Сергей Лукьяненко. Мой папа -- антибиотик

     Сквозь сон я услышал тихий гул снижающегося флаера. Тонкое
угасающее пение плазменных моторов, шорох ветра, путающегося  в
плоскостях.  Окно  в  сад было открыто, а посадочная площадка у
нас совсем рядом с домом. Папа давно  уже  грозится  перетащить
керамические плитки, из которых выложен пятиметровый посадочный
круг, подальше в сад. Но делать этого, наверное, не собирается.
Если  уж  ему  понадобится  сесть бесшумно, то он приземлится с
отключенными двигателями. Этого делать нельзя, слишком опасно и
сложно, но папа на такие мелочи не обращает внимания.

     Дело в том, что мой папа -- антибиотик.

     Не  открывая  глаз,  я  сел  на  кровать. Пошарил рукой по
столу, где была сложена одежда, но передумал и побрел  к  двери
прямо  в пижаме. Ноги путались в длинном теплом ворсе ковра, но
я нарочно старался не отрывать их от пола. Мне  очень  нравится
этот  толстенный  мягкий  ковер,  на котором можно кувыркаться,
прыгать и делать все, что угодно, не рискуя сломать себе шею.

     За  окном  гулко стукнули посадочные стойки флаера. Сквозь
веки просочился тускло-красный свет тормозного выхлопа.

     По-прежнему  не  размыкая  глаз,  я  открыл  дверь,  начал
спускаться по лестнице. Если папа приземлился "громко", значит,
он  хочет,  чтобы  я знал -- он вернулся. Но и я хочу показать,
что знаю это.

     Шаг,   еще  шаг.  Некрашеные  деревянные  ступени  приятно
холодили ноги. Не  мертвой  сыростью  металла,  не  равнодушным
ледяным  ознобом  камня  -- а живой, ласковой прохладой дерева.
По-моему, настоящий дом  обязательно  должен  быть  деревянным.
Иначе -- это не дом, а крепость. Укрытие от непогоды...

     Шаг,  еще  шаг...  Я сошел с последней ступеньки, встал на
гладкий паркет холла.  Забавно  определять  свое  положение  по
состоянию  пола.  Шаг,  еще  шаг.   Я  уткнулся лицом во что-то
твердое и гладкое, как сталь; скользкое и  упругое,  как  рыбья
чешуя; теплое, как человеческая кожа.

     -- Гуляешь во сне?

     Отцовская  рука  вз®ерошила  мне  волосы.  Я  уставился  в
темноту, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Ну  конечно,  папа
вошел в дом, не зажигая света.

     -- Включить свет, -- обиженно сказал я, пытаясь увернуться
от отцовской ладони.

     По   углам   холла   начали   разгораться  желто-оранжевые
светильники. Темнота сжалась, убегая в  широкие  прямоугольники
окон.

     Папа,  улыбаясь,  смотрел  на  меня.  Он  был  в десантном
спецкостюме, и обтягивающий его тело черно-смоляной  биопластик
уже    начал   светлеть.    Приспосабливался   к   изменившейся
обстановке.

     --  Ты  прямо  с  космодрома?  -- спросил я, с восхищением
глядя  на  отца.  Как  обидно,  что  сейчас  ночь  и  никто  из
одноклассников его не видит...

     Спецкостюм  казался  тонким,  наверное,  из-за  того,  что
мускулы  рельефно  выделялись  под  тканью-хамелеоном.  Но  это
только  иллюзия. Биопластик выдерживает температуру в полтысячи
градусов и  отражает  очередь  из  крупнокалиберного  пулемета.
Ткань,   из  которой  сделан  спецкостюм,  имеет  одностороннюю
подвижность. Не знаю, как это устроено, но если дотронуться  до
комбинезона  снаружи  -- он твердый, словно из металла. А когда
надеваешь спецкостюм (папа иногда мне разрешает) -- он мягкий и
эластичный.

     --  Мы  приземлились час назад, -- рассеянно сказал, ероша
мне волосы, папа. -- Сдали оружие, и сразу по домам.

    -- Все в порядке?

    Папа подмигнул мне, заговорщически оглянулся.

    -- Все более чем в порядке. Болезнь ликвидирована.

     Слова  были  обычными,  как всегда. А вот улыбка у папы не
получилась. И спецкостюм  у  него  никак  не  мог  успокоиться:
поблескивали    разбросанные    по   ткани   датчики,   мерцала
разноцветным непонятным узором  индикаторная  панель  на  левом
запястье.  По  цвету  спецкостюм  уже  ничем  не  отличался  от
бледно-голубых обоев. Шагни папа к стене --  и  его  невозможно
будет заметить.

     --  Пап, -- чувствуя, как слетает с меня сон, прошептал я.
-- Трудно пришлось?

     Он  молча  кивнул.  И  нахмурился -- теперь уж абсолютно
по-настоящему.

     -- А ну-ка, марш в постель! Два часа ночи!

     Наверное,  таким  голосом  он  отдает  приказания  там, на
планетах, пораженных болезнями. И никто не решается спорить.

     --  Есть!  --  четко,  в  тон папе, ответил я. Но все-таки
спросил напоследок: -- Пап, ты не видел...

     --  Нет.  Ничего,  теперь  сможешь болтать со своим другом
снова. Связь с планетой восстановят к утру.

     Я  кивнул  и  пошел вверх по лестнице. Оглянувшись у самой
двери увидел, что папа стоит  на  пороге  и  стягивает  с  себя
гибкую голубую броню. Перегнувшись через перила, я смотрел, как
перекатываются у него по спине тугие клубки мышц. Я никогда  не
смогу  так  накачаться, не хватит терпения. Папа заметил меня и
махнул рукой:

-- Ложись, Алик. Подарок покажу только утром.

Это здорово, подарки я люблю. Папа дарил их мне, еще когда я был совсем
маленьким и не знал, кем он работает.

        @

Когда от нас ушла мама, мне было пять лет. Помню, как она целовала меня --
я стоял у двери, никак не мог понять, что происходит. Потом мама ушла.
Навсегда. Она сказала, что я могу приходить к ней в любой момент, но я так
и не пришел. Потому что узнал, из-за чего они с папой рассорились, и я
обиделся. Оказывается, маме не понравилось, что папа служит в Десантном
Корпусе.

Однажды я случайно услышал их спор. Мама говорила что-то отцу -- тихо,
устало, так говорят, когда доказывают самому себе, а не собеседнику.

-- Неужели ты не видишь, в кого превратился, Борис? Ты даже не робот --
для них есть Три Закона, а для тебя ни одного. Ты делаешь то, что тебе
прикажут, не думая о последствиях.

-- Я защищаю Землю.

-- Не знаю... Одно дело, когда ваш Корпус сражается с Пилигримскими
диверсантами. А другое, когда десантники усмиряют колонии.

-- Я не имею права об этом думать. Решает Земля. Она определяет болезнь,
она назначает лечение. А я просто антибиотик.

-- Антибиотик? Верно. Они тоже лупят наобум -- и по болезни, и по
человеку.

Они замолчали. Потом мама сказала:

-- Прости, Борис, но я не могу любить... антибиотика.

-- Хорошо, -- спокойно сказал папа. -- Но Алька останется со мной.

Мама промолчала. А через месяц мы с папой остались одни. Честно говоря, я
даже не сразу это почувствовал. Мама и раньше подолгу не бывала дома --
она журналист, и ездит по всей Земле. Папа бывает дома гораздо больше,
хотя раз или два в месяц уезжает на несколько дней. А когда возвращается,
привозит подарки -- удивительные вещи, которых нет ни в одном магазине.

Однажды он привез Поющий Кристалл. Маленькая, сантиметровая пирамидка из
прозрачного синего камня тихо, не умолкая ни на секунду, наигрывала
странную, бесконечную мелодию. Звук Кристалла менялся, когда шел дождь, а
когда на него падал солнечный свет, становился громче, если Кристалл
подносили к металлу, он менял тональность. Он и сейчас поет свою вечную
песню, плотно укутанный ватой и запрятанный в самый дальний угол шкафа.

Были еще лотанские зеркала и рэтские скульптурки -- вылепленные из мягкой
розовой пластмассы люди взрослели, старились, смотрели то улыбчиво, то
хмуро.

Ну а самым лучшим подарком был пистолет.

В тот раз папы не было почти неделю. Я ходил в школу, играл со своим
другом Мишкой по прозвищу Чингачгук. Ездил с ним и его родителями в
соседний город, где начинался праздник Смеха. Мишка даже ночевал у меня
несколько раз. И все равно было скучновато. Наверное, папа это понял.
Когда он приехал, то даже не стал ничего рассказывать. Порылся в сумке и
протянул мне тяжеленный металлический предмет. Секунду я держал его в
руках, не догадываясь, в чем дело. И только когда устала рука и я едва не
уронил оружие, до меня дошло -- это не игрушка. Ее не стали бы делать
такой тяжелой, под силу лишь взрослому.

-- Он не стреляет, -- угадав мой вопрос, сказал папа. -- Я разбил
излучающий генератор.

Я кивнул, пытаясь прицелиться. Пистолет дрожал в ладони.

-- Откуда он, пап? -- нерешительно спросил я.

Папа улыбнулся.

-- Помнишь, кем я работаю?

-- Антибиотиком! -- с готовностью ответил я.

-- Верно. В этот раз мы лечили болезнь под названием "космическое
пиратство".

-- Настоящие пираты? -- У меня перехватило дыхание.

-- Даже слишком настоящие.

Конечно, папина работа нравилась мне не только из-за необычных подарков.
Мне нравилось, что папа такой сильный, сильнее любого из наших знакомых.
Он мог в одиночку поднять флаер, мог пройти на руках весь сад. Каждое
утро, в любую погоду, и зимой и летом, он по два часа тренировался в саду.
Я к этому привык, а вот те, кто заходил к нам впервые и видел отца,
меланхолично подтягивающегося на двух пальцах левой руки или разносящего в
щепки толстенные доски, закрепленные в специальных стойках по всему саду,
были очень удивлены. Когда же они замечали, что отец движется и наносит
удары с закрытыми глазами, то многим делалось не по себе. Отец в таких
случаях смеялся и говорил, что его работа на девяносто девять процентов
состоит из тренировок. После всего этого шел вопрос: кем же он работает.
Папа весело разводил руками: "Антибиотиком". Секунду гость переваривал
услышанное, потом понимающе восклицал: "Десантный Корпус!"

        @

Проснувшись, я первым делом выглянул в окно. Словно проверял, не
приснилось ли мне папино возвращение. Но все было в порядке -- среди
деревьев мелькала быстрая тень. Папа тренировался без всякой скидки на то,
что не спал полночи. Слышались глухие удары. Мишеням-деревяшкам
приходилось туго...

Я прошел к видеофону -- маленькой матово-белой панели на стене. С тайной
надеждой набрал длинный, пятизначный номер. Код планеты. Код города. Номер
видеофона...

Экран засветился бледно-голубым, потом появились строчки: "Служба Связи
просит прощения. Связь с планетой Туан отсутствует по техническим
причинам".

Тоже мне, извинения... А уж формулировочка какая гладкая! Конечно, если на
планете третий день бушует мятеж и тяжелые танки восставших в упор
расстреляли ретрансляторы, это можно назвать технической причиной. Точно
так же, как человеческую смерть можно обозвать "преобладание процесса
распада над процессом синтеза".

Нажав еще несколько клавиш, я вышел из комнаты. Теперь компьютер будет
повторять вызов сам, каждые пятнадцать минут. У нас с Арнисом было
заведено дозваниваться друг до друга самостоятельно, но сегодня особый
случай. Думаю, он не обидится...

Подарок ждал меня на кухне. На маленьком столике у окна, за которым я
люблю завтракать. Рядом с кофейником и нарезанным кексом...

Вначале я налил себе кофе. Откусил кусочек кекса. И лишь потом взял в руки
широкий металлический браслет, лежащий на коробке с мармеладом.

Браслет был странным. Он ничуть не походил на украшение и еще меньше
напоминал какой-нибудь хитроумный прибор из десантного снаряжения. Просто
сплюснутая трубка из серого металла. Очень тяжелая трубка, она весила
почти как пистолет. На браслете не было никаких кнопок или индикаторов, не
было даже замка. Хотя нет... Одна кнопка имелась. Большая, овальная, из
того же металла, что и весь браслет. Кнопка была нажата и почти сливалась
с ровной поверхностью. Я попробовал подковырнуть ее ногтем, но ничего не
получилось.

Непонятный подарок. Допивая кофе, крутил пальцами тяжелое кольцо. Браслет
вращался немного неровно, словно внутри его переливалась ртуть или
перекатывались мелкие свинцовые шарики. А что, вполне возможно... Но как
он надевается на руку -- отверстие такое узкое, что даже моя кисть не
пролезет?

Вошел папа. В одних плавках, мокрый от пота. Достал из холодильника
бутылочку "Колы" и небрежно предложил:

-- Побежали к озеру? Освежимся...

Что я, ненормальный, что ли? Десять километров через лес. После такого
кросса не освежиться захочется, а пролежать остаток дня под ближайшим
деревом.

-- Нет... Я не антибиотик...

Допивая колу -- папе потребовалось лишь три полновесных глотка -- он
насмешливо улыбнулся.

-- Так и быть, возьмем флаер.

Я встрепенулся. И снова замотал головой.

-- Папа, я не могу. Я должен узнать, как Арнис.

Отец понимающе кивнул. Что такое дружба, десантники знали прекрасно, не
зря папа никогда не ворчит, оплачивая видеофонные счета.

-- Часа через два связь будет. Мы проезжали мимо ретрансляторов, ничего
страшного с ними не случилось. Антенны целы, ну а приборы заменить
несложно.

Я снова посмотрел на отца с восхищением. Так спокойно говорить об этом!
Словно они ехали в прогулочных автомобильчиках, а не в покрытых
керамической броней боевых машинах десанта. Удивительно! Планета Туан
звезды Бэлт. Почти сорок световых от Земли. И мой папа был там. Спасал
людей. Лечил болезнь под названием "Мятеж".

-- Пап, а что это такое? -- поднял я браслет.

-- Опознавательный знак мятежников.

Раз®яснить ценность подарка -- это целое искусство. Не меньше, чем
выбрать хороший подарок. Папа умел и то, и другое. Теперь я смотрел на
металлическое кольцо с куда большим уважением.

-- А зачем кнопка?

-- Что-то вроде сигнала. -- Папа забрал у меня браслет и теперь крутил его
двумя пальцами. -- Мы так и не разобрались до конца, но, похоже, в этом
браслете мощный одноразовый передатчик. Кнопку полагалось нажимать в
критической ситуации, после ранения или взятия в плен. Сигнал "Я вне
игры", понимаешь? Кнопку можно нажать лишь раз.

Это я тоже понял. Владелец браслета свой сигнал уже послал...

-- Ты забрал браслет у мятежника?

Папа кивнул.

-- А как его надеть?

-- Обыкновенно. Всовывай руку, и браслет растянется. Это металл с
односторонней податливостью, как и мой комбинезон.

Я уже приготовился надеть браслет, когда до меня дошло:

-- Папа... а как его снимать? Ведь в обратную сторону он не растянется!

-- Конечно. Придется его разрезать. Возьмешь резак, просунешь его под
браслет, включишь. Потом с другой стороны. И получается у тебя две
половинки и запах гари в воздухе.

Папа замолчал, и я почувствовал, почти физически почувствовал его
напряжение. Если папа делал какую-нибудь ошибку, то я замечал это сразу.
Мы очень хорошо понимаем друг друга.

-- Ладно, я побежал... -- Он сделал неопределенный жест.

-- На озеро?

Папа кивнул, и я остался один. С тяжелым браслетом в руках. Я смотрел на
него, никак не решаясь просунуть руку в тугое металлическое кольцо.
Разгадка была в браслете...

Как снять его с руки мятежника, не разрезая? Не портя оригинальный
подарок?

Очень просто. Достаточно лишь...

Я замотал головой. Нет.

Нет!

Такого быть не могло. Все гораздо проще. Прямое попадание. Плазменный
заряд разрывает на части. И на почерневшей от жары земле остается его
опознавательный знак.

Торопливо, боясь передумать, я надел браслет. Он оказался неожиданно
теплым -- словно хранящим до сих пор пламя того выстрела. И не слишком уж
тяжелым. Походить с ним два-три дня несложно.

        @

Мы живем в пригороде Иркутска. До города километров сто, так что по ночам
видны светящиеся иглы жилых башен на горизонте. Чего я никогда в жизни не
хотел -- так это жить в таких домах. Километр бетона, стекла и металла,
бесцельно тянущийся вверх. Как будто на земле мало места...

Не один я так думаю. Иначе не окружили бы каждый такой мегаполис
двухсоткилометровые пригородные пояса.

Уютные коттеджи и многоэтажные виллы, перемешанные с лоскутками лесов и
редкими зеркальцами озер.

Я шел по тропинке, ведущей к Мишкиному дому. Тропинка была удобной, даже
слишком удобной. Двое мальчишек, пусть даже и бегающих друг к другу по
десять раз на день, такую не протопчут.

Тропинку проложили роботы, следуя тому образу идеальной "лесной дорожки",
что содержится в их кристаллической памяти. И она получилась что надо.

За каждым поворотом дорожки, за каждым ее непредсказуемым изгибом
открывалось что-то абсолютно неожиданное. То среди древнего соснового бора
оказывалось живописное болотце, опоясанное ивами и ракитой. То за огромным
дубом пряталась маленькая полянка, покрытая сочной зеленой травой. Быстрый
каменистый ручеек пересекал тропинку -- а над ними плавной дугой выгибался
крошечный деревянный мостик.

По этой тропинке можно было ходить бесконечно -- она не наскучит.
Пятнадцатиминутный путь сжимался в одно мгновение.

Мишкин дом более всего походит на средневековую крепость. Квадратное
здание из серого камня с невысокими башенками по углам. Наверное, его
придумали Мишкины родители -- они археологи и очень любят всякие
древности.

Мишка ждал меня на пороге. Я не звонил ему, не договаривался прийти
заранее. Но ничего странного в Мишкином ожидании не было.

Дело в том, что он -- нюхач.

Можно, конечно, найти словечко покрасивее, но суть от этого не изменится.
Мишка чувствует запахи на порядок лучше любой собаки, не говоря уж о
человеке.

Его родители прошли курс спецлечения, чтобы Мишка родился таким, какой он
есть. Но он сам, по-моему, не очень ценит это. Однажды Мишка сказал мне,
что чувствовать одновременно сотни запахов -- это очень неприятно. Похоже
на какофонию из множества одновременно сыгранных мелодий... Не знаю. Мне
лично хотелось бы стать нюхачом и догадываться о приближении друзей за
добрую сотню метров, ощущая в воздухе их запах.

Мишка махнул мне рукой.

-- Приехал твой папа! -- утверждающе спросил он.

Я кивнул. Иногда, когда у Мишки хорошее настроение, он любит похвастаться
своими способностями.

-- Да. Сильно чувствуется?

-- Конечно. Гарь, танковое горючее и взрывчатка. Очень сильные
запахи... -- Мишка мгновение поколебался. И добавил: -- А еще пот. Запах
усталости.

Я развел руками. Все верно, мистер Шерлок Холмс.

-- Пошли купаться?

-- На озеро?

-- Нет, далеко... К Тольке в бассейн.

У нашего приятеля, семилетнего Толика Ярцева, самый большой в окрестностях
бассейн. Пятьдесят на двадцать метров -- не шутка.

-- Пойдем.

И тут Мишка увидел на моей руке браслет.

-- А что это, Алька?

-- Подарок папкин.

-- Что это, Алька?

Мишка повторил вопрос, словно и не слышал моих слов.

-- Подарок. Опознавательный знак мятежников на планете Туан.

-- Твой папа вернулся оттуда?

Мишка смотрел на браслет с непонятным испугом. Я никогда не видел его
таким.

-- Ты что?

-- Он мне не нравится.

Неожиданная мысль пронзила меня.

-- Мишка, что ты можешь сказать про эту штуку? Внюхайся! Ты же можешь!

Он кивнул с легкой заминкой, словно пытался и не мог найти повод для
отказа.

-- Дезраствор, -- сказал он через минуту. -- Очень тщательная обработка.
Ничего не осталось. И немножко озона.

-- Правильно, -- подтвердил я. -- Мятежника, который таскал браслет,
сожгли плазмометом.

-- Выбрось эту гадость, Алик, -- тихо попросил Мишка. -- Она мне не
нравится.

-- Вот еще... Папа принес мне браслет из десанта...

Мишка отвернулся. Глухо сказал:

-- Не пойду я никуда, Алька. До завтра.

Тоже мне, умник. Я презрительно посмотрел ему вслед. Мишка завидует мне,
вот и все. Еще бы... мой папа -- антибиотик.

        @

Купаться к Толику я пошел один. Там мое самолюбие несколько успокоилось.
Мальчишка выслушал меня, затаив дыхание, а через полчаса уже носился в
компании таких же малышей, играя в десантников. Когда я выбрался из
бассейна и лениво обтерся тонким розовым полотенцем, из-за дома --
модернового нагромождения огромных пластиковых шаров, доносилось: "Ты
убит, снимай браслет!"

Я невольно усмехнулся. Дня на два-три новая игра, с ее громкими выкриками
и оглушительными хлопками "бластеров", лишит покоя всех соседей. И это
натворил я... Может быть, сказать Толику, что десантники воюют тихо и
скрытно, как индейцы?

        @

Когда я пришел домой, компьютер видеофона продолжал повторять вызов. Связи
с планетой Туан по-прежнему не было.

Папу я нашел в библиотеке. Он сидел в своем любимом глубоком кремле,
неторопливо перелистывая страницы книги с глубокомысленным названием "Нет