цивилизован и предпо-  читаю смысл, --
сказал Проптер. -- Поэтому, если мне  нужна философия истории, я обращаюсь к
психологам.
     -- "Тотем и табу"*? -- спросил Джереми, несколько удивленный.
     -- Нет-нет,  --  чуть  нетерпеливо  ответил  Проптер.  --  Я  говорю  о
психологах другого сорта. А именно о религи- озных психологах; о тех, кто по
собственному опыту знает, что  люди способны достичь  свободы  и  просветле-
ния. Они  -- единственные  философы истории, чья  гипо- теза была  проверена
экспериментально;  а значит,  един- ственные,  кто  может  успешно  обобщить
факты.
     -- Ну и каковы  же эти обобщения?  -- спросил  Дже- реми.--  Все  та же
старая песня?
     Проптер рассмеялся.
     -- Все та же старая песня, -- ответил он. -- Все те же

       489
скучные, избитые, вечные истины.  На  человеческом уров- не,  где доминируют
желания,  люди  живут  в неведении  и страхе.  Неведение,  желания  и  страх
являются   источни-  ком  немногих  кратковременных  наслаждений,  множества
продолжительных страданий, а в  конце неизбежно при- водят  к  краху. Способ
лечения известен; однако, пытаясь применить его,  люди  сталкиваются с почти
непреодоли- мыми трудностями. Приходится выбирать между почти непреодолимыми
трудностями, с одной стороны, и абсо- лютно неизбежными страданиями и крахом
--  с  другой. Вот эти обобщения религиозных  психологов и позволяют разумно
судить об истории. Только религиозный психо- лог может докопаться до смысла,
когда речь идет о  Перуджино и Макиавелли или, скажем, обо  всем этом. -- Он
кивнул на бумаги Хоберков.
     Джереми помигал и похлопал себя по лысине.
     -- Ваш скромный ученый,-- мелодично  промолвил он, --  даже и  не хочет
докапываться ни до какого смысла.
     -- Да-да.  А я-то все  время об  этом забываю, -- с гру- стью  в голосе
сказал Проптер.
     Джереми откашлялся.
     -- "Он  дал  нам  доктрину энклитики  "De"",--  проци-  тировал  он  из
"Похорон Грамматика"*.
     -- Дал ради себя самого, -- сказал  Проптер, подни-  маясь со стула. --
Дал,  несмотря на то  что грамматика,  которую  он изучал,  была  безнадежно
ненаучна,  раз®е-  дена  скрытой  метафизикой, провинциальна,  да к  тому же
давным-давно устарела. Что  ж,--добавил  он,--  дело  обычное.  --  Он  взял
Джереми за локоть, и они  вместе направились к лифту. -- До чего  любопытная
фигура этот  Браунинг! -- продолжал он, возвращаясь  мыслями к "Грамматику".
-- Такой первоклассный ум, и дураку достался. Нагородить столько  нелепицы о
ро-  мантической любви! Приплести сюда Бога и райские кущи, говорить о браке
и рафинированных формах прелюбодеяния как об откровении свыше. Да уж, глу
                                            490
пее некуда!  Впрочем,  и  это  дело  обычное. --  Он вздох- нул. -- Не  знаю
почему, -- прибавил он после паузы, -- но у меня в голове часто вертятся его
строчки  --  не помню  даже,  из какого  стихотворения, -- что-то  вроде; "и
поцелуи, как во сне, моя душа  в  тумане и огне". Моя душа. в тумане и огне,
вот уж  ..действительно!  -- повторил он. --  Нет,  Чосер справляется с этой
темой куда лучше.  Помните  ?"Так, плотника жена легла  с другим"*. Прелесть
как  просто, без всяких  экивоков  и никому не нужного словоблудия! Браунинг
только и знал  что болтать о Боге; но я подозреваю, что он был гораздо более
далек от реальности, чем Чосер, хотя Чосер никогда без крайней нужды Бога не
поминал. Между Чосером  и вечностью стояли только его аппе титы. У Браунинга
тоже были свои аппетиты, однако  кроме  них, ему  застило  глаза невероятное
количество вздора  -- причем не просто вздора,  но вздора  тенден- циозного.
Потому  что этот  фальшивый  мистицизм  культивировался им, конечно  же,  не
только ради крас- ного словца. Он  был средством, которое помогало Браунингу
убедить  себя  в том, что его  аппетиты и  Бог идентичны. "Так плотника жена
легла с другим",--  повторил  он,  входя  за  Джереми в  кабину  лифта; лифт
тронулся,  и  они вместе с  Вермеером поехали в глав- ный вестибюль. -- "Моя
душа  в  тумане и огне!"  Уди-  вительно,  как  меняется  вся  ткань  нашего
существова- ния  в  зависимости от того,  какими словами мы ее описываем. Мы
плаваем в языке, точно айсберги:  че- тыре пятых скрыты под поверхностью,  и
только  одну пятую нашу часть  овевает свежий ветер прямого,  не-  языкового
опыта.
     Они  пересекли  вестибюль. Машина  Проптера стояла  у входа.  Он сел за
руль;  Джереми  занял соседнее место. Они поехали по петляющей дороге  вниз,
мимо  бабуинов,  мимо  нимфы Джамболоньи, мимо  Грота, миновали  под-  нятую
решетку и мост через ров.
     -- Я очень часто думаю об этом бедном мальчике, --

       491
сказал Проптер, нарушив долгое молчание. -- Такая вне- запная смерть.
     -- Я и не подозревал, что у  него было так плохо с сер- дцем, -- сказал
Джереми.
     -- В  каком-то  смысле,  --  продолжал Проптер,  -- я  и  себя чувствую
виноватым.  По моей  просьбе он  помогал мне  мастерить мебель.  Наверное, я
задавал ему черес- чур много работы -- хотя он и уверял меня, что ему это не
вредно. Мне бы сообразить, что у него  есть своя гор- дость,  -- что  он еще
слишком молод  и постесняется ос- тановить меня,  если я переборщу.  Вот что
значит быть невнимательным и нечутким. И тебе достается, и дру- гие страдают
-- те, к кому ты не проявил должного вни- мания.
     Вновь наступило  молчание;  позади остались больни- ца  и  апельсиновые
рощи.
     -- В ранней и внезапной смерти есть что-то  бессмыс- ленное, -- наконец
произнес Джереми. -- Какая-то вопи- ющая несуразность...
     -- Вопиющая? --  переспросил Проптер.  -- Да нет, я бы  не сказал.  Все
остальное, что происходит с  людьми, не менее  несуразно. Если это и кажется
особенно несу-  разным,  так  только  оттого, что  из  всех  возможных  про-
исшествий  ранняя смерть наиболее  явно противоречит  нашему представлению о
нас самих.
     -- О чем это вы? -- поинтересовался Джереми.
     Проптер улыбнулся.
     --  О  том  же,  о  чем и  вы, --  ответил  он. -- Если  что-то кажется
несуразным, то  бишь  несообразным, стало  быть, есть  нечто,  с чем  оно не
сообразуется. В данном случае это нечто -- наше представление о нас. Мы мним
себя  свободными  существами, призванными  добиться в  жиз-  ни некоей цели.
Однако с нами сплошь и рядом  проис-  ходят вещи, противоречащие такой точке
зрения. Мы называем  их несчастными  случаями; считаем  бессмыс-  ленными  и
несуразными. Но  каков же критерий, по ко- торому мы судим? Критерием служит
картина, нарисо
                                            492
ванная нашей фантазией:  чрезвычайно лестный образ  свободной души,  которая
совершает  творческий  выбор и  может управлятьсвоей судьбой.  К  несчастью,
картина  эта не  имеет  ни  малейшего  отношения  к обычной  чело-  веческой
реальности.  Она изображает нас такими, каки- ми мы  хотели бы быть, такими,
какими мм  и впрямь могли бы стать, если  бы приложили к этому необходи- мые
усилия.  Для человека же, который на деле  являет- ся рабом обстоятельств, в
ранней смерти нет ничего не- суразного. Это событие, вполне  рядовое для той
вселенной, где он живет в действительности, -- хотя, ко- нечно, не для  той,
какую  он себе  по глупости нарисовал. Несчастный  случай  есть столкновение
ряда  событий  на уровне  детерминизма  с другим рядом событий на  уров-  не
свободы.  Мы воображаем,  будто  наша  жизнь полна случайностей, потому  что
воображаем, будто наше чело- веческое существование лежит на уровне свободы.
Но это ошибка. Большинство из нас живет  на механическом уровне, где события
происходят согласно законам боль- ших чисел. То, что мы называем случайным и
несураз-  ным,  обусловлено  самой  сутью  мира,  который  мы избра- ли  для
проживания.
     Раздосадованный  тем,  что  неосторожно  вылетевшее  у  него слово дало
Проптеру  возможность  уличить  его  в  непозволительном  идеализме, Джереми
затих. Некото- рое время ехали молча.
     -- А похороны-то? -- произнес  наконец Джереми, ибо  его  ум, привыкший
всегда  и во всем отыскивать  анекдотические черты,  обратился  к конкретным
забав- ным  особенностям той ситуации. -- Прямо как  у Рональ- да Фербэнка*!
-- Он  хихикнул.-- Я  сказал Хабаккуку, что к  статуям надо подвести паровое
отопление.  Уж  больно  они ненатуральны  на  ощупь.  -- Он  погладил  рукой
воображаемую мраморную ягодицу.
     Проптер, который думал об освобождении, кивнул и вежливо улыбнулся.
     -- А как Малдж читал службу! -- продолжал Джере
                                493
ми. -- Вот уж действительно, соловьем разливался! Сла- щавей и в  английском
соборе не услышишь. Точно ва- зелин с ароматом портвейна. И как он  об®явил:
"Я  есмь воскресение и жизнь"- будто говорил совершенно все- рьез, будто он,
Малдж, готов персонально  гарантиро- вать это в письменном виде по  принципу
"деньги на- зад":  вся уплаченная за. похороны сумма будет возвращена,  если
мир иной не обеспечит полного удов- летворения клиента.
     --  Он  ведь,  пожалуй что, и впрямь в это верит,-- за-  думчиво сказал
Проптер.--  Не  совсем, конечно, а этак полушутя,  полусерьезно. Знаете как:
считаю это прав- дой,  но постоянно веду себя  так, словно это ложь;  согла-
сен с тем, что это самая важная вещь на свете, но никог- да по доброй воле о
ней не думаю.
     -- А вы-то сами верите в это? -- спросил Джереми. --  Полусерьезно  или
неполусерьезно?   --  И,  когда  Проптер  ответил,  что  не  верит  в  такую
разновидность  воскресения   и   жизни,   воскликнул:  --   Ага!  --   тоном
снисходительного  папаши,  который  застал сына целующим  служанку. --  Ага!
Значит, в каком-то полусерьезном смысле воскресе- ние все-таки имеет место?
     Проптер рассмеялся.
     -- Вполне вероятно, -- сказал он.
     -- Что же в таком случае сталось с беднягой Питом?
     -- Ну, для начала,-- неторопливо произнес Про- птер, -- должен сказать,
что Пит qua 1 Пит свое существо- вание прекратил.
     -- Тут уж всякая серьезность отпадает,-- ввернул Джереми.
     --  Но Питово  неведение, --  продолжал  Проптер, --  Питовы  страхи  и
желания -- что ж, я думаю,  очень воз- можно,  что они до сих пор остаются в
мире  источником неприятностей. Неприятностей  для всех  и вся, а особен- но
для себя самих. В первую очередь  для себя самих, -----------------------  1
Как (лат.).
                                494
какую бы форму им ни случилось принять.
     -- А если бы, допустим, Пит не  был невежественным и женолюбивым, тогда
как?
     -- Ну, очевидно, -- сказал  Проптер,  -- тогда и непри- ятностям больше
неоткуда было  бы браться.  --  После  ми- нутного молчания он  процитировал
таулеровское  опре-  деление Бога:  -- "Бог есть бытие, удаленное от  всякой
твари, свободная мощь, чистое делание".
     Они  свернули  с  главной  дороги на обсаженную  переч- ными  деревьями
аллею,  которая  вилась между зеленых лужаек студенческого городка  Тарзана.
Впереди замая-  чила новая Аудитория,  здание  в строгом романском сти-  ле.
Проптер  поставил  свой  старенький  "форд"  среди  блестящих  "кадиллаков",
"крайслеров"  и  "паккардов",  выстроившихся  у  входа;  они  вошли  внутрь.
Фотокоррес- понденты в холле глянули на  них, мигом определили, что вошедшие
не  являются  ни  банкирами,  ни  кинозвез-  дами,  ни  юрисконсультами,  ни
представителями церкви, ни сенаторами, и презрительно отвернулись.
     Студенты  уже расселись по местам.  Под их  взглядами Джереми и Проптер
прошли к рядам, отведенным для  почетных гостей. Какой разительный контраст!
Здесь, в  переднем  ряду, находился  Сол  Р. Катценблюм,  президент  "Авраам
Линкольн   пикчерс    инкорпорейтед"   и   активный   борец   за   Моральное
Перевооружение; бок  о бок  с ним сидел епископ Санта-Моники; здесь же был и
мистер Песчеканьоло из  Банка  Дальнего Запада. Великая герцо- гиня  Евлалия
сидела  около  сенатора  Бардольфа,  а  во вто- ром ряду они заметили  двоих
братьев  Энгельс  и Глорию Боссом,  беседующих  о  чем-то с  контр-адмиралом
Шотоверком. Оранжевое одеяние и длинная волнистая  борода принадлежали Свами
Йогалинге, основателю Школы Личности. Следующим был вице-президент  "Консоль
ойл", потом миссис Вагнер...
     Неожиданно во всю мощь грянул орган. Под звуки гим- на Тарзана-колледжа
показалась процессия преподавателей. Парами, в мантиях, капюшонах и шапочках
с кистями,

       495
доктора  богословия, философии,  естественных наук,  юриспруденции,  изящной
словесности, музыки проше- ствовали по  проходу и поднялись на сцену -- там,
у задника, широким полукругом  стояли приготовленные для них стулья. Посреди
сцены возвышался пюпитр; над ним  возвышался  доктор Малдж. Пюпитр  ему, ко-
нечно   же,  был  не  нужен;  ибо  Малдж  гордился  своим  умением  говорить
практически бесконечно без всяких бумажек. Пюпитр поставили, дабы оратор мог
довери- тельно  склониться над ним или, держась за него, пыл- ко  откинуться
назад, дабы  он мог  энергично пристук- нуть  по нему  кулаком или совершить
эффектную прогулку на несколько шагов в сторону с последующим возвращением.
     Орган  смолк. Доктор Малдж начал  свою речь --  на- чал,  разумеется, с
комплиментов мистеру Стойту. Мистер Стойт, чье великодушие... Мечта, ставшая
реальностью...  Воплощение идеала в  камне...  Человек,  наделенный  да- ром
Предвидения. Без  Предвидения люди  погибли  бы...  Но этот Человек обладает
даром Предвидения... Он предвидит будущую судьбу Тарзана...  Средоточие, фо-
кус,  светоч...  Калифорния... Новая культура, более раз- витая наука, более
высокая духовность... (Тембр  голоса Малджа менялся от фагота  к  трубе.  От
вазелина  с лег-  ким душком портвейна до холестерина  в химически чи-  стом
виде.)    Но,   увы    (тут   голос    трогательно    упал,    при-   обретя
саксофонно-ланолиновую  окраску),  увы...  Лишен  возможности быть сегодня с
нами...  Внезапное  трагичес-  кое  событие... Юноша,  унесенный  смертью на
пороге жизни... Вел исследования в тех областях науки,  кото- рые, осмелится
он сказать, столь же близки мистеру Стойту, как  и сферы служения обществу и
культуре...  Тяжелый удар...  Необычайно  чуткое сердце  в  условиях  грубой
действительности... Домашний  врач настоял  на  полной и  немедленной  смене
обстановки... Но  несмотря на физическое  отсутствие, душой  он здесь...  Мы
чув- ствуем его среди нас... И это вдохновляет всех, и пожи
                                           496
лых,  и юных... Светоч Культуры... Будущее...  Идеа- лы... Победа духа... За
плечами    великие   свершения...   Господь   осенил   наш   городок   своим
благословением...  Да  укрепимся  в  помыслах  наших...  Выше....  Дальше...
Больше...  Вера и  Надежда...  Демократия... Свобода...  Нетленное  наследие
Вашингтона и  Линкольна... Слава, которая  ожидает  Грецию, возрожденную  на
бреге  Тихо-  го Океана...  Знамя... Миссия...  Явное предначертание... Воля
Божья... Тарзана...
  Наконец  все было сказано. Зазвучал орган. Процес-
сия преподавателей двинулась к выходу. За ней потяну- лись почетные гости.
  Снаружи,  на солнечном свету, Проптера задержала
миссис Песчеканьоло.
     -- По-моему, это была удивительно вдохновенная речь, -- с жаром сказала
она.
  Проптер  кивнул.
     --  Чуть ли  не самая вдохновенная  из всех  речей,  ка- кие  я  только
слышал.  А я, Бог  свидетель,  -- добавил он, -- наслушался их на своем веку
предостаточно.

        ГЛАВА ВТОРАЯ

  Даже  по Лондону был разлит жидковатый солнечный
свет  -- свет, который  по  мере приближения автомобиля к  менее задымленным
пригородам становился все силь- нее. И ярче, пока наконец где-то около Ишера
дорога не заблестела под лучами великолепнейшего весеннего утра.
  На  заднем сиденье машины распростерся по диагона-
ли мистер Стойт, укрытый шерстяным пледом. Он попрежнему регулярно  принимал
успокаивающее -- прав- да,  теперь это было нужно скорее ему самому, чем его
врачу, -- и просыпался как следует только ко второму завтраку.
  Бледная  и с грустными глазами, погруженная в свои

       497
печали, которые пять дней дождя над Атлантикой  и еще три лондонского тумана
так и не смогли хоть немного развеять, Вирджиния молчаливо сидела впереди.
     За рулем (ибо  он  решил, что шофера в  эту  поездку  брать  не  стоит)
беспечно насвистывал  доктор  Обиспо; время от времени он даже пел  вслух --
пел "Stretti,  stretti, nell estasi damor" 1; пел "Нам  маленькая ча-  рочка
вреда не принесет" ; пел "Мне снилось, что дом мой -- роскошный чертог"*. Он
был  в столь  радужном  настроении  отчасти  благодаря прекрасной  погоде --
весна,  весна,  звенят  ручьи,  подумал  он про себя, не говоря уж  о прочих
мелочах  вроде чистотела,  анемо-  нов, что  бы под этим ни подразумевалось,
примул с гулянки. Разве  забудет  он свое удивление, вызванное  неожиданными
упоминаниями  англичан о ежедневных  гулянках? Оказывается,  они не имели  в
виду ничего более предосудительного, нежели обыкновенные про- гулки. "Сходим
на гулянку, наберем примул". Заме- чательная кишечная флора! Лучше даже, чем
у кар- пов. Что являлось второй причиной его довольства жизнью.  Они держали
путь к двум старым леди Хоберк -- быть может, их ожидали там новые  сведения
о Пятом графе, благодаря которым выяснится что-ни- будь важное о связи между
старением, жирными спир- тами и кишечной флорой карпов.
     Шутливо подражая манере оперного солиста, он за- пел снова.
     -- Мне сни-илось, что до-ом мой -- роско-ошный чер- тог, -- об®явил он,
-- и  сло-ово мое  -- зако-о-он. Что  вся- кий, кто ступит  на  мо-ой порог,
жаждет быть моим вер- ным рабо-о-ом.
     Вирджиния,  которая  сидела рядом, окаменев от  горя, внезапно в ярости
обернулась к нему.
     --     Ради    всего    святого!    --    почти     взвизгнула     она,
нару---------------------------
  1  Теснее, теснее в любовном экстазе (итал.). -- Неаполитанская
песенка.

       498
шив  молчание,  длящееся от самого  Кингстона-апонТемс.  -- Нельзя  посидеть
спокойно?
     Обиспо   игнорировал   ее   выпад;   начиная   следующую   строку,   он
удовлетворенно усмехнулся про себя, отме- тив, что  она теперь  имеет к нему
самое прямое отноше- ние:
     -- Сокровищ втодва-алах не сче-есть...
     Нет, это,  конечно,  преувеличено.  Не  то  чтобы не счесть.  Так себе,
скромненькое  состояньице.   Хватит   на   спокойную  жизнь   и   на  долгие
исследования; и не  надо убивать  время на  эти  орды больных, которым лучше
было  бы помереть. Двести тысяч  долларов наличными и  четыре тысячи пятьсот
акров земли в  долине  Сан-Фелипе --  Дядюшка Джо божится, что  туда вот-вот
проведут  воду для  орошения. (Пусть только попробуют не прове-  сти -- ох и
достанется  тогда  старому  хрычу  да орехи!)  "Остановка  сердца вследствие
миокардита на почве рев- матизма". За такое свидетельство о смерти он мог бы
потребовать куда больше двухсот тысяч. Особенно если  учесть, что его помощь
этим  не  ограничивалась.  Нет,  сэр! Надо было  еще  убрать  всю  эту грязь
(светло-корич-   невым   костюмом   стоимостью  в  девяносто  пять  долларов
пришлось-таки  пожертвовать).  Надо  было  обезопасить  себя  от  внезапного
появления  слуг; уложить в постель Детку, предварительно впрыснув ей большую
дозу мор- фия; добиться от ближайших родственников разрешения на кремацию --
слава  Богу, что единственным родствен- ником оказалась сестра, которая жила
в Пенсаколе, Флорида,  и  из-за стесненных обстоятельств не  могла позволить
себе приехать в Калифорнию на похороны. А еще (самое щекотливое) были поиски
нечистого  на руку  владельца  похоронного бюро;  встреча  с мошенником, по-
казавшимся подходящим; разговор с туманными намека- ми на несчастный случай,
который  не  следует  предавать  огласке,  на деньги, которые,  конечно  же,
представля- ют собой вопрос второстепенный; затем, после короткой лицемерной
речи хозяина о том, что помочь почитаемо