осталось семь минут, а повтор ее будет завтра в полдень.
Я  остался на канале,  разглядывая простенькую инсценировку --  на голой
сцене  женщина  в  пышном  платье,  сложив  руки  на  груди,  говорила в
пространство:
   -- Как я  ненавижу твое имя!  Смени его,  и я стану твоей!  Неужели я
значу для тебя меньше, чем это пустое, ненавистное слово!
   Откуда-то сбоку появился лысеющий мужчина,  тоже в  одежде старинного
фасона, со шпагой на боку. Он протянул к женщине руки и воскликнул:
   -- Я тебя за язык не тянул! Дай мне свою любовь -- и я сменю имя!
   У  меня  появилось  идиотское ощущение,  что  происходящее на  экране
смутно  знакомо...  Тем  временем  мужчина  и  женщина  обнялись,  экран
потемнел,  появилась  красочная  обложка  книги.  Окровавленный юноша  с
кинжалом в  груди  лежал у  гроба,  из  которого приподнималась бледная,
похожая на вампира, девушка.
   -- В  серии "Классический женский роман",  --  сказал мягкий голос за
кадром,  --  мы представляем роман Вильяма Шекспира "Ромео и Джульетта",
Наконец-то  в  адекватном,  современном переводе!  Теперь  и  вы  можете
прочитать то,  что  является  признанным шедевром,  окунуться в  кипение
страстей,  пиршество чувств,  красоты пейзажей и лабиринты интриг!  И не
бойтесь печального конца  --  специально для  этого  издания талантливый
литературовед  Виктор   Буздуган  написал   продолжение  --   "Джульетта
Монтекки", достойное...
   Мне то ли смеяться хотелось,  то ли плакать.  Нет,  наверное, все же,
смеяться --  я уткнулся в подушку, давя хохот. Отсмеявшись, переключился
на питерский канал -- там шел старинный фантастический фильм -- "Чужой".
Довольно-таки смело,  надо признать. Телевизионщиков могут и привлечь за
разжигание ксенофобии...  Я  вывел на  экран информацию,  сопровождающую
показ фильма -- оказалось, что по программе он был заявлен очень скромно
-- "старое  кино",  без  названия,  а  после  фильма  выступит известный
писатель и  критик Андрей Николаев.  Наверное,  будет разоблачать узость
взглядов режиссера.
   По   московскому   круглосуточному  обсуждали   новое   постановление
Полянкина,  который  ввел  крупные  субсидии  для  переезжающих  жить  и
работать в  Москву.  Обозреватели сходились на  том,  что эффекта это не
даст -- граждане будут получать денежки и уезжать. Ну кто же, находясь в
здравом  уме,  променяет  Нижний  Новгород,  Владивосток  или  Питер  на
грязную, шумную и бестолковую бывшую столицу?
   Последним из работавших ночью каналов был "Шестой".  Но и  там ничего
хорошего не оказалось -- передавали "Телемагазин". Я натолкнулся как раз
на  рекламу "Чудесного Штопора" с  электрическим приводом,  позволяющего
открывать до двадцати бутылок вина в минуту.
   И  вот тут я  не  выдержал,  и  загоготал в  полный голос.  На экране
симпатичная девушка мучалась с  обычным штопором,  потом  пришел лощеный
мужчина,  выкинул обыкновенный штопор в окно и достал электрический... А
я хохотал как ненормальный, сидя на кровати и тщетно зажимая рот руками.
   Счетчик вскинулся в кресле. Глаза его засверкали.
   -- Из... извини... -- простонал я.
   -- До двадцати бутылок в  минуту!  --  донеслось из телевизора,  и  я
вновь забился в истерике.
   -- Я не влиял на тебя! -- воскликнул рептилоид.
   Мне удалось лишь кивнуть,  на  разговор сил не  было.  Да при чем тут
влияние чужого?  У  каждого из  нас  дома есть свой агрегат по  промывке
мозгов -- телевизор.
   -- Сорок девять долларов девяносто девять центов,  или же восемьдесят
девять рублей,  или три космобакса!  Звоните сейчас,  и за ту же цену вы
получите еще и набор пробок для испытания Чудесного Штопора!
   Отсмеявшись я убрал звук и пояснил смущенному Счетчику.
   -- Извини. Мне не спалось. Я включил телевизор... развеселился.
   -- Телевизор? -- со сна Счетчик казался более тупым, чем обычно.
   -- Не видишь, что ли?
   Рептилоид повернул голову к экрану, потом кивнул:
   -- Свет... Я не могу воспринимать визуальный ряд вашего телевидения.
   -- Почему?
   -- Слишком  медленная  развертка,   крупные  сегменты,   из   которых
формируется изображение...  и  очень  большое  количество помех.  Крайне
трудно обработать такую информацию.
   На мой взгляд телевизор показывал идеально.
   -- Но ты же видел изображение на дисплее, там, в челноке!
   -- Не видел.  Снимал данные по пути к экрану. Это гораздо удобнее, --
Счетчик вновь свернулся клубком.  --  Продолжай свой отдых,  я перестану
воспринимать звук как внешний раздражитель.
   Через  мгновение  он  снова  спал.   Точнее  не  спал,   а  занимался
познанием...  Удобная  у  них  физиология.  Я  опустил ноги  с  кровати,
прислонился к стене, вздохнул. Мне спать не хотелось совершенно.
   Возможно ли украсть челнок?
   В буквальном смысле -- нет. Подготовка к старту заканчивается лишь за
час  до  запуска.  И  потом  требуется труд  сотен людей,  чтобы корабль
стартовал.
   А возможно ли подменить экипаж? "Бураны" в транспортных рейсах летают
с тремя членами экипажа --  командир, он же первый пилот, второй пилот и
джамп-навигатор.  Допустим,  Данилов и  впрямь берет  меня  в  экипаж...
вторым  пилотом,   вероятно.   На  каком  этапе  контроль  над  экипажем
минимален?  В автобусе,  по дороге на старт,  народа много.  Разве что у
стартового стола,  перед загрузкой в  лифт.  Но как провести туда деда и
Счетчика?  А что делать с Даниловым и джамп-навигатором?  Оставлять их у
стартовой позиции -- это убийство. Когда "Энергия" выпихивает "Буран" на
орбиту -- старт заливают реки огня. Отпустить -- поднимут тревогу...
   И не удивятся ли в ЦУПе тому,  что все переговоры ведет второй пилот?
А  как подделать телеметрию --  если нацепить датчики на деда,  то врачи
немедленно отменят старт.  Это там, у чужих, доктора давно махнули рукой
на состояние экипажа... трезвый -- и ладно...
   Сотни проблем.
   Стоп! Что со мной?
   Я ведь обдумываю, как похитить звездолет!
   Подавив первый импульс --  кинуться к Счетчику,  я попытался привести
мысли в порядок. Неужели он все-таки пытался воздействовать на меня?
   Кажется, нет.
   Мое отношение к  задуманному дедом и рептилоидом плану не изменилось.
Не хотел я этого...  по крайней мере, так вот, не получив никаких четких
об®яснений.  И  прорываться к  челноку с  боем,  с автоматом наперевес и
дедом на закорках -- не собирался!
   Просто   злость  накатила.   После   гениального  перевода  "Ромео  и
Джульетты" на  молодежную феню,  после  рекламы  электрического штопора,
после трусливого,  ночного показа старого кинофильма, рисующего чужих не
в лучшем свете.
   Ведь будет становиться все хуже и хуже. Мы деградируем. Стремительно,
бесповоротно. Превращаемся в расу идиотов.
   Дверь скрипнула.
   -- Петя?
   Дед опасливо заглянул в комнату.
   -- Все в порядке?
   Я быстро встал,  на цыпочках подошел к двери,  выскользнул в коридор.
Там было темно,  лишь у  лестницы на  второй этаж тускло тлела лампочка.
Кажется, в детстве я боялся темноты... уж не знаю, почему. Дед пообещал,
что  у  моей  двери всегда будет гореть свет,  и  выполнил обещание.  Не
ночник над кроватью --  дед никогда не потакал моим страхам,  а  свет за
дверью.  Но  мне  этого вполне хватило.  Ведь  у  этой лампочки даже нет
выключателя.  Она всегда горела...  и  когда я  спал в своей постели,  и
когда занимал койку в  училище,  и  когда устраивался в отеле под светом
чужой звезды...
   -- Все нормально, Петя? -- тревожно повторил дед.
   В  старой пижаме и  шлепанцах он  не выглядел идеологом человеческого
шовинизма,  хитрым  демагогом  и  безжалостным оппонентом  правительств.
Обрюзгший старик, которому давно положено доживать свой век у телевизора
со стаканом кефира...
   -- Ты...  ты боишься за меня? -- сообразил я. -- Боишься, что Счетчик
попытается воздействовать?..
   Дед отвел глаза.
   -- Я просто смотрел телевизор.
   -- И что нового?
   Я пожал плечами:
   -- В продажу поступил электронный штопор.  Открывает двадцать бутылок
в минуту.
   Дед    послушно   улыбнулся.    Так   улыбаются   ребенку,    взахлеб
пересказывающему  свой  первый  анекдот.  Да  и  у  меня  уже  смеха  не
оставалось.
   -- Мы в какую-то пропасть валимся,  дед,  --  сказал я, прислоняясь к
косяку. -- Отупение. Причем... радостное такое.
   -- Радостное отупение -- это хорошо сказано, -- дед кивнул.
   -- Нет,  я не думаю,  что Счетчик на меня влиял...  наверное,  просто
ночь. Я начал обдумывать, как спереть челнок!
   Дед терпеливо ждал.
   -- Ночью...  оживает злость,  дед.  Я привык спать ночами.  А днем --
читать хорошие книги, или смотреть хорошие фильмы. Не оставалось времени
подумать о чем-то плохом. Может быть я зря сплю ночами?
   -- Ты посмотрел пару каналов и увидел пару тупых передач,  --  сказал
дед.  --  И  решил,  что стоит ли соблюдать правила игры,  установленные
_таким_ человечеством?
   -- Да, наверное. Только каналов было пять.
   -- Петя,  ты  не  совсем прав.  Радостное отупение --  это нормальное
состояние  человечества.   Оно   лишь  принимает  разные  формы.   Когда
происходит столкновение культур,  потеря глобальных ценностей -- вот как
сейчас,  оно становится рельефнее,  ярче.  Но  всегда и  во  все времена
состояние радостного отупения устраивало большинство людей.
   -- Значит причина была ошибочна. А вывод?
   -- Вправе ли  мы  нарушать законы?  Не  те,  что вписаны в  уголовный
кодекс, а моральные законы, этические постулаты?
   -- Да.  Только не _мы_ -- ты ведь для себя все давно решил. Вправе ли
_я_?
   Дед взял меня за руку -- цепко и сильно.
   -- Петя,  я воспитывал тебя человеком. Настоящим человеком. Мне часто
казалось... и сейчас еще кажется... что это удалось.
   -- Спасибо...
   Никогда дед не говорил мне такого.  Наши отношения просто были, а что
в них являлось воспитанием, что любовью, что амбициями великого демагога
-- я не знал. И не хотел знать.
   -- Ты правильный,  Петя, -- негромко продолжил дед. -- Ты ведь сам не
знаешь,  насколько  правильный.  Когда  ты  был  мальчишкой это  умиляло
взрослых и отпугивало от тебя сверстников... когда ты стал взрослым, это
стало отпугивать взрослых и привлекать детей.
   Он тихонько засмеялся.
   -- Общаясь с тобой люди начинают испытывать комплекс неполноценности.
   -- Что? -- я растерялся.
   -- Комплекс неполноценности,  -- повторил дед. -- Ты абсолютно честен
и  этичен.  Ты  всегда  ставишь  общественные ценности над  личными.  Ты
способен вести разговор на  любую тему...  от влияния эллинской культуры
на  развитие  восточной философии,  и  до  технологии кустарной выплавки
легированной стали...
   -- Нет, дед, погоди, легированную сталь кустарно не...
   Дед тонко захихикал. Я потер лоб и замолчал.
   -- Ты   вызываешь  у   окружающих  спонтанную  неприязнь.   Настолько
бессмысленную,   что  их  поведение  становится,  наоборот,  подчеркнуто
дружелюбным. И в то же время это лишает тебя друзей. С идеальными людьми
не дружат,  им поклоняются.  Но от этого я тебя сумел уберечь...  хоть и
было трудно.
   У меня горели щеки. Это не просто неприятно, это гнусно!
   -- Я добивался одного,  --  сказал дед.  -- Чтобы в этот, наступивший
миг...  как  я  надеялся,  что он  наступит!..  ты  был вправе принимать
решения.   Не  боялся  преступить  черту  общепринятой  морали.   Законы
придумывают для  того,  чтобы  их  нарушать.  Каждый шаг  человечества в
завтра был нарушением законов сегодняшних.  И всегда находились те,  кто
смел нарушить законы... Те, кто переступал черту, обычно были негодяями.
Я  мечтал  о  другом.   Чтобы  ты  мог  решать  --   не  оглядываясь  на
человечество.   И  был  не  худшим  его  представителем,   одновременно.
Невозможная задача. Но я попытался ее решить.
   -- Дед, ты веришь в то, что говоришь? -- прошептал я.
   -- Да.
   -- Уговариваешь меня принять собственную,  личную этику?  И  при этом
считаешь, что я останусь человеком?
   -- Да.
   -- Но ведь это не моя этика,  дед,  --  тихо сказал я.  -- Это все --
проекция  твоих  взглядов.   Твои  страхи,   комплексы,  мечты.  Я  твой
инструмент,  дед.  Ты  верил,  что человечеству,  чтобы достичь величия,
потребуется такой как я. И создал меня. Вырастил, как в колбе.
   Дед кивнул.
   -- Ты  прав.  Но я  задам лишь один вопрос.  Ты веришь,  что я  прав?
Веришь, что нынешнее состояние приведет Землю к гибели?
   -- Верю, -- сказал я. -- Верю.
   -- Тогда не бойся решать, Петя.
   Я долго молчал,  а дед ждал ответа.  За стенами шумел ветер. Спали на
своих  дачах  дряхлые писатели и  резались в  покер их  энергичные дети.
Набиралась сил  перед  новым трудовым днем  бывшая столица.  В  Звездном
ночная  смена  диспетчеров  вела  на   посадку  возвращающиеся  корабли.
Огромная  страна  гнала   горючее  и   клепала  ракеты-носители,   жадно
разглядывала иноземное барахло и отлавливала воробьев,  так полюбившихся
чужим.  Крошечная планета Земля плыла по орбите, а небо было вокруг -- и
люди смотрели в небо с азартом, надеждой и страхом.
   И  никому не  было  дела,  что  меня просят спасти человечество --  и
переступить при этом через себя.
   -- Дед, нам нужен "Буран". И меня вроде туда берут. Но я не знаю, как
нейтрализовать остальных членов экипажа.
   -- Пошли, -- сказал дед.
   -- Куда?
   -- Ко  мне  в  комнату.  Позвоним Данилову.  Он  должен был прилететь
вечером.


        Глава 2.

   Когда дед снял трубку, я попросил в последний раз:
   -- Пожалуйста, не надо.
   -- Я понимаю,  рано...  --  буркнул дед.  --  Четыре утра... эх... но
Данилову не привыкать. Боевой летчик, все-таки.
   Из  динамика доносились долгие гудки.  Наверное,  телефон отключен на
ночь.  Я порадовался этому, но дед меланхолично ткнул в клавиши. Тройка,
семерка,  ноль. Похоже, ему был известен код срочности, установленный на
телефоне Данилова.
   -- Алло!  --  отозвался аппарат.  Дед оставил динамик включенным, и я
невольно слышал весь  разговор.  Голос  Данилова был  жестким и  бодрым.
Может он не спал?
   -- Спасибо за рыбку, -- сказал дед.
   После секундной паузы Данилов отозвался:
   -- Рад, что понравилась...
   -- Забегай... как-нибудь.
   Дед положил трубку. Улыбнулся мне.
   -- И для этого надо было будить Александра Олеговича среди ночи?
   -- Он приедет через полчаса-час,  -- об®яснил дед. -- Ключевым словом
было "забегай". "Как-нибудь" -- мусор.
   Я заерзал на старом стуле, помнившем меня еще ребенком.
   -- Дед, ты и президенту так можешь позвонить?
   -- Президенту не могу.  Советнику по национальной безопасности -- да.
Но он нам не нужен. Должность меняет людей.
   Конечно,  я  знал,  что  круг  знакомых у  деда --  огромен.  Но  что
знакомства эти настолько тесные...
   -- А откуда ты Данилова знаешь?
   -- Я  был  в  комиссии по  обмену  военнопленными,  в  девятом  году.
Александра  хотели  расстрелять,   он   сжег  "Гетмана  Мазепу",   почти
достроенный авианосец, на верфи Николаева, перед тем, как получил ракету
в двигатель. Ну... удалось обменять парня.
   Дед неожиданно захихикал.
   -- Обменяли...  на  Украине тогда было  совсем туго  с  горючим.  Два
эшелона нефтепродуктов за одного военного преступника.
   Вот это да.  В безумные времена крымского конфликта --  джампом тогда
еще и не пахло,  и люди предпочитали ненавидеть соседей, а не чужих, мне
было лет пять. Мало что помню с того возраста. В школе мы уже учились по
картам,  где  Крым  был  независимым государством,  и  только дед  скупо
обмолвился,  что  независимость  эта  стала  единственной  альтернативой
Российско-Украинской войне.
   -- Потом еще встречались, -- меланхолично продолжал дед. -- Вот когда
мы священников отправляли Хиксоидам. Данилов тогда не в "Трансаэро" был,
в  Роскосмосе.  Курировал особо  важные  перевозки.  И  вот  приехали  в
Звездный космонавты в рясах...
   Про  эту  историю я  слышал.  Лет  десять назад  несколько церквей --
католическая,  протестантская и православная,  об®единив усилия добились
от  правительств США и  России небывалого демарша.  Земля потребовала от
Хикси  разрешить миссионерскую деятельность людей на  их  планетах.  Это
отвечало каким-то параграфам галактического кодекса,  и "крестовый поход
в  небеса"  об®единенной  концессии  начался.   Правда,  в  обмен  Хикси
потребовали создания на Земле собственной миссии.  Только через два года
люди поняли,  что в  обмен на  священников получили не служителей чужого
религиозного культа,  а группу профессиональных иллюзионистов... у Хикси
есть довольно близкий аналог циркового искусства.  Уж  не знаю,  чем это
задело христиан,  но миссии у Хиксоидов были свернуты,  а вскоре и чужие
отправились домой.
   Кстати,  методика,  которой они  превращали воду  в  вино и  исцеляли
неизлечимо больных, так и осталась загадкой.
   -- Ты молодец, деда... -- сказал я. -- Ты и впрямь ко всему готов.
   -- Данилов -- умный мужик. Он поймет.
   -- Так ты и впрямь хочешь ему все рассказать?
   -- Ага, -- с видимым удовольствием сказал дед.
   -- Дед,  скажи... если ты так хорошо знаешь Данилова... наверное, и с
остальным руководством фирмы в прекрасных отношениях?
   Дед пожал плечами. Но я не отступал:
   -- Моя карьера,  звания,  должность... чьих рук все это? Я пробивался
сам -- или меня тянули твои друзья?
   -- Сам,  Петя.  Меня не заботила карьера внука. Мне было важно, чтобы
ты стал профессионалом. Верящим в свои силы.

   Через полчаса я вышел встречать Данилова.  Стоял у калитки, глядел на
редкие огоньки соседних дач.  Кажется,  горел  свет  у  моего маленького
приятеля.  Наверное,  Алешка режется в  свою игру с чудесной фрактальной
графикой. А за камешками ведь не зашел... постеснялся.
   Наконец послышался мягкий рокот  мотора.  Данилов то  ли  не  страдал
излишним патриотизмом,  то ли просто любил хорошие машины --  он приехал
на  новеньком  черном  "Мерседесе".   Я  открыл  ворота,  он  в®ехал  на
территорию, заглушил двигатель.
   -- Что  случилось,   Петр?   --  спросил  лучший  пилот  "Трансаэро",
выбираясь.  Он  был  в  форме  полковника  Космических Сил,  и  с  такой
колодочкой медалей на  груди,  словно собирался на  прием к  президенту.
Поблескивали даже две звезды Героя...  наверное,  Данилов решил избежать
любых проблем с постами и патрулями.
   -- У нас чужой в доме,  Александр Олегович,  -- сказал я, пожимая ему
руку.
   -- Твою мать! -- выругался Данилов. -- Кто?
   -- Счетчик.
   -- С ума сойти. Обезврежен?
   Мы вместе пошли к дому. Навстречу кинулся Тиран -- и завилял хвостом.
Может у собак появилось генетическое уважение к орденам и медалям?
   -- Он с предложением. Деловым.
   -- Ясненько,  --  полковник хлопнул меня по плечу.  --  Дождался твой
дед, а?
   -- Дождался...  --  беспомощно подтвердил я. -- Александр Олегович он
хочет...
   -- Кончай пиетет, а? -- буркнул Данилов. -- Я тебя с двух лет знаю.
   -- Да? -- поразился я.
   -- Зови либо Сашей...  либо дядей Сашей,  --  ухмыльнулся Данилов. --
Так чего старик хочет?
   -- "Буран".
   Данилов заиграл желваками.
   -- Ясно. Не угомонился, значит...
   Я  почувствовал облегчение.  Данилов деду  не  поможет.  И  угона  не
допустит.
   -- Твое мнение какое,  выдержит старик старт?  --  спросил полковник,
когда мы  вошли в  дом.  Внутри у  меня что-то оборвалось.  Нет,  если я
"правильный", как считает дед, тогда все вокруг -- ненормальные.
   -- Выдержит... Саша.
   -- И то хлеб.
   В  прихожей по-прежнему царила  полутьма.  Я  замялся,  пока  Данилов
разувался --  куда его вести вначале. Но по лестнице зашаркали тапочки и
появился дед.
   -- Здравствуй, Саша, -- спускаясь сказал он.
   -- Здравствуйте,   Андрей  Валентинович,  --  Данилов  вытянулся  как
новобранец перед генералом. -- Я прибыл.
   -- Буди Карела, Петр.
   Я  открыл дверь в свою комнату --  и увидел мерцающие глаза Счетчика.
Устало сказал:
   -- Пошли.
   -- Что произошло? -- рептилоид спрыгнул с кресла.
   -- Нашего полку прибыло.
   Из-за  моей  спины Данилов заглянул в  комнату.  Присвистнул,  ув