е,  пляшут в своих гнездах. Мне показалось, что
бронированная  оболочка  теряет  свой  однородный  монолитный  блеск,   Как
сумасшедший подскочил я  к пульту дистанционного управления,  обеими руками
толкнул вверх  рычаги запуска реактора и  связи.  И  тогда из  репродуктора
вырвался не  то  визг,  не  то свист,  совершенно непохожий на человеческий
голос,  но, несмотря на это, я разобрал в нем повторяющееся, воющее: "Крис!
Крис! Крис!!!"
     Не  могу сказать,  что  я  слышал это отчетливо.  Кровь лилась с  моих
ободранных рук,  я  хаотично,  в  бешеном темпе стремился запустить ракету.
Желтоватый отсвет упал на стены. Со стартовой площадки под воронкой клубами
взлетела пыль,  ее сменил сноп искр,  и  все звуки покрыл высокий протяжный
гул.  Ракета поднялась на  трех языках пламени,  которые сразу же слились в
одну  огненную колонну и  вырвались сквозь воронку выбрасывателя.  Заслонки
тотчас   же   закрылись,   автоматически  включившиеся  компрессоры  начали
продувать свежим воздухом помещение, в котором клубился едкий дым.
     Всего этого я  не замечал.  Опершись руками о  пульт,  еще чувствуя на
лице огонь, со вз®ерошенными, обгоревшими волосами, я судорожно хватал ртом
воздух, полный гари и характерного запаха ионизации. Хотя в момент старта я
инстинктивно закрыл глаза,  пламя все же  ослепило меня.  Некоторое время я
видел только черные,  красные и золотые круги.  Понемногу это прошло. Дым и
пыль уходили, втягиваясь в протяжно воющие вентиляционные трубы.
     Первое,  что  я  увидел,  был зеленый экран локатора.  Я  начал искать
ракету,  маневрируя поисковой антенной.  Когда и ее наконец поймал, она уже
проскочила атмосферу.  Еще  никогда  в  жизни  я  не  запускал ракет  таким
сумасшедшим слепым способом,  не имея понятия,  ни какое ей дать ускорение,
ни  вообще куда ее  направить.  Я  подумал,  что проще всего вынести ее  на
кольцевую орбиту  вокруг  Соляриса,  на  высоте  порядка тысячи километров.
Тогда я смогу выключить двигатели:  они работали слишком долго,  и я не был
уверен,  что  в  результате  не  произойдет катастрофа.  Тысячекилометровая
орбита была,  как я  убедился по таблице,  стационарной.  Правда,  она тоже
ничего не  гарантировала,  просто это был единственный выход из  положения,
который я видел.
     У  меня не хватило смелости включить репродуктор,  который я  выключил
сразу же после старта,  Я  сделал бы все,  что угодно,  лишь бы не услышать
снова этот ужасный голос,  в котором уже не было ничего человеческого.  Все
сомнения -  это я мог себе сказать -  были уничтожены, и сквозь мнимое лицо
Хари  начало  проглядывать другое,  настоящее,  перед  которым альтернатива
помешательства действительно казалась освобождением.
     Было около часа, когда я покинул ракетодром.


        "МАЛЫЙ АПОКРИФ"

     Кожа на лице и руках у меня была обожжена. Я вспомнил, что когда искал
снотворное для Хари (сейчас я  бы  посмеялся над своей наивностью,  если бы
только мог),  то заметил в  аптечке баночку мази от ожогов,  и отправился к
себе.  Я открыл двери и в красном свете заката увидел,  что в кресле, возле
которого перед  этим  расположилась Хари, кто-то  сидит.  Страх парализовал
меня,  я рванулся назад чтобы спастись бегством.  Это продолжалось какую-то
долю секунды.  Сидящий поднял голову. Я узнал Снаута. Положив ногу на ногу,
повернувшись ко  мне спиной,  он  листал какие-то бумаги.  Большая пачка их
лежала рядом на столике.  Увидев меня, Снаут отложил все бумаги и некоторое
время хмуро рассматривал меня поверх спущенных на кончик носа очков.
     Я  молча подошел к  умывальнику,  вынул из  аптечки полужидкую мазь  и
начал смазывать ею  наиболее обожженные места на лбу и  щеках,  К  счастью,
лицо опухло не очень.  Несколько больших пузырей на виске и щеке я проткнул
стерильной иглой для уколов и  выдавил из них жидкость.  Потом прилепил два
куска влажной марли.  Все это время Снаут внимательно следил за мной.  Я не
обращал на  него  внимания.  Наконец я  закончил процедуру (а  лицо у  меня
горело все сильней) и уселся в другое кресло.  Сначала мне пришлось снять с
него  платье  Хари.  Это  было  совсем  обычное  платье,  если  не  считать
отсутствующей застежки.
     Снаут,  сложив  руки  на  остром  колене,  критически следил за  моими
действиями.
     - Ну что, поговорим? - спросил он, подождав, пока я сяду.
     Я не ответил, прижимая кусок марли, который начал сползать со щеки.
     - Были "гости", ведь так, Крис?
     - Да,  -  ответил  я  тихо.  У  меня  не  было  ни  малейшего  желания
поддерживать такой тон.
     - И тебе удалось избавиться? Ну-ну, здорово ты за это взялся.
     Он  дотронулся до все еще шелушащегося лба,  на котором уже показались
розовые пятна молодой кожи.  Я  одурело смотрел на  них.  Почему до сих пор
этот так называемый загар Снаута и  Сарториуса не заставил меня задуматься?
Я считал, что это от солнца, - а ведь на Солярисе никто не загорает.
     - Но хоть начал-то ты скромно?  - сказал Снаут, не обращая внимания на
то, что я весь вспыхнул от осенившей меня догадки. - Разные наркотики, яды,
приемы вольной борьбы, а?
     - Чего  ты  хочешь?  Можем  разговаривать на  равных правах.  Если  ты
собираешься паясничать, лучше уходи.
     - Иногда приходится быть паяцем и не желая этого, - сказал он и поднял
на  меня  прищуренные глаза.  -  Не  будешь же  ты  меня убеждать,  что  не
попробовал веревки или молотка?  А чернильницей, случайно, не бросался, как
Лютер?  Нет?  Э,  - поморщился он, - да ты парень что надо. Даже умывальник
цел.  Голову разбить вообще не пробовал,  в комнате полный порядок. Значит,
раз-два  -  засадил,  выстрелил,  и  готово?  -  Снаут взглянул на  часы  и
закончил: - Какие-нибудь два, а может, и три часа у нас теперь есть.
     Он посмотрел на меня с неприятной усмешкой и вдруг спросил:
     - Значит, говоришь, что считаешь меня свиньей?
     - Законченной свиньей, - подтвердил я резко.
     - Так.  А ты поверил бы мне,  если бы я сказал? Поверил бы хоть одному
слову?
     Я молчал.
     - С  Гибаряном это случилось с  первым,  -  протянул он  все с  той же
искусственной улыбкой.  -  Он закрылся в своей кабине и разговаривал только
сквозь дверь. А мы... догадываешься, что мы решили?
     Я знал, но предпочитал молчать.
     - Ну ясно.  Решили,  что он помешался.  Кое-что он нам рассказал через
дверь, но не все. Может быть, ты даже догадываешься, почему он скрывал, кто
у него был?  Ведь ты уже знаешь: каждому свое. Но это был настоящий ученый.
Он требовал, чтобы мы дали ему шанс.
     - Какой шанс в принципе вы могли ему дать?
     - Ну,  я  думаю,  он  пробовал  это  как-то  классифицировать,  как-то
договориться, что-то решить. Знаешь, что он делал? Наверное, знаешь?
     - Эти вычисления, - сказал я. - В ящике. На радиостанции. Это он?
     - Да. Но тогда я об этом ничего не знал.
     - Как долго это продолжалось?
     - "Гости"?  С неделю. Разговоры через дверь. Но что там делалось... Мы
думали, у него галлюцинации, моторное возбуждение. Я давал ему скополамин.
     - Как это... ему?
     - Вот так. Он брал, но не для себя. Экспериментировал. Так все и шло.
     - А вы?..
     - Мы?  На третий день решили добраться до него,  выломать дверь,  если
иначе не удастся. Мы честно хотели его вылечить.
     - Ах... значит, поэтому! - вырвалось у меня.
     - Да.
     - И там... в том шкафу...
     - Да,  мой милый.  Да.  Он не знал,  что в то время нас тоже навестили
"гости".  Мы уже не могли им заниматься.  Но он не знал об этом.  Теперь...
теперь уже есть некоторый опыт.
     Он  произнес это так тихо,  что последнее слово я  скорее угадал,  чем
услышал,
     - Погоди,  я не понимаю, - сказал я. - Как же так? Ведь вы должны были
слышать.  Ты  сам сказал,  что вы подслушивали.  Вы должны были слышать два
голоса, а не один...
     - Нет.  Только его голос,  а если даже и были там непонятные звуки, то
сам понимаешь, что все мы приписывали этому...
     - Только его? Но... почему же?
     - Не знаю.  Правда, у меня есть на этот счет одна теория. Но думам, не
следует с ней торопиться, тем более что всего она не об®ясняет. Вот так. Но
ты  должен был  увидеть что-то  еще  вчера,  иначе принял бы  нас  обоих за
сумасшедших.
     - Я думал, что сам свихнулся.
     - Ах, так? И никого не видел?
     - Видел.
     - Кого?
     Его гримаса уже не походила на улыбку. Я долго смотрел на него, прежде
чем ответить.
     - Ту... черную...
     Он ничего не сказал, но вся его скорчившаяся, подавшаяся вперед фигура
немного обмякла.
     - Мог все-таки меня предупредить, - начал я уже менее уверенно.
     - Я ведь тебя предупредил.
     - Каким способом?
     - Единственно возможным.  Пойми, я не знал, кто это будет. Этого никто
не знал, этого нельзя было знать...
     - Слушай,  Снаут, я хочу тебя спросить. Ты знаешь это... уже некоторое
время. Та... то... что с ней будет?
     - Тебя интересует, вернется ли она?
     - Да.
     - Вернется и не вернется.
     - Что это значит?
     - Вернется такая же, как в начале... первого визита. Попросту не будет
ничего знать,  точнее,  будет себя вести так,  будто всего,  что ты сделал,
чтобы от  нее избавиться,  никогда не  было.  Если не  вынудит ее  к  этому
ситуация, не будет агрессивной.
     - Какая ситуация?
     - Это зависит от обстоятельств...
     - Снаут!
     - Что тебя интересует?
     - Мы не можем позволить роскошь таиться друг от друга.
     - Это не роскошь,  -  прервал он сухо.  - Кельвин, мне кажется, что ты
все еще не понимаешь...  или постой! - У него заблестели глаза. - Ты можешь
рассказать, кто это был?!
     Я проглотил слюну и опустил голову.  Мне не хотелось смотреть на него.
Лучше бы это был кто-нибудь другой,  не он.  Но выбора не было. Кусок марли
отклеился и упал мне на руку. Я вздрогнул от скользкого прикосновения.
     - Женщина, которая... - Я не кончил. - Она убила себя. Сделала себе...
укол...
     Снаут ждал.
     - Самоубийство? .. - спросил он, видя, что я молчу.
     - Да.
     - Это все?
     Я молчал.
     - Это не может быть всем...
     Я быстро повернул голову. Он на меня не смотрел.
     - Откуда ты знаешь?
     Он не ответил.
     - Хорошо, - сказал я, облизнув губы. - Мы поссорились. Собственно... Я
ей сказал,  знаешь,  как говорят со зла... Забрал вещи и ушел. Она дала мне
понять... не сказала прямо... но если с кем-нибудь прожил годы, то это и не
нужно...  Я  был  уверен,  что  это только слова...  что она испугается это
сделать и...  так ей и  сказал.  На другой день я  вспомнил,  что оставил в
шкафу... яды. Она знала о них. Они были нужны, я принес их из лаборатории и
об®яснил ей тогда,  как они действуют.  Я испугался и хотел пойти к ней, но
потом подумал,  что это будет выглядеть,  будто я  принял ее слова всерьез,
и...  оставил все как было.  На третий день я все-таки пошел, это не давало
мне покоя. Но... когда пришел, она уже была мертвой.
     - Ах ты, святая невинность...
     Это меня взорвало.  Но,  посмотрев на Снаута, я понял, что он вовсе не
издевается.  Я увидел его как будто в первый раз. У него было серое лицо, в
глубоких морщинах которого спряталась невыразимая усталость.  Он  выглядел,
как тяжело больной человек.
     - Зачем ты так говоришь? - спросил я удивительно несмело.
     - Потому что эта история трагична.  Нет,  нет,  -  добавил он  быстро,
увидев мое движение,  -  ты  все еще не понимаешь.  Конечно,  ты можешь это
очень тяжело переживать,  даже считать себя убийцей,  но...  это  не  самое
страшное.
     - Что ты говоришь! - заметил я язвительно.
     - Утешаешься тем,  что  мне не  веришь.  То,  что случилось,  наверно,
страшно, но еще страшнее то, что... не случилось. Никогда.
     - Не понимаю, - проговорил я неуверенно. - Правда, ничего не понимаю.
     Снаут кивнул.
     - Нормальный человек...  Что это такое -  нормальный человек? Тот, кто
никогда не сделал ничего мерзкого.  Так, но наверняка ли он об этом никогда
не  подумал?  А  может быть,  даже не  подумал,  а  в  нем что-то подумало,
появилось,  десять или тридцать лет назад,  может,  защитился от  этого,  и
забыл,  и не боялся,  так как знал,  что никогда этого не осуществит. Ну, а
теперь вообрази себе,  что неожиданно,  среди бела дня, среди других людей,
встречаешь  это,   воплощенное  в  кровь  и  плоть,   прикованное  к  тебе,
неистребимое, что тогда? Что будет тогда?
     Я молчал.
     - Станция, - сказал он тихо. - Тогда будет Станция Солярис.
     - Но... что же это может быть? - спросил я нерешительно. - Ведь ни ты,
ни Сарториус не убийцы.
     - Но ты же психолог,  Кельвин!  -  прервал он нетерпеливо. - У кого не
было  когда-нибудь такого сна?  Бреда?  Подумай о...  о  фанатике,  который
влюбился,  ну,  скажем,  в лоскут грязного белья,  который,  рискуя шкурой,
добывает мольбой и  угрозами этот  свой драгоценный омерзительный лоскут...
Это, должно быть, забавно, а? Который одновременно стыдится предмета своего
вожделения,  и  сходит по  нему  с  ума,  и  готов  отдать за  него  жизнь,
поднявшись,  быть может,  до чувств Ромео и  Джульетты.  Такие вещи бывают.
Известно ведь,  что  существуют вещи...  ситуации...  такие,  что  никто не
отважится  их  реализовать вне  своих  мыслей...  в  какой-то  один  момент
ошеломления,  упадка,  сумасшествия,  называй это  как хочешь.  После этого
слово становится делом. Это все.
     - Это... все, - повторил я бессмысленно деревянным голосом. В голове у
меня шумело. - Но Станция? При чем здесь Станция?
     - Ты  что,   притворяешься?  -  буркнул  Снаут.  Он  смотрел  на  меня
испытующе.  - Ведь я все время говорю о Солярисе,- только о Солярисе и ни о
чем ином.  Не  моя вина,  если это так сильно отличается от  того,  чего ты
ожидал.  Впрочем,  ты  пережил достаточно,  чтобы по крайней мере выслушать
меня до конца.  Мы отправляемся в космос приготовленные ко всему, то есть к
одиночеству, борьбе, страданиям и смерти. Из скромности мы не говорим этого
вслух,  но думаем про себя,  что мы великолепны.  А на самом деле, на самом
деле это не  все и  наша готовность оказывается недостаточной.  Мы вовсе не
хотим завоевывать космос,  хотим только расширить Землю до его границ. Одни
планеты пустынны,  как Сахара,  другие покрыты льдом, как полюс, или жарки,
как бразильские джунгли.  Мы  гуманны,  благородны,  мы  не  хотим покорять
другие расы,  хотим только передать им  наши  ценности и  взамен принять их
наследство.  Мы считаем себя рыцарями святого Контакта. Это вторая ложь. Не
ищем никого,  кроме людей. Не нужно нам других миров. Нам нужно зеркало. Мы
не знаем,  что делать с иными мирами.  Достаточно одного этого, и он-то нас
уже  угнетает.  Мы  хотим  найти собственный,  идеализированный образ,  это
должны быть  миры с  цивилизацией более совершенной,  чем  наша.  В  других
надеемся найти изображение нашего примитивного прошлого,  в  то же время по
ту сторону есть что-то, чего мы не принимаем, от чего защищаемся. А ведь мы
принесли с  Земли  не  только  дистиллят добродетели,  героический монумент
Человека!  Прилетели сюда такие,  какие есть в  действительности,  и  когда
другая  сторона показывает нам  эту  действительность -  не  можем  с  этим
примириться.
     - Но что же это? - спросил я, терпеливо его выслушав.
     - То,  чего мы хотели: контакт с иной цивилизацией. Мы имеем его, этот
контакт.  Увеличенная,  как  под  микроскопом,  наша собственная чудовищная
безобразность. Наше шутовство и позор!!! - Его голос дрожал от ярости.
     - Значит,  ты считаешь, что это... океан? Что это он? Но зачем? Сейчас
совсем неважен механизм,  но для чего?  Ты серьезно думаешь, что он хочет с
нами  развлечься?  Или  наказать нас?  Это  ведь  всего-навсего примитивная
демонология.  Планета,  захваченная очень  большим  дьяволом,  который  для
удовлетворения своего дьявольского чувства юмора подсовывает членам научной
экспедиции любовниц. Ты ведь сам не веришь в этот законченный идиотизм.
     - Этот дьявол вовсе не такой глупый, - пробурчал он сквозь зубы.
     Я изумленно посмотрел на него. Мне пришло в голову, что в конце концов
его нервы могли не выдержать,  даже если всего, что происходило на Станции,
нельзя было об®яснить сумасшествием.  "Реактивный психоз?.." -  мелькнула у
меня мысль, когда он начал почти беззвучно смеяться.
     - Ставишь мне диагноз?  Не  торопись.  По  сути дела ты  испытал это в
такой безобидной форме, что просто ничего не знаешь!
     - Ага.  Дьявол сжалился надо  мной,  -  бросил я.  Разговор начал  мне
надоедать.
     - Чего ты,  собственно,  хочешь?  Чтобы я рассказал тебе,  какие планы
строят  против нас  икс  биллионов частиц метаморфной плазмы?  Может  быть,
никаких.
     - Как это никаких? - спросил я, ошеломленный.
     Снаут опять усмехнулся.
     - Ты  должен  знать,  что  наука  занимается только  тем,  как  что-то
делается, а не тем, почему это делается. Как? Ну, началось это через восемь
или  девять дней  после того эксперимента с  рентгеном.  Может быть,  океан
ответил   на   излучение  каким-либо   другим   излучением,   может   быть,
прозондировал им наши мозги и извлек из них какие-то изолированные островки
психики.
     - Островки психики?
     Это меня заинтересовало.
     - Ну да,  процессы,  оторванные от всех остальных,  замкнутые на себя,
подавленные,   приглушенные,   какие-то  воспоминания,  очажки  памяти.  Он
воспринял их  как рецепт или план какой-то  конструкции...  Ты ведь знаешь,
как похожи друг на друга асимметричные кристаллы хромосом и тех нуклеиновых
соединений цереброцидов, которые составляют основу процессов запоминания...
Ведь наследственная плазма -  плазма "запоминающая".  Таким образом,  океан
извлек это из нас,  зафиксировал,  а потом... ты знаешь, что было потом. Но
для чего это было сделано?  Ба!  Во  всяком случае не  для того,  чтобы нас
уничтожить.   Это   он   мог  сделать  гораздо  проще.   Вообще  при  такой
технологической  свободе  он  может,   собственно  говоря,  все.  Например,
посылать нам двойников.
     - А!  -  воскликнул я.  - Поэтому ты испугался в первый вечер, когда я
пришел?
     - Да.  Возможно. А откуда ты знаешь, что я и вправду тот добрый старый
Хорек, который прилетел сюда два года назад...
     Снаут начал тихо смеяться, как будто мое ошеломление доставило ему бог
знает какое удовольствие, но сразу же перестал.
     - Нет, нет, - буркнул он. - И без того достаточно... Может, различий и
больше, но я знаю только одно: нас с тобой можно убить.
     - А их нет?
     - Не советую тебе пробовать. Жуткое зрелище!
     - Ничем?
     - Не знаю. Во всяком случае ни ядом, ни ножом, ни веревкой...
     - Атомной пушкой?
     - Ты бы попробовал?
     - Не знаю. Если быть уверенным, что это не люди...
     - А если в некотором смысле да?  Суб®ективно они люди.  Они совершенно
не отдают себе отчета в своем... происхождении. Ты, очевидно, это заметил?
     - Да. Ну и... как это происходит?
     - Регенерируют с  необыкновенной скоростью.  С  невозможной скоростью,
прямо на глазах, говорю тебе, и снова начинают поступать так... так...
     - Как что?
     - Как наше представление о них, те записи в памяти по которым...
     - Да.  Это правда, - подтвердил я, не обращая внимания на то, что мазь
стекает с моих обожженных щек и капает на руки.
     - А Гибарян знал? .. - спросил я быстро.
     Он посмотрел на меня внимательно:
     - Знал ли он то, что мы?
     - Да.
     - Почти наверняка.
     - Откуда ты знаешь, он что-нибудь говорил?
     - Нет. Но я нашел у него одну книжку...
     - "Малый Апокриф"?! - воскликнул я, вскакивая.
     - Да.   А  откуда  ты  об  этом  можешь  знать?..   -  удивился  он  с
беспокойством, впиваясь взглядом в мое лицо.
     Я остановил его жестом.
     - Спокойно.  Видишь ведь,  что я  обожжен и  совсем не регенерирую.  В
кабине было письмо для меня.
     - Что ты говоришь? Письмо? Что в нем было?
     - Немного.  Собст