не видел этой схватки, потому  Мудрые  молчат,  и только Черная
Хроника Арды хранит рассказ о ней...

     И  Тварь  из Пустоты разрушила Форменос; и не-Свет  навеки
поглотил  сияние  драгоценностей  Нолдор -- только  Сильмариллы
взял себе Мелькор.

     Через пустынную  землю  Араман,  что  на  севере Валинора,
через  туманы  Ойомурэ,   по   льду  Хэлкараксе  уходил  он  из
Благословенных  Земель  --  крылатый  Черный Вала; и  Тварь  из
Пустоты следовала за ним.

     Мелькор  вернулся  в  Средиземье,  и  с  собой  уносил  он
Сильмариллы, цену крови его учеников, Эльфов Тьмы. И камни эти,
творение Феанора, наследие рода Финве, что благословила некогда
Варда,  жгли  ладонь  его,  как  раскаленные  угли  --  не-Тьма
враждебнее Тьме, чем Свет; но он лишь крепче стискивал руку.

     Он   исполнил   замысел  свой;   но   Тварь,   по-прежнему
следовавшая за ним, обрела ныне огромную силу.

     Он исполнил  замысел свой: только не-Свет может уничтожить
не-Тьму,  ибо  они -- одно; но  это  знают лишь те, кому  равно
ведомы  Свет  и Тьма,  кто  не  отвергает  ни  одной  из сторон
бытияЭа.И сила Пустоты,  заключенная  в не-Тьме, вошла в Тварь.
Она ощущала  это;  потому, когда остановился Мелькор, преодолев
страх, она бросилась на него.

     Он знал, что будет так,  он  был готов к этому. Но  жгучая
боль  ныне  лишала его сил. Он чувствовал единственное  желание
Твари: уйти, вырваться за пределы мира. И знал: этого не должно
произойти.

     Сейчас они были равны по силе,  и,  чтобы  стать  сильнее,
Твари нужно  было  только  одно: Сильмариллы, последняя частица
не-Тьмы Валинора.

     -- Ты не получишь их, -- сказал Мелькор.

     И  Мелькор  произнес  Заклятье  Огня;  и  огненное  кольцо
сомкнулось вокруг них, и Тварь бессильна была покинуть его.

     И Мелькор произнес  Заклятье Тьмы; и Тьма стала щитом ему,
и Тварь отступила к границе огненного круга.

     Он терял  силы; связанный с  Ардой велением Эру, он не мог
черпать силы из  Эа за гранью мира. Казалось, чей-то услужливый
голос подсказывал ему: возьми силу Арды, ведь ты можешь сделать
это, ты  -- истинный Властелин Арды!  Но он отогнал  эту мысль:
сделать это  значит  разрушить,  обратить  в  ничто часть мира.
Короля Мира это не остановило бы; но Возлюбивший сказал -- нет.
И теперь он мог рассчитывать только на себя.

     Боль обессиливала -- но и  не  давала  утратить власть над
собой. И Мелькор  произнес Заклятие Образа; и, взвыв в отчаяньи
и ярости,  Тварь  обрела  образ огромной паучихи, тысячеглазого
серого чудовища.

     И Мелькор произнес  Заклятье  Земли; и Тварь обрела плоть.
Отныне и  навеки она была связана с миром  и стала смертной. И,
шипя от ненависти, она рванулась к  Мелькору:  тот  лишь  успел
поднять руку, защищаясь от удара,  и  загнутый  острый  коготь,
лязгнув, скользнул  по  железу  наручника;  Мелькор  заметил на
острие капли молочно-белого яда.

     Оставалось произнести  только  Заклятье  Смерти, но у него
уже не было сил. Отступившая  Тварь  подобралась  для прыжка. И
тогда Мелькор крикнул, и эхом отразился крик его от стен черных
гор, и, казалось, сама земля дрогнула, словно ощутила Арда боль
и муку Возлюбившего этот мир.

     И черные горы помнили голос Мелькора,  и  его  боль.  Эхом
стала эта память; Ламмот, Великое Эхо, звалась долина эта с той
поры.

     И   в   подземных   чертогах  разрушенного  Ангбанда   зов
Властелина  услышали  Балроги, слуги  его.  Пламенным  смерчем,
жгучей бурей пронеслись они над землей; и вступили в круг огня,
и  могли  они  сделать  это,  ибо  огонь был  их  сущностью;  и
огненными бичами гнали они прочь Тварь из Пустоты -- Унголиант.
Там, где  проползала  она,  надолго  земля  осталась мертвой от
крови Унголиант  --  молочно-белого  яда.  В  Горах Ужаса, Эред
Горгорот, в  самой  глубокой  пещере  укрылась  она от огненных
бичей,  и с той  поры  никто  и  никогда не  видел  ее,  потому
неизвестно, как сгинула Унголиант, порождение Не-бытия.

     Мелькор вернулся в Ангбанд. И там, на развалинах крепости,
встретил  его  Саурон. Страдание и гнев исказили красивое  лицо
Саурона,  когда  взглянул  он  на Мелькора. Он давно  --  знал.
Теперь он -- видел. И Ученик упал на колени, и сквозь стиснутые
в муке зубы простонал:

     -- Я знаю все... Ч т о они сделали!..

     И голос его сорвался, и беззвучно проговорил он:

     -- Не прощу.

     ...Он сдержал слово. Боль Черного  Майя  стала  гневом;  и
называли его -- Гортхауэр Жестокий, и  было  это  правдой,  ибо
ненависть не угасала в нем...

     Саурон не посмел взять руку Мелькора. Он лишь благоговейно
коснулся губами края одежды Учителя, ибо ведомо было ему, ч т о
прошел Мелькор, ч т о  пережил  он  и  ч т о свершил. И Мелькор
поднял Саурона с колен; и, глядя в глаза ему, сказал Майя:

     -- Больше  никогда я не оставлю  тебя. Прости меня;  но не
проси и не приказывай. Я клянусь, я не покину тебя.

     Но Мелькор молчал.

     Так  стояли  они,  глядя  в  глаза  друг другу: Учитель  и
Ученик, Проклятые,  идущие  путем Тьмы, Хранители Равновесия. И
память и скорбь, боль и ненависть навсегда об®единили их.

     И  стало  так:  утратив  связь  с  Эру,  Валар  утратили и
способность изменять  обличье  или  покидать  его.  Отныне и на
всегда пребывали они в облике, сходном с обликом Детей Единого,
словно тоже были связаны Заклятьем Образа.

     Не могли они более черпать силы из Пустоты. Потому, только
разрушив часть Арды,  могли  они восстановить силы свои; потому
каждое  их  свершение  оставляло  рану  на  теле Арды. И  раны,
наносимые Арде, оплакивала Ниенна, но ничем не могла она помочь
миру.

        ВОЙНА ГНЕВА.




     ...И много было  битв,  когда Эльфы и Люди, об®единившись,
шли войной  против Мелькора. И  горько было это Черному Вале. И
однажды узнал он, что Эарендил взошел на корабль и направил его
к  берегам  Благословенных Земель. Он понимал, что скоро  вновь
придет в Средиземье воинство Бессмертных.  И  снова  пощады  не
будет никому.

     Конечно,  думал  Мелькор и о собственной своей судьбе,  но
мысли эти были отстраненными и бесконечно усталыми.

     Валар не упустят случая отплатить  ему  и  за  собственный
страх, и за мятеж против  Единого.  Заключение  сочтут  слишком
мягким наказанием. Убить  его,  Бессмертного, они не смогут. И,
чтобы  избавиться  навсегда от Черного Валы, сделать они  могут
только  одно:  вышвырнут непокорного за грань мира. За  пределы
Арды.

     "Отныне вы  -- жизнь этого мира, а он  -- ваша жизнь." Что
изменилось  бы,  не  будь  этих слов Илуватара? Арда  была  его
болью, его сердцем. Его жизнью.  Если  будет  разорвана связь с
Ардой, он умрет. Умрет? Он?  Бессмертный  Айну?  Смерть была бы
воистину избавлением -- но он не мог, не должен был уйти.

     Он не сможет жить.

     Он не сможет умереть.

     "Нет, это малодушие; как смею я думать о себе?.." Он давно
уже все  знал. И страха не было  в его  душе. Мозг его  работал
сейчас холодно и беспощадно-логично. Он  понимал,  что  в  этой
Войне Гнева Люди станут его союзниками,  как  прежде  --  Эльфы
Тьмы. Знал то, что им не выстоять, как не выстоит и он сам.

     "Все, кто шел  за  мной, приняли  смерть.  Кровь их --  на
мне." Он не мог забыть, ни простить себя. Память горячим комком
стояла в горле, жгла грудь, красно-соленой болью стыла на губах
-- словно ему дали испить чашу горечи, чашу теплой крови.

     "Любой ценой -- вывести их  из-под  удара.  Спасти.  Любой
ценой. Прикажу  --  уходить.  Великим  Валар,  -- он усмехнулся
холодно и страшно, -- нужен только я."

     "...Больше я не оставлю  тебя.  Не проси и не приказывай."
Мелькор  стиснул  руки.  "Гортхауэр...  ученик  мой...  Что  же
делать, что? Он  не  уйдет -- и тогда...  Суд  Валар?! Нет, это
невозможно, нет, нет!.."

     Он внезапно вспомнил, как  в  этом же зале -- беспомощный,
полумертвый,  в крови  --  лежал его ученик,  не  в силах  даже
пошевелиться, не в силах  сказать  ни слова, и на заострившемся
лице  жили   только   глаза  --  подернутые  дымкой  страдания,
беззащитные, огромные, исполненные мольбы и благодарности...

     "Ученик мой... единственный..."

     И Мелькор  решил.  Приказать.  Заставить уйти. Жестоко, но
это единственный выход. На это  еще  хватит  сил. Кто-то должен
продолжать начатое.

     ...Гортхауэр предстал  перед троном Властелина, не глядя в
лицо  Мелькору.  Не  то  чтобы  это  лицо  было  уродливым  или
отталкивающим; нет.  Но было оно иссечено незаживающими ранами,
и, когда говорил Мелькор, в трещинах шрамов показывалась кровь.
Привыкнуть к этому не мог никто. Майя не был исключением.

     -- Возьми, --  Мелькор  протянул Гортхауэру меч, -- пришло
время принести клятву.

     Майя  знал,  что требуется от него. Из  рук  Черного  Валы
благоговейно  принял  он  Меч-Отмщение  и,  коснувшись   губами
ледяного черного клинка, тихо проговорил:

     -- Отдаю  себя  служению  Великому  Равновесию Миров... Он
замолчал; но больше ничего и не нужно было говорить. Майя хотел
вернуть меч Мелькору, но тот жестом остановил его:

     -- Этот меч -- твой.

     -- Но...

     -- Мне он больше  не  нужен. Собирай людей... Майя вскинул
глаза на Мелькора: -- Я уже сделал это, Повелитель! Мы готовы и
ждем только сигнала вступить в бой!

     Сердце Черного  Валы  сжалось:  таким открытым и радостным
было лицо Гортхауэра. Майя думал, что угадал мысль Мелькора; за
своего  Учителя  он  готов  был один биться со  всем  воинством
Валинора. И он  был сейчас счастлив, счастлив, как мальчишка --
есть ли для ученика награда выше, чем сражаться за Учителя?

     "Единственный выход, единственный выход... Вот -- душа его
открыта мне... к  а  к я скажу ему...  словно  ударить по этому
беззащитному лицу... за веру  его,  за преданность его -- кара,
страшнее смерти... о, Ученик мой... как случилось, что для тебя
сейчас  свобода  и  жизнь  --  кара,  а  мучительная  смерть --
награда?..  Будь  я  проклят!..  на  что  я обрекаю тебя?..  ни
памяти,  ни  боли  я  не  смогу  отнять у  тебя...  ты  станешь
проклинать себя за то, в  чем  виновен только я, я один...  так
будет... лучше бы мне никогда не знать этого!..  Я должен... не
могу,  не  могу!  Ученик  мой,  прости  меня, прости меня!..  я
говорил о праве выбора -- и я сам лишаю тебя этого права... так
нужно... спасти тебя  -- я должен... разрывает надвое, это выше
сил... Ученик мой!.. "

     "Что с ним?! Что я сделал? Что я сказал? Ему  -- больно?..
Учитель, Повелитель, Всевластная Тьма -- что с тобой... неужели
это  я, я  причинил  тебе боль?.. Что  это,  что это?..  кровь,
тягучие красные густые капли --  как  смола -- из ран... Что  с
тобой, что же мне делать!?.."

     Всего на  секунду мучительно исказилось лицо Черного Валы,
но  и  этого  было  довольно:  Майя,  не сознавая, что  делает,
порывисто схватил руку Властелина и крепко сжал ее.

     Боль,  пронзившая  тело,  помогла  Мелькору  справиться  с
собой. Лицо его вновь стало спокойным и жестким, а голос звучал
холодно и глухо:

     --  Ты  не  понял  меня,  Гортхауэр,  --  медленно,  четко
выговаривая слова, промолвил  он,  -- Собирай людей, уходите на
Восток. Ты поведешь их.

     Лицо Гортхауэра было похоже на лицо  смертельно раненого -
- потрясенное, растерянное, беспомощное.

     "За что?!.."

     "Гортхауэр, Ученик  мой,  прости...  Если  я  исполню твое
желание, Арда погибнет, не будет  ей  больше  защитника...  но,
спасая  ее,  я тебя, тебя обреку  на  вечную пытку -- память  и
совесть... ненавижу себя... как разорвать сердце, Ученик?.."

     -- Нет, Властелин! Не приказывай; однажды  ты уже заставил
меня уйти, и...

     -- Ты помнишь. Так вспомни  и  об  Эльфах Тьмы. "Скованные
руки...  красный  снег, искаженные мукой лица... Ты не  сможешь
уйти, как они... ты -- еще  не Человек... Нет! Я не позволю им,
нет, нет!.."

     -- Неужели ты  не  понял, что кроме этих  людей  и тебя, у
меня не будет больше учеников?

     Гортхауэр все еще инстинктивно стискивал руку Мелькора.

     "Я помню... что они  сделают  с тобой, Учитель?.. Нет, мне
нельзя уходить... раскаленная цепь... я  не  позволю,  я  стану
щитом тебе, Учитель, Учитель..."

     -- Пусть уходят люди, я остаюсь.

     -- Нет. Это приказ.

     Только  сейчас  Майя  понял  ч  т  о  он  делает. "Руки...
обожженные... что  я  сделал...  ему  больно..."  Ужас  охватил
Гортхауэра; дрожа всем телом, он склонил  голову и благоговейно
коснулся губами руки Властелина.

     -- Прекрати!  --  сдавленно  прорычал  Мелькор,  -- Что ты
делаешь! Майя знал:  Мелькор  не терпит знаков преклонения. Тем
более  --  таких. Но  по-другому  он не  мог  выразить то,  что
переполняло его сердце:  свою  любовь к Учителю, свою верность,
свою тоску.

     -- Уходи.

     Саурон упрямо покачал головой:

     -- Я не уйду. Я не оставлю тебя.

     "Это   мука   --    невыносимая,   невыносимая...   сердце
отказывается  подчиняться  холодным доводам  разума.  Только  я
виноват  в  том,  что  не оставил тебе другого  выхода...  вот,
сердце твое на ладонях моих, Ученик; ч т о делаю я?!.."

     -- Ты дал  клятву,  -- медленно, тяжело заговорил Мелькор,
--  Отныне  нет  Арде  иного Хранителя, кроме тебя.  На  Восток
войска Валар не пойдут. Здесь  останусь  я  один. Уходи, спасай
тех,  кого  можно спасти. Только ты --  защита  им,  Гортхауэр.
Больше ни чем ты не сможешь мне помочь.

     "Это   мука   --    невыносимая,   невыносимая...   сердце
отказывается подчиняться  холодным  доводам  разума. Я знаю, ты
прав, ты снова прав, Учитель -- как всегда и во всем... Но я не
могу так, не хочу... вот, сердце мое на ладонях твоих, Учитель;
делай ч т о хочешь... но отдать тебя -- им -- на расправу?!.."

     -- Нет, Учитель! -- простонал Гортхауэр,  впервые -- вслух
-- назвав Мелькора  т  а к. Сколько раз  рвалось  из сердца это
слово, но когда смотрел в холодное  властное  лицо,  губы  сами
произносили:  Повелитель.  Знал  ли,  что  за  стальной  броней
всевластной  воли  -- душа, ранимая, истерзанная? Нет; не  смел
даже подумать.

     "Ученик  мой...  не надо, прошу тебя... нет никого  дороже
тебя... Я ведь люблю тебя, и я -- твой палач..."

     -- Исполняй приказание, ибо сейчас я  имею право приказать
и сделать выбор -- за тебя!

     "Какие глаза... молящие, беспомощные..."

     -- За что, зачем ты гонишь меня, Учитель?  Если мы победим
-- то победим вместе...

     "Ты и сам знаешь, что этого не будет, Ученик..."

     -- ...если же нет...

     -- Уходи. Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.

     "Ученик мой!.."

     "Учитель мой!.."

     -- Нет... -- Саурон закрыл лицо руками.

     И тогда Мелькор рывком поднялся с  трона  и  заговорил  --
холодно и уверенно.

     Он почти не слышал, ч т  о  говорит.  Собственный,  словно
издалека идущий  голос  казался чужим. Ненавистным. Он перестал
ощущать себя -- он был болью,  клубком  обожженных  нервов,  он
ненавидел себя -- люто, страшно.

     ...Слова -- как иглы,  как  вбитые гвозди... Саурон не мог
потом вспомнить, ч т о говорил  его  Властелин.  Помнил  только
одно: каждое слово Мелькора пронзало его, как ледяной клинок, и
он  корчился  от  этой  невыносимой боли, обезумев от  муки,  и
только шептал непослушными губами: "За что, за что..."

     Мелькор смотрел в лицо Майя: широко распахнутые страданием
невидящие глаза.

     "Ученик мой..."

     Без воли, без чувств.

     И, наклонившись  к  самому  лицу  Гортхауэра, Мелькор тихо
проговорил:

     -- Ученик мой, Хранитель Арды... прости меня, прости, если
можешь,  прости  за   эту   боль...  Арда  не  должна  остаться
беззащитной, понимаешь? Только ты можешь сделать это, только ты
--  Ученик  мой, единственный... Возьми меч. Возьми Книгу.  Это
сила  и  память. Иди.  Ты  вспомнишь  это  --  когда  все будет
кончено. Я виноват перед тобой --  я  оставляю  тебя  одного...
Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил... Прощай...

     А потом Мелькор поднял Саурона за плечи и,  глядя в глаза,
жестко проговорил:

     -- Уходи.

     -- Да, Властелин, --  беззвучно  ответил Майя. Он вышел. И
не видел, как  за его спиной  опустился на колени  Мелькор.  Не
видел,  как  мучительно исказилось его лицо. Не видел  молящих,
отчаянных, сухих глаз, утонувших в темных полукружьях.

     Не видел беспомощно протянутых рук -- то ли благословение,
то ли мольба.

     Не слышал глухого стона: "Ученик мой..."

     ...Он поднялся и вслепую медленно побрел к трону.

     "За что, зачем ты гонишь меня, Учитель?.."

     И -- те четверо, кому он не мог приказывать. "Мы  на твоей
стороне,  Великий  Вала. Мы остаемся..." "...Я не  уйду.  Я  не
оставлю  тебя..."  "Они сделали выбор... они умрут  --  они  не
вернутся  в  Валинор.  А  тебя  я  караю жизнью, Ученик  мой...
Ничего, кроме  боли, не дал я тем, кому  отдано мое сердце... я
заслужил вечную пытку... будь я проклят... не могу больше... не
могу... простите меня... нет мне прощения..."

     Он стискивал седую голову руками; слезы жгли его глаза.

     "Ученик мой... ч т о я сделал?!.."

     Он рванулся -- догнать, остановить.

     "Я не могу так, не могу, пусть остается... Останься!.."

     Нет. Рухнул в черное кресло.

     Опустил голову. Ничего не изменить. Все кончено.

     ...Он шел на Восток, унося Книгу и меч.

     Он что-то говорил, не слыша себя, не помня своих слов. Ему
повиновались.  Он  вел  людей:  ничего не видя вокруг,  он  шел
вперед.

     Беспамятство.

     И в  ушах  его звучал приказ-мольба: "Уходите! Уходите!.."
Больше он  не помнил ничего. Как  черная стена. А  потом, когда
прошло   оцепенение   и  память   с   беспощадной,   неумолимой
жестокостью  вернулась   к  нему,  он  продолжал  идти  вперед,
стискивая  зубы  и повторял,  повторял,  повторял  про  себя  с
решимостью обреченного:  "Я  вернусь.  Я  исполню  и вернусь. Я
успею -- должен успеть."

     Он старался уверить себя в этом, но боль железными когтями
впивалась в его сердце: этого не будет.

     А потом началось страшное.

     Боль раскаленным обручем стиснула виски, боль вгрызалась в
запястья, боль мучительно жгла  глаза,  боль была везде, он сам
стал болью, и перехватывало горло -- он не  мог кричать, только
стонал, метался как раненный зверь,  он  задыхался  --  откуда,
откуда, что это, что?!..

     Он знал. Он не смел заглянуть в Книгу: она жгла его руки.

     "Учитель, Учитель, Учитель!!.."

     Листы Книги казались -- черными, и огнем проступали на них
-- слова, от которых кровью наполнялся рот...

     "Учитель, зачем, за что..."

     Боль петлей  захлестывала горло, цепями стягивала грудь --
не вздохнуть, не вырваться...

     "Я должен быть с ним..."

     Он приказал...

     "Пусть -- приказывал. Пусть --  проклянет.  Я  не могу, не
могу... Учитель!!"

     Один. Теперь -- один.

     Слово  --  черно-фиолетовое,   пронизанное   иссиня-белыми
молниями. Один.  Отчаянье.  "Возьми  меч.  Возьми  Книгу. Иди."
"Учитель! Будь я  проклят, как я посмел оставить тебя..." Боль.
Боль. Боль. Как тянут жилы из тела... "Берите меня вместо него!
За что..." Распятый в алмазной пыли -- черным крестом. "Аэанто,
Несущий Свет... Свет в ладонях  твоих...  Глаза  твои...  Глаза
твои!!.." Отчаянье - - слово, пронизывающе-прозрачное, ледяное.
Поздно. Не успеть -- даже быть рядом.

     Один.

     "Учитель -- Крылатая Тьма -- Алкар,  Аэанто -- Возлюбивший
Мир -- Мелькор -- боль..."

     Слово -- жгуче-холодный окровавленный  клинок.  Он отложил
Книгу.  "Я  должен." Черный плащ -- огромные крылья.  "Крылатый
Вала..." Больной черный ветер, горечь полыни  на губах. "Прости
меня..." Глаза -- пустые от отчаянья. "Пусть я  умру..." Лицо -
- застывшая  маска боли. "Я не могу... я  бессилен -- один... я
только -- Ученик..."

     Ветви деревьев