гасить Настоящий свет. А  я... я ведь
совсем не умею  драться, Данька. У  меня только когти  и  зубы.
Очень маленькие когти и зубы.

     В отдалении стояли  все  люди нашего каравана. Я посмотрел
на них -- и почувствовал, как вздрагивают они от моего взгляда.
От Света, который живет теперь в моих глазах.

     -- У  меня Настоящее зрение, --  сказал я Котенку.  -- Это
ведь может помочь?

     -- Не уверен. В твоих глазах свет. Ты  увидишь лучшее, что
есть  в  человеке. Это  может  помочь, только  если  в них  еще
осталось добро. Сомневаюсь... А  в  глазах Летящих -- тьма. Они
увидят твой страх, и твои ошибки, и твою боль. Гораздо удобнее,
чтобы причинить вред.

     "И все же  Летящий испугался моего взгляда", -- подумал я.
Но спорить с Котенком не стал. Повернулся к торговцу и спросил:

     -- Ты действительно сможешь выкупить Лэна?

     -- Я  буду  торговаться  до  последнего,  -- твердо сказал
торговец. --  В той мере,  в какой торговался бы за собственную
дочь.

     Я ему не поверил. Но это была какая-то надежда.

     Летящие вернулись через полчаса.  Не  все и уже без мечей.
Они опустились на край болота, и торговец в  одиночку подошел к
ним. Как ни в чем не бывало!

     Я сидел  метрах в ста,  поглядывая то на башню, где сейчас
был Лэн,  то на сгустки  тьмы, окружившие торговца. Врет он или
нет? Сможет ли выкупить Лэна?

     Минут через  пять  торговец  взмахнул  рукой,  и охранники
медленно  отошли  от животных. Летящие не то  прыжками,  не  то
перепархиванием двинулись  к быкам. Стали отстегивать от упряжи
тюки и взлетать с ними. Каждый  нес  по  пять-шесть  тяжеленных
тюков. Ого...

     Не глядя, я провел рукой  по  шершавому  камню, на котором
сидел, нащупал котенка  и  бесцеремонно посадил себе на колени.
Спросил:

     -- Они договорились?

     -- Не знаю, -- виновато ответил Котенок. -- Мало ли  как у
них принято торговать. Сейчас нам скажут...

     Летящие, нагрузившись сверх всякой меры, тяжело полетели к
башне.  Навстречу  им двигались другие, тоже с тюками,  которые
они  сваливали  перед торговцем. И такие рейсы повторились  раз
десять. Каждый  раз,  когда  нагруженные Летящие приближались к
нам, я с надеждой вглядывался в их полет.

     Лэна не было.

     Лишь когда последние Летящие с остатками груза скрылись, я
подошел к торговцу.  Тот  выглядел довольным и веселым. Правда,
при виде меня посерьезнел.

     -- Не вышло, Данька, -- без всяких церемоний сказал он. --
Увы. Они не согласны отдать  мальчика.  Понимаешь,  Летящие  не
размножаются  как   люди,  пленники  для  них  --  единственная
возможность увеличить  свою численность. Не грусти. Ты получишь
плату за двоих, и еще...

     -- Ты либо гад, либо  лжец,  -- тихо зверея, сказал я.  --
Сними очки!

     Торговец медлил.

     -- Сними! Или я убью тебя, клянусь!

     Торговец вздохнул и снял очки. Правда, добавил:

     -- Я не  боюсь  угроз. Но хочу, чтобы  ты  убедился в моей
честности.

     Это немножко  трудно  --  смотреть  на  человека Настоящим
взглядом.  Видеть,  как плавится лицо, перетекая в иные  формы,
теряя возможность притворяться, скрывать что-либо...

     -- А  ты не врешь, --  с неожиданным облегчение  сказал я,
глядя на торговца. -- Ты просто сволочь. И  даже за собственную
дочь не отдал бы больше, чем предлагал за Лэна.

     Торговец поежился, как на холодном ветру.  И снова нацепил
очки.

     --  Сейчас  мы собираем их товар, грузимся  и  уходим,  --
сказал он. -- Ты подчиняешься моим приказам?

     --  Я  помогу упаковаться, -- кивнул я.  Котенок  за  моей
спиной мяукнул от удивления. Торговец повеселел.

     -- Ты очень странный  мальчик.  Очень-очень. Но я рад, что
ты воспринял свою трагедию мужественно и...

     -- Я помогу вам упаковаться и дойду с караваном до ущелья,
-- оборвал  я его.  -- Потом вернусь за Лэном.  А если не смогу
его  спасти, догоню  караван  и убью тебя.  Веришь,  что я  это
сумею?

     -- Я  с тобой полечу, --  в очередной раз  заявил Котенок,
когда шум уходящего каравана стал едва  различим.  --  В  конце
концов, я виноват. А у меня есть волшебство...

     -- И еще двадцать коготков, четыре маленьких клыка и более
мелкие зубы.

     --  Что,  посчитал уже?  --  обиженно  начал  Котенок.  Но
замолчал, наверное, понял,  что сейчас не время для мелких обид
и  подначек.  Стал умываться,  как  всегда,  когда  был  чем-то
смущен. Потом предложил:

     -- Давай  сделаем так, Данька. Я  подлечу к башне  с одной
стороны  и   отвлеку  Летящих.  А  ты  постараешься  проникнуть
потихоньку и освободить Лэна.

     -- Ладно, -- невесело согласился я. -- Начнем.

     Мы прятались в  ущелье, и Летящие нас разглядеть не могли.
Вряд  ли  им  придет  в голову, что кто-то  рискнет  штурмовать
башню. Тем более что их там целая куча...

     Расправив Крыло, я придирчиво осмотрел его. Оно было новым
-- то, которое ранил Летящий, пришлось выбросить. Еще одно было
туго скатано и приторочено к поясу. Для Лэна.

     -- Удачи тебе, Данька, -- сказал Солнечный котенок.

     -- И тебе тоже, -- пожелал я.

     Низко-низко, над самыми скалами, я полетел, огибая долину.
Выбрал  удобную  расщелину  и  залег там, глядя на  башню.  Она
торчала посреди болота, как черная свеча на пироге из дерьма. В
окнах дрожала тьма -- я чувствовал ее даже на таком расстоянии.

     А еще я чувствовал, что там -- Лэн.

     Когда маленькая светящаяся искорка -- Солнечный котенок --
вылетела из  ущелья  и  понеслась  к  башне, постепенно набирая
высоту и скорость, я понял, что  мое  время  пришло.  Расправив
Крыло, я  прыгнул со скалы, поймал  ветер и помчался,  почти не
шевеля Крыльями. Странно,  что  совсем недавно я боялся высоты.
Это оказалось так просто -- летать...

     У основания башни я приземлился, сложил  Крыло и посмотрел
вверх. Котенок описывал круги над вершиной,  как мотылек вокруг
лампы.  Здорово,  если  Летящие  отвлеклись на него и  меня  не
видят... Настоящим взглядом я окинул камни,  из которых сложили
башню, пытаясь увидеть  дверь.  И увидел. Деревянную, сбитую из
грубых досок. И как я ее сразу не заметил?

     Схватившись за  ручку  --  грубо  прибитую  деревяшку -- я
дернул дверь на себя. И в глаза мне ударил свет!

     Вряд ли его можно  было  назвать Настоящим. Он сложился из
серого вечернего сумрака и резкого света  фонарей, и кинжальных
пучков  света  из окон...  Ой-ой-ой,  как  тяжело  с  Настоящим
зрением смотреть на электрические лампы!

     Дверь была Потаенной.  Второй из трех, ведущих на Землю. Я
стоял перед порогом, который вел на  площадь.  И  площадь  эту,
выложенную древней брусчаткой, с гуляющим народом, с перезвоном
курантов, отбивающих какой-то вечерний час,  узнал  бы  в  моей
стране любой первоклассник. Даже не бывавший в Москве, как и я.

     В нашем мире Потаенная дверь  тоже  выходила  из  какой-то
башни. Несколько  прохожих  уже  удивленно  таращились на меня:
мальчишку в  странном  черном  комбинезоне, с горящими глазами.
Какой-то коротко стриженный парень,  праздно  болтающийся среди
толпы, вдруг начал энергично проталкиваться в  мою сторону. Да,
об®ясняться придется долго...

     Я стоял  на  пороге,  чувствуя  зловонный  холод болота за
спиной  и  теплый,  душный  воздух большого города на  лице.  И
понимал, что ни с кем об®ясняться не придется.

     Может, я и хочу домой. Может, я и трус... ну, немножко.

     Но  я  не  подлец.  Последний  раз  глянув на площадь,  на
какой-то  огромный  магазин  напротив,  на  древние  камни  под
ногами, я сделал шаг назад.  И  Потаенная  дверь  захлопнулась,
словно только и ждала моего решения.

     -- Пусть думают, что померещилось, -- сказал я себе, глядя
на деревянную  дверь,  медленно  зарастающую  камнем.  -- Можно
будет еще вернуться...

     Но почему-то я знал -- эту Потаенную дверь мне уже никогда
не открыть.

     На  подрагивающих   ногах,  чувствуя,  как   подламываются
коленки, я обошел башню Летящих.

     Дверей здесь больше не было. Никаких  --  ни  обычных,  ни
потаенных. Летящие прекрасно обходились площадкой наверху.

     Но ведь оставались еще и окна!  Узкие  для  взрослого,  но
вполне пригодные для меня!

     Одно из окон оказалось довольно  низко,  на  уровне  моего
лица. Я глянул в него -- и отшатнулся.

     Мрак.  Густой,  черный,  непроницаемый  мрак.  Лишь  через
несколько секунд я понял, что  в  окно  вставлено стекло, такое
же, как  в черных очках  торговца. Я ударил кулаком -- никакого
эффекта. Тогда  я достал меч  и несколько раз рубанул по стеклу
клинком.

     Потом ударил рукояткой меча.

     Ни-че-го. Не так-то просто разбить темноту.

     Я стоял у подножия башни,  кожей  чувствуя,  как  истекают
последние минуты. Либо я пройду... либо можно уже не спешить.

     Я смотрел на  окно,  и ненависть, перемешанная со страхом,
закипала в душе. Надо разбить стекло. Я должен. Я смогу!

     Черная гладь, затягивающая узкое окошко, задрожала. Словно
мой взгляд толкал  стекло сильнее кулака  или стали. Я  мог  бы
удивиться -- и, наверное, все бы пропало. Но меня сейчас ничего
не могло  удивить. Я смотрел на  тьму, и та  корчилась, гнулась
под  взглядом,  пока  не  раздался  тихий  хруст  и  стекло  не
разлетелось тысячей мелких осколков.

     Даже  теперь   у   меня   не   было   времени  удивляться.
Подтянувшись, я протиснулся в окно и спрыгнул внутрь башни.

     Маленькая комнатка. Закрепленный на  стене  факел, горящий
черным пламенем.  Я даже почувствовал  его свет -- не увидел, а
почувствовал, как ледяное дыхание на коже.

     Больше в комнате не было ничего и никого.  Одна дверь, под
самым  потолком  --  маленькое  окошечко,  забранное  решеткой,
ведущее   внутрь   башни.  Наверняка  не  для  обзора,  а   для
вентиляции.

     Где же мне искать  Лэна?  Узников обычно держат на вершине
башен... Я толкнул дверь, но та не поддалась.

     Ломать? А  смогу ли? Это  ведь просто крепкое дерево, а не
стекло из  тьмы... Я посмотрел на  осколки стекла --  и наконец
удивился:  они  стали  самыми  обычными.  Только  на  некоторых
дрожала багрово-черная жидкость, взявшаяся невесть откуда.

     Не знаю, что бы я сделал в конце концов, не будь в комнате
так тихо.  Но в башне царила мертвая тишина,  лишь в окне робко
шелестел  ветер,  И   я  услышал  стон  --  слабый  стон  через
зарешеченное окошечко под потолком.

     Какой же я дурак! Это обычных  узников  могут  держать  на
вершине  башни.  А  Крылатых  должны держать как можно  ниже  к
земле.

     И  комнатка,  где  я  оказался,  наверное,  была  тюремной
камерой. Такой же, как соседняя, откуда донесся стон Лэна.

        3. Я учусь убивать

     К окошечку под потолком я  добрался  легко.  Стены  внутри
были из таких же неровных камней, как и снаружи, по  ним лазать
-- одно удовольствие. Вот только свет из глаз  мог меня выдать,
а повязку я выбросил.

     Хорошо еще, что Настоящим зрением я видел и сквозь веки.

     Вцепившись в  решетку,  я  заглянул  в  соседнюю камеру. И
внутри у меня все похолодело.

     Вначале я увидел  Лэна. Он лежал на железном столе посреди
комнаты, без Крыла,  и вообще совершенно голый, только очки ему
оставили. В углах  стола торчали какие-то крюки, к ним кожаными
ремнями были привязаны его руки и ноги.

     Рядом  со  столом сидели  на  корточках  двое  Летящих.  И
негромко разговаривали -- я не то слышал их, не то читал с губ.

     -- Тот, кто светил, улетел.

     -- За ним погнались.

     -- Откуда Настоящий свет? Кто он?

     -- Если  поймают того, кто  светил, -- мы узнаем. Если нет
-- пусть думает Нынешний.

     -- Это его обязанность.

     -- Да. А наша -- делать Летящих.

     -- Начинаем.

     -- Начинаем.

     Летящие поднялись, подошли  к  стене, где на полках стояли
колбы  и  банки с мутными жидкостями, валялись  жуткие  на  вид
инструменты, висели  на  крюках  маленькие тазики и противни...
Стали деловито  отбирать  какие-то  предметы. Потом вернулись к
столу.

     Лэн задергался, но вырваться конечно же не смог.

     -- Не бояться, --  знакомым  тоном сказал один из Летящих.
Да это же тот,  с которым я дрался! -- Не противиться.  Если ты
сам захочешь стать Летящим, тебе будет веселее.

     -- И не так больно, -- добавил второй Летящий, раскладывая
на столе под  боком у Лэна изогнутые, маленькие, как скальпели,
ножи; стальные крючки; пустые колбы; два маленьких тазика...

     -- Гады... -- прошептал Лэн. -- Гады. Я вас ненавижу.

     -- Это будет  недолго,  -- выгружая инструменты и склянки,
сказал мой  недавний  противник.  Лишь  одну колбу, заполненную
непроницаемо черным раствором,  он оставил в руках. -- К вечеру
ты будешь с нами.

     -- Это  вам недолго, -- сказал  Лэн. -- Данька  с Котенком
вернут солнце...

     Он  тихо  заплакал,  и  я  понял,  что никакой помощи  мой
Младший уже не ждет. Даже не пытается на нее надеяться.

     -- Солнца не будет, -- успокаивающе сказал второй Летящий.
-- Наши предки продали его. Они правильно сделали. Тьма лучше.

     --  Хочешь   знать,   что   с   тобой   сейчас  будет?  --
поинтересовался мой противник.

     -- Нет! -- сквозь слезы крикнул Лэн.

     -- Странно. Ты всегда был таким любопытным мальчиком, Лэн.

     Лэн дернулся, прекращая реветь. Запрокинул голову, пытаясь
разглядеть Летящего.

     -- Откуда ты меня знаешь?

     Я тоже уставился на  Летящего.  Изо всех сил всмотрелся, и
Настоящее   зрение   не   подвело.    Лицо    Летящего   словно
приблизилось... и я узнал...

     -- Я  Ивон, -- без всяких  эмоций сказал Летящий.  -- Меня
звали Ивон. Я даже хотел когда-то быть твоим Старшим.

     Я изо всех сил  потянул  прутья решетки. Ни черта. Строили
Летящие на совесть.

     -- Ты... ты... -- начал Лэн.

     -- Я. Твой Старший бросил меня в горах без Крыла.  Я попал
к  Летящим. Рад,  что  так получилось. В  душе  я всегда  хотел
этого.

     -- Хотел? Почему? -- Лэн  снова  беспомощно  задергался  в
ремнях.

     -- Летать  всегда. Иметь настоящий полет. Легкость полета.
Хочешь знать, как я стал Летящим?

     Лэн, как загипнотизированный, кивнул.

     -- Мне вырвали  глаза,  -- бесстрастно сказал бывший Ивон.
-- Не сразу, постепенно. Так, чтобы боль превратила  их свет во
тьму. Потом из них сделали эликсир для стекол мрака.

     Лэн замотал головой. А Ивон продолжал.

     --  Потом  мне вырвали сердце. Тоже очень медленно.  Чтобы
весь свет в  нем  перешел во мрак. Из  наших  сердец нам делают
крылья. Крылья, способные поднять любого, не только ребенка.

     -- Зачем летать без  сердца...  -- прошептал Лэн. Ивон его
не слушал.

     -- Мне выпустили всю кровь.  Из  нее  делают Черный огонь,
которым  так  весело  сжигать  вас  в  горах. Если бы  Нынешний
позволил, мы давно бы испепелили  все  ваши  города. Кровь тоже
выпускают медленно, из нее должен выйти весь свет.

     -- С  тобой им медлить  не стоило, -- вдруг очень спокойно
сказал Лэн. -- У  тебя  не  было  света  --  ни  в глазах, ни в
сердце, ни в крови.

     Ай да  Лэн! Ивон (я не  мог называть его  иначе) дернулся,
как от удара. Но продолжил с прежним равнодушием.

     --  Тебе  досказать всю  процедуру?  Мы  от  многого  тебя
избавим, чтобы ты  легче  летал. И много чего  получим  -- и на
продажу  торговцам,  и  для  тебя  самого.  Или тебе уже  стало
спокойнее?

     Я  мог бы  подумать,  что он на  самом  деле считает,  что
успокоил  Лэна.  С этих придурков станется. Но Ивон  разразился
хриплым  каркающим  смехом,   и   я  понял  --  он  издевается.
Пользуется лишней возможностью помучить Лэна.

     Он просто  садист.  Всегда  им  был,  даже когда назывался
Крылатым.

     Почему я его не убил?

     --  Ты  много  говоришь,  --  неожиданно  произнес  другой
Летящий. -- Сразу видно -- недавно был человеком. Не нужно.

     -- Нужно,  -- огрызнулся Ивон.  -- Я лучше знаю людей. Уже
сейчас в нем рождается мрак. От страха. От предчувствия боли. Я
знаю.

     -- Не будет во мне  никакого  мрака! -- крикнул Лэн. --  Я
просто умру от ваших пыток!

     -- Не умрешь. Нельзя умереть полностью, -- сказал Ивон. --
Видишь?

     Он поднял черную колбу, которую держал в руках.

     -- Это Черный огонь. Слабенький, разведенный. Он не сожжет
тебя,  когда  мы  вольем его в  твое  горло.  Он  выжжет в тебе
человеческую смерть  и человеческие чувства. Это будет началом.
Видишь колбу?

     Ивон протянул руку и сорвал с лица Лэна очки.

     -- А теперь ты  ничего  не увидишь, -- торжественно сказал
он. -- До тех пор, пока Тьма не даст тебе новые глаза.

     Я еще раз тщетно попытался выломать  решетку.  Не  смог  и
соскользнул  на  пол, уже не заботясь, услышат  меня  или  нет.
Подбежал  к  двери, подергал ее. Господи, что  же  мне  делать?
Биться о стены, пока за ними будут... нет, даже не  убивать или
пытать, а превращать в чудовище моего друга?

     -- Думай о том, кого ты любишь, --  донеслось из-за стены.
-- Думай, что Черный  огонь  превратил человеческую любовь -- в
нашу. Чтобы легче  было искать своих  друзей и приводить  их  к
нам.

     -- Я  не буду о тебе думать, Данька!  -- закричал Лэн так,
что у меня на мгновение замерло сердце. -- Не буду!

     Он замолчал, словно  ему зажали рот. И я, что-то закричав,
прыгнул  на  каменную стену,  готовый  или  проломить  ее,  или
разбиться насмерть.

     Мгновения словно растянулись. Я вдруг увидел  всю стену --
каждый камень,  каждую  крупицу  черного раствора, скрепляющего
их. И алые точки, горящие между  камней.  Их  скрепляли  Черным
огнем, человеческой кровью.

     Но как ни старайся, весь свет из крови не уйдет.

     Я ударил по алой точке,  горящей  передо  мной. Ударил, не
отрывая  от   нее   Настоящего   взгляда.   И  камни,  дрогнув,
зашатались, словно вся стена была сложена из детских кубиков.

     Проломив стену, чудом увернувшись от падающих  булыжников,
я влетел в соседнюю камеру.

     Ивон разжимал рот дергающемуся Лэну, вливая туда дымящуюся
черную жидкость.  Второй  Летящий  перебирал  лежащие  в тазике
крючки и ножи. Когда стена рассыпалась и я оказался перед ними,
оба оцепенели.

     --  Получай!  --  крикнул  я,  выхватывая  меч.  И  ударил
Летящего, который был ближе, перерубая ему шею.

     Это оказалось так легко --  даже  без  Настоящего  зрения.
Словно меч ударил не плоть,  а  прогнившую  изнутри  деревяшку.
Летящий с грохотом повалился, окутываясь дымным смрадом. На пол
упал уже не человек, пусть даже бывший, а куски черного камня.

     Ивон молча, не выпуская колбы  с  Черным  огнем, прыгнул к
двери. Распахнул ее и поднял  руку,  словно  собирался  метнуть
колбу в меня.

     Наши взгляды встретились.  Ивон  закричал, как и в прошлый
раз,  выпустил  колбу и  скрылся  за  дверью.  Колба,  звякнув,
разбилась, и на пороге заплясали языки черного пламени.

     -- Лэн! -- прошептал я,  склоняясь  над  своим Младшим. --
Лэн, я пришел!

     Лэн мотал головой, отплевываясь. Он был  без  очков  и  не
видел, что  происходит. Но когда  я заговорил, он замер и слабо
произнес:

     -- Данька, беги...

     -- Вместе убежим, -- перерубая мечом связывающие его ремни
сказал я. -- У меня Крыло для тебя. Ты в порядке?

     Вместо  ответа  Лэн  перегнулся  со стола, и  его  вырвало
черной дымящейся  жидкостью.  Опираясь  на  мою  руку, он слез,
неуверенно нащупывая ногами пол, и сказал:

     -- Данька, здесь двое Летящих...

     -- Здесь  один труп и один  сбежавший трус, а  не Летящие.
Надевай Крыло!

     Я  помог  Лэну  забраться  в  комбинезон  и потащил его  в
пролом. Потом обернулся,  схватил  с пола булыжник и, повинуясь
порыву, швырнул его в уставленные склянками полки.

     Камера превратилась  в  огненный  ад. Ревущее Черное пламя
лизало стены, и камни таяли, как воск.

     --