Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Сергей Лукьяненко. Неделя неудач -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -
курил... Выронил сигарету, но возле самого пола поймал ее. Снова сунул в рот, но горящим концом. Вовремя это понял, и перевернул фильтром к губам. Сигарета уже успела потухнуть. -- Корнеев, -- умоляюще прошептал я, -- притормози его! Слишком быстро вращается, удача за неудачей... Сигарета зажглась сама по себе. Я бросил ее на пол и затоптал -- а то еще взорвется... Витька с дублями навалились на колесо, и то начало притормаживать. -- Глянь по пульту, Привалов! -- велел Корнеев. -- Там есть тахометр, стрелка должна быть на зеленом секторе. Я подошел к пульту. С некоторым трудом нашел тахометр, явно переделанный из зиловского спидометра. Поглядел на стрелку, подползающую у зеленой черте, и скомандовал Корнееву остановку. Колесо вращалось, тихо гудя. Корнеев утер со лба пот, потом кивнул дублям и те дематериализовались. -- Нормально, Сашка? -- поинтересовался Корнеев. Я подозрительно огляделся. Закрыл глаза и подпрыгнул на одной ножке. Не упал. -- Нормально, -- с облегчением сказал я. -- Что, пойду я работать? -- Валяй-валяй! -- жизнерадостно заорал Витька. -- Мне еще чертей расколдовывать, да память им заговаривать, меньше будешь под ногами мешаться... Вздохнув я вышел из машинного, на прощание мстительно бросив Корнееву: -- Вот будет удивительно, если никто из магистров не узнает о твоих художествах... Оставив Витьку размышлять над этим оптимистическим заявлением, я пошел к себе, в электронный зал. Фортуна явно повернулась ко мне, я не спотыкался, не налетал на встречных, вежливо поздоровался с Кивриным, одолжил считавшему посреди коридора Амперяну свою логарифмическую линейку, вызвал лифт... И побежал обратно. Амперян, виртуозно пользуясь линейкой, что-то подсчитывал, записывая в блокнот. -- Давно из дома, Эдик? -- вкрадчиво поинтересовался я. -- С утра, -- не поднимая глаз от формул, в которых я опознал уравнение Сташефа-Кампа, ответил Эдик. -- Ты же с Ойра-Ойрой... тьфу, с дублем его, домой пошел! -- Ну... -- Эдик поднял на меня задумчивый взгляд и об®яснил: -- Пошел. А потом думаю, чего я на кровати буду валяться, радостный и довольный, когда тут самая работа начинается? Выпил антигореутолитель, и стал экономическую целесообразность процесса подсчитывать. -- Целесообразно? -- не зная, как подступиться к главному, спросил я. -- Не знаю, -- хмуро признался Эдик. Удача, похоже, его покинула. -- Корнеев тебе звонил? -- напрямик спросил я. Эдик обвел взглядом выкрашенный зеленой масляной краской коридор, мутные плафоны на потолке, и резонно спросил: -- Куда звонил? -- Десять минут назад! Сам слышал! -- отчаянно сообщил я. -- Он спросил, правильно ли соединили, а ты сказал, что нет. -- Как он спросил? Я напряг память. -- Ну... Примерно так: "Эдик, скажи, правильно соединили?" -- И тот, кто взял трубку, ответил, что "нет", -- закончил Эдик. -- Что соединились вы неправильно... Он снова нырнул в свои вычисления, а я, совершенно запутавшись, пошел дальше. Итак, отвечал не Амперян. Но совет оказался правильным, значит, отвечавший тоже был "удачливым"? Или же неправильным, просто мы еще не заметили последствий своей ошибки? А как заметишь, неизвестно, какими они могут быть! У дверей электронного зала смирно сидел дубль Володи Почкина. Больше пока никого не было. -- Скажешь Володе, пусть сам придет, -- грубо сказал я дублю. Корнеев всегда на меня так влияет. -- Он мне пятерку уже неделю должен. Дубль поднял на меня потрясенный взгляд и прошептал: -- Я не дубль. Я Володя. Могу пропуск показать, с фотографией и печатью. А пятерку я после обеда занесу... Было видно, что здоровяк Почкин пребывает в состоянии близком к шоковому. Я схватился за голову. Потом схватил Володю за плечи, затащил в зал, и стал отпаивать чаем с бутербродами -- настоящими, из буфета, а не сотворенными магическим образом. Попутно я пообещал ему рассчитать за сегодня все задачи, которые он принес еще неделю назад, а вечером взяться за написание программы для новых. Володя медленно приходил в себя. Видимо, еще никто и никогда не принимал его за дубля, так что с непривычки он был расстроен. -- Заметку в стенгазету напишешь? -- неожиданно спросил он. Видимо, отошел. -- Напишу-напишу! -- радостно сказал я. -- Про Брута? -- А что он натворил? -- Не знаю. Но, как-то принято... -- Нет. Надо про новые плакаты в столовой. -- Какие плакаты? Глаза у Почкина загорелись. -- Ты еще не видел? Посмотри, -- вкрадчиво посоветовал он. -- Пойдешь обедать, и посмотри. Я пообещал сходить в столовую и посмотреть. Потом пожаловался Володе, какой был ужасный день: вначале меня приняли за дубля, потом я Витькиного дубля принял за Витьку, а под конец Володю за дубля... Язык чесался рассказать про Корнеева и Колесо Фортуны, но я подавил искушение. Почкин в ответ ободрил меня рассказом о том, как наши институтские ребята поодиночке сматывались с затеянного месткомом празднования трехсотлетия изобретения волшебной палочки, оставляя вместо себя дублей. Под конец в огромном зале, где проходило торжество, не осталось ни одного человека: только сотня небрежно запрограммированных дублей. Когда, наконец, ушедшие работать магистры и ученики сообразили, что произошло, то дубли оставались без присмотра уже больше трех часов. К ним отправился Федор Симеонович. Вышел он через полчаса, предварительно дематериализовав всех дублей. На лице его блуждала странная улыбка, но о своих наблюдениях он никому никогда не рассказывал, а делу Линейного Счастья начал посвящать еще больше времени, чем раньше. История мне правдивой не показалась: во-первых, что такого могли натворить дубли, даже плохо сделанные, а во-вторых, работать больше чем обычно Федор Симеонович уже никак не мог. Выпроводив Почкина я, наконец-то, вернулся к "Алдану". Опасливо включил питание и стал смотреть, как машина тестирует себя. Бойко протараторила по бумаге виртуальными литерами пишущая машинка и "Алдан" ласково заморгал зелеными огоньками. Усевшись перед перфоратором я взял стопку чистых перфокарт, составленную девочками программу, и облегченно вздохнул. Кончились неприятности с Колесом Фортуны и дублями. Жизнь возвращалась в свою колею. Ошибался я в этот момент здорово, как никогда. Но о том, что я ошибаюсь, не знал никто. Даже У-Янус. Так уж получилось. Глава вторая Товарищ! Мы вместе решили с тобой: Покушав, посуду убрать за собой. Автор неизвестен Где-то около двух я с сожалением оторвался от присмиревшего "Алдана", встал, потянулся, и направился в столовую. По пути заглянул к Витьке, потом к Роману, но ни того ни другого не нашел. Взяв стакан кефира и тарелку жаренной печенки с вермишелью я направился к своему любимому столику. Знаменит он был тем, что над ним висел огромный плакат с бодрой надписью: "Смелее, друзья! Громче щелкайте зубами! Г.Флобер." Время от времени плакат подновляли, и при этом текст чуть-чуть менялся -- поклонник Флобера каждый раз пользовался новыми переводами. Усевшись под словом "щелкайте" я, прежде чем воспользоваться советом и начать щелкать, глотнул кефира -- тот оказался вчерашним, если не хуже. Потом, вспомнив слова Почкина, зашарил глазами по стенам. Первый из плакатов я увидел на стене напротив. Он гласил: "Пальцем в солонку? Стой! Что ты себе позволяешь?! Мало ли где еще Ты им ковыряешь!" Поперхнувшись кефиром, я протер очки. Плакат не изменился. Нормальный, аккуратно нарисованный плакат. Под ним сидели нормальные, аккуратные девочки из отдела Универсальных Превращений. Девочки ели борщ, обильно посыпая его солью, и ничуть не смущаясь необходимостью окунать пальцы в солонку. Мною овладел исследовательский зуд. Низко пригнувшись над тарелкой, рассеянно нанизывая на аллюминиевую вилку куски лука, печенки и вермишелины, я смотрел по сторонам. Над кассовым аппаратом я обнаружил чудесный, прекрасно зарифмованный плакат на вечную тему: люди и хлеб. "Мой знакомый по имени Глеб Повсюду разбрасывал хлеб. Не знает, наверное, Глеб, Как трудно дается хлеб." Перебрав в памяти всех знакомых ребят я успокоился. Похоже, имелся в виду не какой-нибудь там конкретный Глеб из НИИЧАВО, а обобщенный негодяй. Кончиком вилки я извлек из солонки сероватую соль, посыпал вермишель, и быстренько доел. Закончил обед кефиром и пошел к выходу. На дверях меня ждал третий плакат. "Уходящий товарищ, ты сыт? Зря спросил. Это видно на вид. Администрация." Слово "Администрация" меня добило. Я остановился, поджидая кого-нибудь знакомого. Эмоции требовали выхода. Теперь я понимал Володю, чей графоманский опыт исчерпывался знаменитым двустишием о едущем по дороге "ЗИМ"е. Разумеется, в нашей столовой работают не магистры, и даже не бакалавры, а беззаветная любовь заведующего к Флоберу не панацея от отсутствия вкуса. Самым удивительным было то, что никто не возмущался этими жуткими виршами! Я вдруг перепугался, вспомнив утреннее приключение с Колесом Фортуны. Вдруг мы каким-то образом исказили человеческие вкусы, и теперь ЭТО считается нормальным? И Кристобаль Хозевич одобрительно кивает, глядя на стихи о Глебе и хлебе... В дверь проскользнул Юрик Булкин, наш новый сотрудник из отдела Универсальных Превращений. По профессии он был энтомолог, но ухитрился увлечься василисками -- животными редкими и опасными. Теперь он вел тему: "О свойстве Василисков превращать живое в камень, и о возможности превращения ими в камень воды". Как я слышал, теме придавалось большое значение, так как с помощью дресированных василисков намного упростилось бы строительство плотин, и был бы досрочно выполнен поворот сибирских рек в Среднюю Азию. Поймав Юрика за руку, я спросил: -- Слушай, Булкин, ты плакаты на стенах видишь? -- Вижу, -- целеустремленно вырываясь, сказал Юрик. -- Я их сам писал... Я остолбенел. Юрик слыл бардом, пел под гитару веселые песни, и от его заявления упрочились мои худшие опасения. Видимо, оценив мою реакцию, Булкин прервал движение к очереди алчущих пищи сотрудников, и раз®яснил: -- Меня знакомые ребята-социологи попросили. Они исследование проводят, "ЧВ" -- "Чувство вкуса". Какой процент сотрудников возмутится этими плакатами за три дня. Нормальный показатель -- двадцать пять процентов. -- А у нас? -- успокаиваясь поинтересовался я. -- Вытянем норму? -- Тридцать процентов за полдня, -- утешил меня Булкин. -- И один, похваливший плакаты. -- Выбегалло, -- сказал я. -- Выбегалло, -- подтвердил Булкин. -- Подошел ко мне, и говорит: -- "А ты, эта, значит, написал правильно. Эта, инициативу проявил. На ученом совете вопрос буду ставить, как почин поддержать". В глазах Булкина мелькнуло легкое злорадство. -- А ведь поставит, -- задумчиво сказал я. -- Еще и Модест поддержит, а остальные решат не связываться... Так что, ты готовься, Юрик, пиши плакаты впрок... Оставив Юрика в растерянности я скрылся из столовой. Настроение улучшилось, кефир весело булькал в желудке, создавая приятную иллюзию сытости. Навстречу мне по коридору шел У-Янус. -- Янус Полуэктович, -- поздоровавшись сказал я ему, -- вы вчера просили сделать расчет... Так он готов, я сейчас пошлю девочек вам занести... Янус открыл было рот, чтобы спросить, какой именно расчет я для него делал, но передумал, видимо, решив посмотреть по результату, что я вычислял. Вместо этого ласково взглянул на меня и сказал: -- Александр Иванович, вы сегодня не засиживайтесь на работе. Понедельник-понедельником, суббота-субботой, но сегодня-то вторник... да? Неделя вам предстоит сложная, отдохните. -- Очень сложная? -- беспомощно спросил я. Янус Полуэктович грустно улыбнулся и прошел в столовую. А я отправился в электронный зал в дурном расположении духа. Директор не злоупотреблял возможностью предсказывать будущее, и очень редко ее демонстрировал. Ушел я с работы, когда еще и семи не было. То ли таинственное предупреждение У-Януса сказалось, то ли захотелось посмотреть свежую серию "Знатоков" по телевизору, сам не пойму. Для очистки совести я сотворил двух дублей. Одного -- доканчивать на "Алдане" расчет задачи для Почкина, а другого -- присматривать, чтобы первый не отлынивал. Есть у меня такая нехорошая черта -- мое настроение в момент создания дубля очень легко этому дублю передается. Из института я выбрался тихонько, стараясь не попадаться ребятам на глаза. Но на улице настроение быстро улучшилось. Был легкий морозец. Девушки, попадающиеся мне навстречу, весело смеялись, обсуждая переменчивую соловецкую погоду и свежие сплетни. Компания ребят с рыбзавода имени Садко прошла навстречу, что-то весело напевая под гитару и явно направляясь к ближайшему кафе. На мгновение мне тоже захотелось устроить маленький загул, выпить легкого болгарского винца "Монастырская изба", что недавно завезли в Соловец, или даже дернуть сто грамм грузинского коньячка под бутерброд с балыком. Но я вовремя сообразил, что в кармане лишь рубль, зарплата будет в четверг, а Володя мне пятерку завтра никак не отдаст. Пообещав той части своего сознания, что требовала разгульного образа жизни, реванш в субботу, я направился в столовую номер 11, где можно было перехватить чего-нибудь на ужин. Хмурая старушка-уборщица уже бродила между столами со шваброй, намекая на скорое закрытие столовой. Но я все же успел встать в хвост маленькой очереди и нахватать с подноса теплых пирожков. Возле кассы меня поджидала еще одна удача -- из недр столовой вынесли остаток молочного, и я разжился сырком с изюмом и бутылкой кефира. Обедневший ровно наполовину, но отягощенный грузом продуктов в авоське, я быстрым шагом направился к общежитию. Морозец крепчал, и пирожки, утратив остатки тепла, стали гулко постукивать друг о друга, когда я, потрясая перед лицом вахтерши пропуском, вбежал в вестибюль. По пути в комнату я забежал на кухню. Там, конечно, никого еще не было. Может быть, на всем этаже я был один, остальные еще сидели в институте. Ставя на плиту чайник, я тщетно боролся с чувством стыда. Нет, и что на меня сегодня накатило? Я открыл свою комнату, включил свет, и собрался уже выгрузить продукты на стол, когда за спиной что-то гулко хлопнуло. Обернувшись я увидел Корнеева. Корнеев был подозрительно тих и печален. Он парил в воздухе возле стены, яростными рывками выдирая застрявший в штукатурке каблук. Злорадно подумав, что и у магистров не всегда удачно получается трансгрессироваться, я все же подошел к Витьке, схватил его за плечи, и потащил. Витька сопел, колотя свободной ногой по стене. Наконец, штукатурка не выдержала, и мы полетели на пол. -- Какой ты неуклюжий, Сашка, -- вздохнул Корнеев, вставая, и поглядывая на стену. В штукатурке зияла круглая дыра. От возмущения я поперхнулся, но все же сказал: -- Завтра заделаешь! -- А что? Могу и сейчас... -- Витька взмахнул было руками, но под моим укоризненным взглядом слегка смутился и заклинания не произнес. -- По-нормальному заделаешь, -- об®яснил я. -- Возьмешь в институте цемента, песочка, и... -- Ладно, -- сдался Витька. -- Ретроград ты, Привалов... О! Пирожки! Это ты угадал. Он уселся за стол, вытряс авоську. Подумал, протянув руку вытащил из воздуха кипящий чайник, но заколебался: -- Эй, а может ты его хотел так принести... по-нормальному? Махнув рукой я уселся рядом. Спросил: -- Что ты так рано-то? -- А ты? -- Меня Янус напугал. Сказал, что... -- Неделя тяжелая будет, -- кивнул Корнеев. -- Во-во. -- И тебе тоже? Витька мрачно откусил половину пирожка. Спросил: -- Чего он темнит, а, Привалов? Может уже про Колесо узнал? -- Не исключено. -- Скандал... -- радостно сказал Корнеев. -- Нет, не похоже. Сашка, может нас на овощную базу отправляют? С минуту мы обдумывали и эту версию. Но все же решили, что по такому мелкому поводу директор нас запугивать не стал бы. -- Ладно, нечего гадать, -- первым сдался Корнеев. -- Слушай, я вот что подумал -- с Колесом... -- Ну? -- содрогнувшись спросил я. -- А если его остановить, когда все люди на Земле счастливы? Когда всем -- везет? -- Здорово, -- признал я. -- Вот только -- когда? Разве так бывает? -- Ну, если об®явить всему миру, что... э... в двенадцать ноль-ноль по Гринвичу, например, всем надо быть счастливыми и удачливыми. Пришлось покрутить пальцем у виска. Корнеев фыркнул. -- Что смеешься? Ну немножко-то можно потерпеть? Сесть с хорошей книжкой у окна, смотреть на красивых девушек. Или собраться большими компаниями, комплименты друг другу говорить, подарки делать! -- А тебя в этот момент комар укусит. Или у соседа труба лопнет, и потолок зальет. -- Полагаешь -- никак? -- серьезно спросил Витька. -- Угу. Нереально. Обязательно кому-нибудь, да не повезет. -- Потерпели бы ради большинства! -- уже отступая высказался Корнеев. -- Такая идея славная! -- Глупая твоя идея, Витька. -- Ладно. Допускаю -- преждевременная! -- Корнеев выхватил из-под моих пальцев последний пирожок и в запале помахал им перед моим лицом. Я с трудом удержался от того, чтобы облизнуться. -- А если -- не сейчас? Через десять лет, через двадцать? Когда уж точно, можно будет добиться всеобщего счастья? -- А зачем тогда еще и Колесо останавливать? Масло масляным делать? Знаешь... если уж люди станут счастливы, то мелкое невезение их не расстроит. Это был еще тот удар! Корнеев запнулся на полуслове, глотнул воздуха и скис. Положил пирожок на стол, поднялся, и смерив меня обиженным взглядом провалился на первый этаж. -- Витька, брось дурить, -- позвал я. Но Корнеев не появился. Обиделся... Вздохнув, я налил себе хорошего, грузинского чая. С®ел оставшийся пирожок, и пошел в холл. Телевизор был выключен... значит точно, один я на этаже. Включив новенький "Огонек" и устроившись на продавленном кресле, я приготовился наслаждаться зрелищами. Но знатоки меня разочаровали. Минут двадцать я смотрел, как Знаменский с Томиным расследовали кражу двух рулонов ситца на фабрике. Вроде бы всем уже было ясно, что главная воровка -- зам. директора по хозяйственной части, женщина умная, но с большими пережитками в сознании, однако знатоки упорно это не замечали. Сообразив, что поймут они это лишь к концу второй серии, я тихонько выбрался из кресла, выключил телевизор, сполоснул кефирную бутылку и отправился спать. Минут двадцать я честно пытался заснуть. Считал в двоичном коде от нуля до тысячи, вспоминал всякие забавные, хорошие истории, случавшиеся в институте на моей памяти -- как Ойра-Ойра помогал Магнусу Федоровичу испытывать джинсы-невидимки, и какой конфуз из этого вышел, или как Кристобаль Хозевич решил-таки на "Алдане" принципиально нерешаемую задачу, но результат оказался принципиально непостижимым... Подумав об "Алдане", и двух своих неумело сделанных дублях, шатающихся сейчас возле пульта, я загрустил. Они Володьке насчитают... так насчитают, что извиняться устану. А ведь можно часам к десяти все закончить, а потом повозиться в свое удовольствие... Додумывая эту мысль, я поймал себя на том, что уже не лежу в кровати, а приплясываю посреди темной комнаты, одеваясь. Ну и ладно. Нечего бездельничать. Не запугает меня Янус... ...Вахтерша приоткрыла окошечко, когда я сбежал в вестибюль, и с легкой надеждой спросила: -- В кино пошел, Саша? -- Нет, на работу... забежать надо на минутку... -- виновато ответил я. Вахтерша наша, Лидия Петровна, словно поставила своей основной целью следить за соблюдением трудового законодательства сотрудниками института. На улице было холодно и пустынно. Чтобы не замерзнуть, я пробежался до института, и влетел в двери так энергично, что какой-то домовой, вытирающий пыль с прикованного у двери скелета, испуганно шарахнулся в сторону, а скелет попытался зажмуриться. Мне стало немножко стыдно, и я перешел на шаг. Работа кипела вовсю. По второ

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору