ывшего историка.  Наверное,  если жить
здесь годами, то любое изменение привычного распорядка станет благом.
   -- Ты ночуй здесь,  -- словно уловив мои мысли сказал Агард. -- Иначе
ночью тебе конец. Либо Клей тебя прикончит, либо его дружки.
   -- А ты?
   -- Меня  рискнут убить лишь  во  вторую очередь,  --  покачал головой
Тараи. -- Ты сегодня такое представление показал, что все призадумаются.
Все,  кроме Клея. Двух вождей не бывает. Даже два грызуна одной стаей не
командуют, а мы... мы немногим их лучше.
   _Куалькуа?_
   _Безопасность среды контролируется постоянно. Мне не нужен сон._
   -- Я буду спать в бараке,  -- сказал я. -- Но ты не беспокойся. Плохо
будет тому, кто рискнет на меня напасть ночью.
   Тараи с сомнением посмотрел на меня.
   -- Смотри,  регрессор.  Я  всех  ваших  штучек не  знаю.  Какими были
регрессоры сто лет назад -- могу рассказать. А про нынешних...
   -- Расскажи мне, что такое Уход.
   -- Что?
   -- Уход.
   -- Ты не знаешь?
   -- У  меня была амнезия,  --  устало повторил я.  --  Кое-что я  смог
восстановить. Но многое -- нет.
   -- Боги древних! -- в полном восторге воскликнул Тараи. -- Я, пациент
санатория с десятилетним стажем, могу поделиться новостями!
   -- Да, Агард. И я буду очень признателен тебе.
   -- Ты  хоть помнишь,  что раньше Матушка светила в  другом небе?  Что
раньше звезд было так много,  что ночь немногим отличалась от пасмурного
дня?
   -- Допустим, что помню. Хотя на самом деле я это вычитал.
   -- Невероятно! -- Тараи так дернул рукой с зажатой в ней кружкой, что
расплескал драгоценный самогон.  Печально глянул  на  залитый ватник,  и
продолжил:  --  Вы прокололись!  Вы, наши любимые регрессоры! Двенадцать
лет назад сунули нос туда, куда не следовало! Полезли налаживать Дружбу,
и получили по загривку!
   -- Ты рад этому? -- удивленно спросил я.
   -- Да!  --  с вызовом ответил Тараи.  -- Нет, мне жаль тех ребят, что
погибли.  Конечно.  Но  рано или  поздно подобное должно было случиться.
Нельзя  бесконечно нести  во  Вселенную  собственную этику,  пусть  даже
абсолютно правильную. Не нужна звездам наша любовь, Ник!
   -- А что тогда нужно? Если не любовь?
   Я не то,  чтобы был с ним не согласен.  Наоборот,  его тихий бунт был
мне симпатичен...  мне,  космическому извозчику Хрумову, а не регрессору
Нику.
   -- Что нужно?  Я не знаю,  Ник,  --  Агард развел руками.  --  Я ведь
историк.  Ни  прогнозист,  ни  философ,  ни  Наставник...  Может быть --
уважение?
   -- Вместо любви?
   -- Прежде любви.  Если она  придет,  конечно.  Это ведь такая смешная
вещь,  любовь... -- Тараи засмеялся. -- Ты знаешь, сколько значений было
раньше у  этого слова?  А  сколько осталось?  А?  Когда тебе разрешают с
самого детства дружить с  девочкой,  и говорят про то,  какая вы славная
пара -- разве это любовь?
   -- Нет, -- ответил я. Представил Катти и поправился: -- Не знаю.
   -- Ты умный парень, Ник. Мало кто сумеет сказать, хотя бы, "не знаю".
   Тараи вздохнул.
   -- Значит,  Уход.  Отвлекся я...  Мы бежали,  Ник. Позорно и постыдно
бежали,  оказавшись перед выбором -- скрыться, или быть уничтоженными. А
словесная чушь  про  нежелание жертв...  это  уже  ваш  любимый  принцип
Обратимости Правды...
   Он захохотал --  и вдруг замолк.  Уставился на меня с испугом, словно
сообразив, что слишком уж разговорился.
   -- Мне тоже кажется, что Обратимость Правды -- не самая верная мысль,
-- сказал я, вставая. -- Я пойду спать. Долгий был день.
   Тараи неуверенно спросил:
   -- Если я останусь на ночь здесь...
   -- Как угодно.
   Я коснулся двери -- та открылась. Темно, горит лишь одна лампа. Здесь
есть управление светом,  или он выключается автоматически? В бараке была
полная тишина,  лишь  за  стенами шум  ветра.  То  ли  спят все,  то  ли
притворяются.
   -- Агард,  ты  вроде бы неплохой человек,  --  негромко сказал я.  --
Слушай, как ты здесь выжил?
   Он молчал, и я касанием заставил дверь закрыться.
   -- Я болтун, Ник. Рассказчик. Вечера долгие, жизнь скучная. А я много
чего  помню про  древние эры.  А  еще  больше придумать могу.  --  Агард
подмигнул: -- Всякая небывальщина... что взять с больного историка?
   -- Не удивляюсь, -- сказал я. -- Спокойной ночи, Агард.

   Это было труднее всего -- заснуть.
   Сон, как подвиг -- неплохое применение сил.
   Почти придуманный мной,  почти оживший Ник Ример,  пилот и регрессор,
медленно уплывал в небытие.
   _-- Куалькуа исследовали его тело, Петр. Они сольются с твоей плотью,
создадут  имитационный покров,  полностью  идентичный пилоту  Геометров.
Вплоть до генного уровня._
   _-- Как это возможно, командующий?_
   _--  Спроси их сам,  человек.  Если ты сможешь понять ответ,  я  буду
завидовать тебе весь остаток жизни..._
   Бедный Ник Ример.  Мне кажется,  ты был хорошим парнем.  Ты болтал со
своим  кораблем  --   и  несчастные  электронные  мозги,  распотрошенные
Счетчиком,  сохранили твои интонации и манеру думать,  словарный запас и
стандартные реакции...
   _-- Петя, я не могу настаивать. Поверь, ты не инструмент для меня..._
   _-- Я хотел бы поверить, дед._
   _--  Кто-то  должен  пойти  на  это.  И  ты  имеешь  наибольшие шансы
прорваться.  Дело не в возрасте или телосложении, эти сраные амебы могут
перекроить любое тело. Главное -- душа. Ты ведь и впрямь на него похож._
   _-- Дед, это почти обидно. Быть похожим на Геометра..._
   _-- Но в этом наш шанс..._
   Я  вспомнил  все.  Свой  настоящий  дом.  Своего  ненастоящего  деда.
Инженера Машу.  Старую побирушку у  магазина.  Мальчика по имени Алешка.
Любимца "Трансаэро" и ФСБ полковника Данилова.  Свою дикую,  безобразную
ссору с дедом на флагмане Алари.
   Но, черт возьми, а Куалькуа, вползшие в мое тело! Это ли не повод для
ярости!
   Я провел рукой по груди. Где здесь моя плоть, а где биоплазма чужого?
Господь бог не разберет!  Где мое тело, где тело Ника Римера? Что служит
границей,  если даже мозги мои  --  наполнены заново из  нервных центров
Куалькуа!   Моя  память  --  как  забавная  безделушка,  перекочевала  в
чудовищное  сознание  Счетчика.  Была  отдана  на  сохранение  Куалькуа,
вернулась, когда ситуация стала критической... с их точки зрения... Я --
игрушка, отданная чужим.
   _Мы не вмешиваемся,  Петр Хрумов. Мы служим. Тебе трудно поверить, но
нам не нужно управлять твоим разумом. Добровольное соглашение..._
   _Что оно дает вам?_
   _Приключение.  Мы --  часть целого,  Петр. Мы живем чужими страстями,
переходим из тела в тело.  Мир --  такая интересная вещь. Можно покорять
его собственными силами.  А можно стать частью чужой силы. Это интересно
-- быть вечным наблюдателем в бесконечном путешествии. Мы служим всем --
и  никому.  Сильные расы пускают нас в свои тела,  Слабые --  мечтают об
этом.  Ты стремишься к  правде?  Весь мир стал бы нашим,  возникни у нас
подобная цель.  Но зачем?  Он и  так наш.  Без насилия и активности.  Мы
наблюдаем... наблюдаем..._
   Я застонал.
   Куалькуа --  легко.  Их судьба --  симбиоз, и растечься по моему телу
для них ничуть ни  неприятно.  Но я  не хочу такой жизни.  Что во мне --
чье?
   Я с детства занимал чужое место.  Рос, откликаясь на имя, которое мне
не   принадлежало.    Пользовался   комфортом   и   уважением,   которые
предназначались совсем  другому  человеку...  маленькому  человечку,  не
ставшему взрослым.  И расплата пришла,  она могла запоздать, но не могла
миновать меня.  Древняя богиня справедливости стряхнула античную пыль  и
отмерила мне мою настоящую судьбу.  Но я  не угомонился,  я стал,  почти
стал,  Никки Римером.  Занял его место под звездами. И Немезида, покачав
головой,  подстегнула своих  грифонов и  вернулась,  чтобы  ударом плети
привести меня в чувство.
   Спасибо,  дочь ночи.  Я  принял свою долю.  Я не Петр Хрумов,  и я не
Никки Ример. Просто человек, начинающий жить заново.
   Звездам не нужна моя любовь. Но и я без нее проживу.
   Я попал в мир Геометров,  мир, который выглядел раем. Такой знакомый,
что он  показался своим.  Да  ведь столько раз он оживал в  человеческих
мечтах,  этот мир добрых людей и справедливых решений, лишенный страха и
унижения!  И  путь,  которым он шел,  тоже казался правильным и  верным.
Воспитание. Обучение. Целесообразность. Справедливость. Любовь.
   Только про уважение -- всегда забывали.
   Быть правым -- это испытание. Хотеть добра -- преступление.
   Раз за разом твоя доброта столкнется с  чужой.  С высоты своей силы и
доброты  захочется помочь,  принять груз  чужих  ошибок  на  собственные
плечи.
   Что  плохого,  если  людям  не  придется  мучаться в  поисках  своего
призвания?
   Что плохого, если расам не придется мучаться в поисках Дружбы?
   Только  ведь  и  Сильные  хотят  того  же  для  Земли.  Спокойного  и
счастливого будущего.  Мирное и  сытое  человечество возит по  Галактике
товары,  позволяя Конклаву заниматься другими делами. Дадут они нам все,
никуда не денутся!  Будут у  Земли гравитационные приводы и звездолеты с
мезонными   реакторами.   Контроль   погоды,   лекарство   от   рака   и
мономолекулярные  нити,  все  появится.  Снимут  Закон  о  Неправомерном
Использовании.  Позволят иметь колонии.  Возникнет Земля-2 и Земля-22...
Все будет.  Надо лишь потерпеть.  Вырастить два-три поколения,  лишенные
амбиций и агрессивности.
   А  если мы  станем равными среди Слабых...  кого винить?  Такова наша
природа. Лучше всего у нас получается джамп...
   В чем тогда винить Геометров? Они исповедуют принцип целесообразности
не только в  отношениях с  Друзьями,  они и  себя не щадят.  Мальчик Ник
Ример,  который любил писать стихи, стал Регрессором. Ибо Наставник счел
это  лучшим  применением его  сил.  Подбросил Никки  выжимку из  мировой
поэзии, ткнул пацана носом в творения зрелых и признанных...
   Как он писал:  _"Тысячи тонущих птиц..."_ Нет,  нельзя было позволить
Нику стать поэтом. Никак нельзя.
   А  ведь я  помню,  помню и другие его стихи!  Он так и не угомонился,
Никки  Ример!  Читал  стихи  управляющей системе своего корабля,  самому
верному слушателю и почитателю.  Его память возвращается ко мне, подобно
моей собственной, сквозь посредников -- Счетчика и Куалькуа.
   Теперь, перестав быть им, я знаю его куда лучше, чем раньше.
   Регрессор и поэт Ник Ример...
   _"Насильно завербованный на фабрику мыслей,_
   _Я отказался служить."_
   Нет,  ты лукавил,  Никки.  Ты не смог отказаться.  Ты лепил Друзей по
образу и подобию своей расы. Своей могучей и несчастной родины. И только
в  тишине  корабля,  в  пустоте кабины,  позволял себе  сказать то,  что
хотелось:
     _"Я отказываюсь понимать их мысли,
     их помыслы, их мыслишки.
     У меня -- *иная мысль*.
     Мысль иная:
     любить, кого сам выбираю,
     и делать, что сам понимаю."_
   Ник Ример,  мне не стыдно было бы носить твое имя. Но это -- немножко
подло.
   Я -- другой.
   И должен найти свою судьбу.
   Я не знаю, чем можно заменить этику Конклава и Геометров.
   Не знаю,  что сильнее целесообразности и  любви.  Если разум и сердце
приводят к одному и тому же выводу, что можно им противопоставить?
   Пока -- не знаю.
   Мой приемный дед,  Андрей Хрумов, ты хотел, чтобы я стал мерой вещей.
Эталоном в самом себе.
   Я попробую.


        Глава 2.

   Утро началось с сирены.
   Долгий,  протяжный вой шел снаружи, с белой пустыни вокруг санатория.
Окна стали прозрачными,  и  мутный свет залил барак.  До половины стекол
лежали сугробы, дальше -- налипшая снежная корка.
   Убить меня ночью не пытались. И на том спасибо.
   Я выбрался из-под одеяла,  оделся.  Вроде бы быстро, но все остальные
намного меня опередили. У дверей санитарного блока выстроилась маленькая
очередь, но никто не входил.
   Это что ж такое, я имею право пописать в гордом одиночестве?
   -- Чего ждете? -- миролюбиво спросил я, подходя к кучке зэков.
   -- Ник,  ты должен принять работу дневального,  --  ответил Тараи. Он
уже прочно занял положение моей правой руки,  посредника при разговорах.
Остальные старались на  меня  не  смотреть.  Троица,  попытавшаяся вчера
вступиться за  Клея,  вообще  держалась  поодаль.  Только  светловолосый
любимчик Гартера решился на  ненавидящий взгляд исподлобья.  А  где  сам
низложенный пахан?
   -- Дневальный -- Клей?
   -- Да, Ник.
   Я молча прошел в санитарный блок.
   Клей Гартер стоял над  унитазами,  методично шаркая длинной щеткой по
белому  пластику.  Пахло  хлоркой.  Надо  же,  методы дезинфекции у  нас
одинаковые.
   -- Санитарный  блок  вычищен,  --  ровным,  лишенным  эмоций  голосом
произнес он.
   -- Верю, -- сказал я.
   Левая  рука  Клея  по-прежнему  была  в  прозрачном  лубке,  но  я  с
облегчением отметил, что он владеет ей почти свободно.
   Земле бы такую медицину!
   -- Ник Ример,  я хочу поговорить с тобой, -- сказал Клей, по-прежнему
не оборачиваясь.
   -- Давай.
   -- Неофициально.
   -- А  я  требовал чего-то иного?  Валяй,  только быстрей,  а то народ
страдает.
   Клей  открыл неприметный шкафчик в  стене.  Бросил щетку  в  тазик  с
каким-то раствором. Обернулся.
   -- Кто ты?
   -- Я же представлялся.
   -- Ты не регрессор,  --  убежденно сказал он.  -- Может быть я плохой
человек. Но я был хорошим Наставником. Ты не тот, за кого себя выдаешь.
   Только этого мне не хватало!
   -- Не  собираюсь тебя переубеждать.  Я  Ник  Ример.  Мне не  нравятся
порядки этого санатория. Вчера я это наглядно об®яснил. Вот и все.
   -- Здесь десять корпусов,  --  негромко сказал Клей.  --  Я  не  буду
врать,  что все старшие меня любят.  Но такого наглого переворота они не
допустят.
   -- Тем хуже для них.
   Несколько секунд он буравил меня взглядом. Потом обмяк.
   -- Может быть...  Не знаю,  как и  почему,  но ты сможешь в  одиночку
взять здесь власть. Наверное, сможешь...
   -- Что за странные речи от бывшего Наставника? -- спросил я. -- Какая
власть?  Все равны!  -- Подошел к сверкающему унитазу, расстегнул брюки.
-- Ничего, если я займусь делом? Тебя это не смутит... не возбудит?
   -- Дурак,  --  презрительно сказал Клей.  --  Наша  пища не  содержит
транквилизаторов.  Пройдет неделя, другая, и тебе самому придут в голову
странные мысли.
   -- Я  не  собираюсь  здесь  задерживаться,  --  бросил  я,  торопливо
обдумывая его  слова.  Вот  как.  Транквилизаторы.  Медицина  на  службе
прогресса.  К  чему тратить энергию на  секс,  когда его  можно заменить
Дружбой и Трудом?
   Клей захохотал.
   -- Ты  говоришь  это  мне?  Своему  _не-другу_?  Ты  хочешь  нарушить
решение, и покинуть санаторий?
   -- Да. А теперь скажи, ты рискнешь об этом рассказать?
   Он снова зашелся в приступе смеха. Резко замолчал:
   -- Откуда ты знаешь наши законы?
   -- Эти законы везде одинаковы.
   -- Ты  же  регрессор...  работал у  Дальних Друзей...  Несостоявшихся
Друзей...  Да,  да.  Я  не  буду тебя закладывать,  Ник Ример.  Но это и
невозможно. Проверяющий прибудет лишь через месяц. Связи с внешним миром
нет.
   -- Прекрасно, -- я направился к умывальнику.
   -- Ник,  если ты еще не понял...  санаторий окружен поселением Гибких
Друзей.  Они  помогают нам  в  лечении.  И  присматривают,  чтобы мы  не
нарушили режим.
   -- И чем страшны эти пиявки? -- спросил я.
   Клей покачал головой.
   -- Порой мне кажется,  что у  тебя нет амнезии.  А потом я убеждаюсь,
что ты  начисто лишен памяти...  Ты ведь сам ответил!  Регрессор Ник,  с
чего начался контакт с Гибкими Друзьями?
   Знания Ника Римера,  его сознание,  отраженное в словах, среагировали
быстрее, чем я.
   -- Внешняя.  Разреженный воздух.  Пески.  Холод.  Подпочвенные озера.
Пиявки.  Жертвы.  Облавы.  Признаки цивилизации.  Регрессия. Воспитание.
Дружба...
   Клей  Гартера  этот  словесный поток  ошеломил не  меньше,  чем  меня
самого.
   -- Ты словно конспект к экзамену готовишь... -- сказал он.
   -- Может быть. Ну и чем ты меня пугаешь? Гибкие -- наши Друзья.
   -- Гибкие --  друзья людей.  Но  мы-то уже не люди.  Мы больные.  Нас
лечат. Выход за территорию санатория -- полная потеря разума. Исключение
из  числа людей.  На  первый раз тебя простят,  Ример.  Спроси у  своего
дружка, как это будет. На втором побеге ты просто исчезнешь.
   Я  помолчал,  обдумывая его слова.  Зачерпнул жидкого мыла из емкости
над раковиной.
   -- Значит, второго побега не будет.
   -- Зря  с  тобой спорил вчера,  --  сказал Клей.  --  Надо  было лишь
подождать. Немного.
   -- Мне кажется, пора освобождать блок, -- ответил я.
   -- Ник! Я хотел... попросить тебя.
   -- Говори.
   -- Я хочу выйти на работы сегодня.
   -- Зачем? Ты еще болен, -- я кивнул на закованную в лубок руку.
   -- Боюсь... за Тика.
   -- Это тот паренек?
   -- Да. Боюсь, он наделает глупостей.
   -- Сволочь ты все-таки,  --  сказал я.  --  Ладно. Поработай. Мне все
равно.
   Люди за дверью встретили мое появление одним общим вздохом.
   -- Свободно, -- сказал я.
   В  двери метнулись все  сразу.  Даже троица Клеевских шестерок.  Даже
бедолага Тик.  Даже мой новый приятель Агард.  И  на всех лицах читалось
облегчение и благодарность.
   Как легко стать хорошим!
   Надо на время отнять у людей какую-нибудь примитивную,  но неизбежную
потребность. А потом, барственным жестом, вернуть.
   И любовь к тебе станет искренней и неподдельной.

   После завтрака я переоделся. Тараи притащил мне одежду, подобную той,
что  была  на  нем.  Ватник,  который стал бы  культовым предметом среди
обитателей земных концлагерей,  довольно легкий и очень теплый.  Толстые
стеганные штаны. Неуклюжие ботинки, носки, перчатки...
   По крайней мере, холодом пациентов санатория не мучили.
   От  своего  серого  костюма  я  избавился без  всякого сожаления.  Он
принадлежал не мне, а Нику Римеру, которого больше не было в живых.
   -- В чем состоит наша работа? -- спросил я Агарда.
   -- Выравнивать пляж.
   Он стоял рядом, наблюдая, как я напяливаю на себя униформу. Несколько
раз помогал справиться с  непривычными застежками.  В основном их одежда
застегивалась пуговицами,  до  молний  они,  видно,  не  додумались,  но
магнитные швы поначалу привели меня в замешательство.
   -- Зачем выравнивать?
   Агард вздохнул.
   -- Со   времен  Морской  эры,   когда   линия  побережья  подверглась
улучшению,  и  наш  материк приобрел действительно круглую форму,  волны
размывают берег...
   -- И мы собираемся выправлять его лопатами?
   -- Да.
   Я покачал головой. Бред. Работа ради работы.
   Ну  а  какое  еще  применение  можно  найти  опасным  преступникам  в
предельно автоматизированном мире?  Подпускать к технике --  рискованно.
Оставлять без работы -- не положено.
   -- Санаторий периодически меняет  дислокацию,  --  сказал  Агард.  --
Рабочая зона -- около десяти километров. Раз в две недели "Свежий ветер"
смещается вдоль побережья.
   -- И так везде?
   -- Не  знаю.  В  зонах  теплого климата,  вероятно,  нет.  Там  много
интернатов, городов, найдется кому следить за берегом.
   -- Зачем это нужно, Агард?
   Он хитро улыбнулся:
   -- Тебе лекцию прочесть, или так ответить?
   -- Так.
   -- Не знаю.

   Мороз  был  градусов пятнадцать,  если  отдать должное шкале Цельсия.
Геометры вели  отсчет  с  температуры здорового человеческого тела,  они
очень серьезно относились к мысли,  что человек --  мера всех вещей.  Но
меня  больше устраивал подход шведского физика.  Не  стоит  заблуждаться
относительно нашей роли в мироздании. Вода -- древнее плоти.
   Небо с утра очистилось, лишь белесая дымка затягивала горизонт. Снег,
чистейший и  ослепительно белый,  на  Земле такой лишь в  горах увидишь,
покрывал  все,  насколько  хватало  взгляда.  Черные  решетчатые силуэты
сторожевых вышек отчетливо выделялись по  периметру санатория.  С  одной
стороны их  не  было  --  там  снег плавно,  почти незаметно переходил в
ледяное крошево и стылую воду океана. Издали вода казалась белой, густой
как молоко.
   Неужели Гибким Друзьям здесь нравится?  Насколько я по