой рубанок?
     - Надо же иметь нахальство!
     - Как поживают твои домашние, пророк?
     - Он хотел нас околпачить, друзья!
     - Ты что, сменил плотничье ремесло на фиглярство? Строить рожи полегче,
чем дома?
     -  Не  тебе  толковать  пророков, особенно  Исаию! Ведь  его  распилили
плотничьей пилой!
     - А откуда у тебя звание доктора? Уж не от папаши ли Иосифа?
     - Плотник потому и взялся за Исаию, чтобы еще раз его убить!
     - Возвращайся к своему верстаку, Иисус!
     -  Если  ты доктор, исцели для начала самого себя! Ведь  ты не  в  себе
бедняжка, тебе надо бы полечиться!
     Насмешки сыпались на сына  голубя как град.  Он пытался  отвести грозу.
Воспользовавшись секундной паузой, Иисус снова заговорил, перекрывая шум:
     - Я слышал, кто-то кричал мне: "Врач,  исцели себя сам!" Я вас понимаю.
Судя по вашим возгласам, вы мне не очень-то верите. Вы, конечно,  хотели бы,
чтобы я при вас в Назарете сотворил те же чудеса, которые, как вы слышали, я
творил в Кане Галилейской; тогда бы вы  в меня уверовали. Разрешите привести
вам одно сравнение. Когда в дни пророка Илии три года и шесть месяцев не шли
дожди  и сделался большой  голод  по всей земле,  много вдов было в Израиле,
однако Илия пришел  на помощь  только одной  вдове, и  это была язычница  из
Сарепты  Сидонской.  Было  также  много прокаженных  в  Израиле при  пророке
Елисее. Но кого исцелил Елисей? Думаете, одного из  своих соплеменников? Как
бы не та