на  Добрыни  Никитича  -  Забава
Путятишна. Что за хворь  окаянная  напала на нее, никто сказать
не  мог  -  ни  лекари,  ни  бояны,  ни  даже Гакон  -  толстый
бестолковый  поп,  на  смену  Гапону  пришедший.  Ясно  было  и
неспециалисту, что  скрутило  ее  знакомое  уже  царскому двору
НЕСМЕЯНСТВО,  да  в  острейшей  форме. Третью уж  неделю  лежмя
лежала Забава на перинах пуховых, приговаривая лишь:

     - Тошно мне... Ох, тошно!..

     Владимир с ног сбился.

     Тут-то  и  появился в палатах его гость незванный,  однако
долгожданный - лохматый да  бородатый  мужик в лаптях. Пав пред
князем на колени, вскричал мужик:

     - Я - Гришка Распутин  -  святой старец! Лучшая водка моим
именем  прозвана,   да  песенка  заморская  про  меня  сложена!
Дозволь, Красно  Солнышко,  племяшку твою осмотреть да излечить
по возможности!

     - Чего ж не дозволить, валяй,  -  согласился  Владимир.  -
Однако признайся, прохиндей, откуда о хвори-то ее ведаешь?

     - Да как не ведать, княже?!  Вся  Земля  Русская стонет от
вести сей горестной!

     - Серьезно? Лестно  мне  это,  лестно... Ну ладно, дерзни.
Коли излечишь Забаву, богато,  Гриша,  одарен будешь. А уж коль
не излечишь, не обессудь, головы лишишься...

     - По рукам!  -  согласился  Григорий.  -  Давай-ка, княже,
поскорее  сведи  меня к ней, а  то,  не ровен час, отдаст  она,
сердешная, Богу душу, меня не дождавшись...

     - Типун тебе  на  язык,  Григорий!  -  всполошился князь и
заторопился было,  но тут же и  осекся: - не  получится быстро.
Забава-то с Добрыней на той половине царства живет, что я Емеле
с Несмеянушкой  на  свадьбу  презентовал...  Покаместь в отделе
режима паспорт заграничный оформят, пока таможню пройдем...

     - Развел ты,  княже,  бюрократию, - нахмурился Григорий. -
Помрет Забава, то-то урок тебе будет..




     Побледнел  Владимир  от слов  эдаких,  поежился...  Махнул
рукой, мол, "была-не была..." и молвил:

     - Айда, без документов попробуем.


     ... - Стой, кто идет! - пронесся над границей зычный окрик
богатырский.

     - Кто, кто! - проворчал Владимир. - Дед Пихто! Князь это!

     - А по мне - хоть князь, хоть грязь, а в  чужой  овин - не
лазь, - презрительно об®явил пограничник.

     - Видал?!  -  беспомощно глянул Владимир на Григория. -  Я
нонче - аки король заморский,  Лиром  именуемый!  - Затем вновь
обернулся к богатырю, напустил на чело грозности и заорал:

     - Да ты че, Илюха! Как же этот овин - мне чужой?! Земля-то
сия - Русь, а я - князь русский!

     Богатырь покачал головой:

     - Э,  нет. Руси-то  две  теперича. Та что  у  тебя -  Русь
Владимирская. А тута - Русь Емелина, сюда пускать не велено...

     Григорий отстранил  князя  рукой,  выступил вперед и вдруг
гаркнул, да так,  что испуганно присел  и поджал уши  конь  под
Ильей Муромцем:

     - Оборзели?!!

     Илья оторопело уставился на него. Григорий набрал в легкие
побольше воздуха и, выпучив глаза, рявкнул еще:

     - Над  князем  куражиться?!!  У  последней  черты,   можно
сказать, стоим! Разменяли Русь, мать вашу!!!

     Ноги у  богатырского  коня  окончательно подкосились, и он
тяжело плюхнулся наземь.

     - Да  ладно,  брось орать-то,  -  примирительно  заговорил
вынужденно спешившийся Илья. - Чего надо-то?

     Однако Григорий раздухарился  и,  видать, в сердцах о цели
своего прибытия запамятовал:

     - Чего надо?! - продолжал он грозно кричать. - А если даже
и ничего, тогда что?!!

     Илья  призадумался,  но  промолчал.  Тут  вовремя   встрял
Владимир. Опосля гришкиного рыка голос его  казался тоненьким и
слабеньким, хотя и кричал он, пытаясь попась тому в тон:

     - Лечить Забаву будем, или как?!

     Илья глянул на него, презрительно поморщился, но тут князя
подхватил Григорий:

     - ИЛИ КАК?!! - рявкнул он с присвистом.

     Илья почесал шлем.

     - Вот это да,  -  сказал  он, - вот это  я  понимаю.  Глас
народа. Проходите, чего  уж там. Или  мы - нехристи  какие,  не
понимаем?.. Дело-то семейное...

     Григорий  и  Владимир чинно  проследовали  через  границу.
Князь с уважением поглядывал на своего спутника.


     ...Обезумевший от  горя Добрыня сидел перед постелью жены,
время от времени роняя на дубовый пол скупую мужскую слезу.

     Войдя  в  покои,  Владимир остановился в  нерешительности.
Григорий   же    протопал    прямо   к   постели   и   приказал
безаппеляционно:

     - Очистить помещение!

     - Ты кто таков? - подпрыгнул от неожиданности Добрыня.

     - Лекарь это, Добрынюшка, лекарь, - успокоил его Владимир.
Из народа человек. Святой, ежели не врет. Обещался зазнобу твою
на ноги поставить.

     - Пущай ставит, ежели обещался, - согласился  Добрыня. - А
не поставит, пусть на себя пеняет.

     - Очистить  помещение,   -  неприятным  голосом   повторил
Григорий. - И ты, князь,  тоже,  между прочим, выйди, а то,  не
ровен час, на тебя хворь перекинется.




     - Пошли, пошли,  Добрынюшка, - заторопился князь и потянул
богатыря за рукав.

     - Да как  же я жену свою...  в спальне... с  мужчиной... -
начал  Добрыня   неуверенно,  но  Владимир  тут  же  инициативу
перехватил:

     - Да ведь старец он уже, Добрыня.  Святой,  тем  более.  А
медицина, брат, дело темное, разумению нашему не подлежит...

     Наконец, князь выволок  богатыря  из комнаты, и Григорий с
Забавой остались  наедине.  Григорий  откашлялся  и  произнес в
подрагивающую от рыданий спину:

     - Ну, сказывай,  красна  девица,  что  у  твоей болезни за
симптомы?

     Забава  прекратила  рыдать,  обернулась, села на  кровати,
поджав под  себя ноги, утерла слезы,  улыбнулась во весь  рот и
ответила:

     - А   ты   -   страшненький,   дядька.   Лохматенький.   Я
страшненьких люблю. - И она озорно подмигнула. -  Вот и Тугарин
у меня был - такая страхолюдина, глянешь, дух  захватывает. А я
его  люби-и-ла,  -  вновь  принялась она размазывать  по  щекам
слезы.  -   Страшный,  зеленый,  чашуйчатый,  -  шмыгая  носом,
продолжала Забава мечтательно. - Не то что этот, - презрительно
кивнула она на дверь. - Розовый, гладкий, словно девка красная,
аж потрогать противно! Еще и Добрыней кличут... добрый, значит.
Бр-р! А Тугарин - злой был! Решительный! Настоящий мужчина. Ты,
дядька, тоже злой,  по глазам вижу, - заметила она, вглядываясь
в дремучие  распутинские  космы. - Тоже, видать, решительный...
Ну, иди ко  мне,  волосатенький, -  протянула  она к нему  руки
обольстительно, - иди, развей мои печали!

     - Изыди,   Сатана!   -   вскричал  Григорий,  отскочив   к
противоположной стене, - руки прочь, бесстыжая!

     - Ругается! - умилилась Забава и ринулась за ним.

     Распутин опрометью кинулся  в  двери и, захлопнув их перед
самым Забавиным носом, подпер их собственной спиной.

     С минуту за его  спиной  раздавались удары и толчки, потом
все  стихло,  а  затем  в отдаление вновь  послышалось  девечье
хныкание. Григорий расслабился.

     - Ну  что?!  -  обступили  его  с  обеих сторон Добрыня  и
Владимир.

     - Жить будет,  -  об®явил  старец  авторитетно.  -  Случай
однако сложный. Сглазили девку.

     Владимир охнул, а Добрыня возопил:

     - Кто?!   Кто   сглазил?!   Скажи  только,  из-под   земли
достану!!!

     Вот  тут-то  и  выложил  Григорий то, ради чего  ко  двору
Владимирову  прибыл,  ради  чего  и весь спектакль  с  лечением
Забавы затеял:

     - Знаю, знаю я,  кто это сделал.  Не первый то  случай  на
Руси  могучей.  Шастают  по  ней  два  басурмана - Смолянин  да
Кубатай, они и вершат дело черное.

     - Ужель Смолянин?!  Ужель Кубатай?! - поразился Добрыня. -
А ведь друзьями сказывались!

     - То  у  них, у басурманов, заведено так, -  наставительно
молвил Владимир. -  Молод ты еще, Добрынюшка, доверчив... И как
же заклятие сие снять? - обратился князь к Григорию.

     - Один только  путь  есть:  поймать  басурманов, да пыткой
выпытать. Окромя них - никто этого знать не может.

     - Не  верится  что-то, - снова вздохнул Добрыня. -  Ладно,
разберемся.  Дозволь,   княже,  мне  со  товарищами  на  поиски
пуститься?

     - А чего ж, дозволяю, - покивал  Владимир, польщенный тем,
что просят  его разрешения (чего давно  уже не случалось).  - И
дурака с  собой прихватите - надоел  он мне пуще  репы пареной.
Все норовит доказать, что неверно я службу на Руси установил.

     - Иван-дурак  -  очень   даже   не  лишним  нам  будет,  -
согласился Добрыня. - У него к Кубатаю особый счетец имеется...

     А князь, не слушая продолжал:

     - То, говорит, надобно какой-то шаг особый  - "строевой" -
вырабатывать, то Устав какой-то писать. Войско-то  почти уж все
раз



     бежалось, а он  -  в воеводы метит. Отправляйтесь, короче,
вчетвером. Хоть какая-то от вас польза будет.

     На том и порешили.


        Глава шестая, в которой нам книги строить и жить помогают.

     (Рассказывает Костя.)


     - Стас! - я осторожно похлопал брата  по выступающей части
тела. Тот встал, отряхнул часть снега и задумчиво сказал:

     - Холодно.

     Да, в этом он был  совершенно  прав.  Мороз был несильным,
градусов десять, но школьная форма от него не спасала.

     - Костя, а что мы здесь делаем?

     Подумав я нашел самый правильный  ответ  и  без  колебаний
поделился им с братом.

     - Мы? Мы замерзаем.

     - Плохо, - так же спокойно  и  неторопливо  ответил  Стас,
начиная плавно  притоптывать  ногами.  -  Интересно,  куда  нас
сволочь Кащей засунул? На Северный полюс? Замерзнем...

     Попадание в коварную Кащееву ловушку подействовало на него
удивительным  образом.  Братец  начисто лишился своей  неуемной
энергии.   Сообразив,   что   такой   вареный,   или,   точнее,
свежемороженный Стас мне в беде не помощник, я заорал:

     - Стас, проснись! Делать  что-то  надо! Кубатай бы тебя не
одобрил!

     При упоминании любимого  имени  Стас слегка ожил. Я понял,
что надо закреплять успех:

     - Да что Кубатай!  Разве в твоих любимых книжках так легко
сдаются? Вспомни,  эту...  как  ее...  "Молчание  Кондора". Или
"Курятник в Зеленом лесу". Там ни в какой беде не унывают!

     На самом-то деле я этих книг не читал.  Только слышал, что
они учат доброте и мужеству.  Но  напомнил о них удачно -  Стас
окончательно ожил.  Книжки  писателя  Решилова  были  для  него
второй святыней,  почти сравнимой с генерал-сержантом. Он потер
порозовевший нос, обошел вокруг меня, потом заявил:

     - Стой  крепче.  Я  тебе  на  плечи  заберусь,  и  осмотрю
местность.

     - Давай лучше я на тебя залезу! - возмутился я.

     - Не стоит. Ты же выше.  Если  я на тебя стану, то  больше
смогу увидеть.

     ...Был тут какой-то  прокол  в стасовой логике. Но спорить
не хотелось, да и времени  не  было  -  у меня от мороза аж уши
звенели.

     Я сел на корточки, Стас, пыхтя, вскарабкался мне на плечи,
и началось... Кое-как распрямившись я топтался в снегу, а Стас,
стоя на моих плечах, командовал:

     - Направо. Еще. Еще направо. О... О!!!

     - Что? Что?! - воодушевился я.

     - Подпрыгни! - потребовал Стас. - Да повыше.

     Деваться было некуда. Я поднатужился - и прыгнул...

     Выбираясь из снега, Стас сообщил:

     - Костя, мы спасены! Там дома!

     - Молодец, - прошептал я. Стас зарделся. Сказал:

     - Я смог их увидеть, только потому,  что  стоял  на  твоих
плечах!

     Вроде  и  ситуация была критическая, а как  мне  тепло  от
такого признания стало! Тепло-тепло... И сонно...  Тут я понял,
что просто замерзать начинаю, и завопил:

     - Бежим!

     И мы помчались, временами проваливаясь в снег по пояс.

     - Жаль,  что  книжки Решилова у Кащея остались, -  вздыхал
Стас на бегу.  -  Такое  собрание! Все есть -  и  "Побудка  для
сестрицы", и "Шофер на каждый день". А самое главное -  там был
новый роман!



     "Правда о  летчиках и самолетах"! У  нас он вообще  еще не
написан! Представляешь - раньше писателя бы прочитали!

     - Ты  сейчас  холода  надышешься,  -  осадил  я  Стаса,  -
заболеешь, и вообще ничего никогда не прочтешь.

     - Почему?

     - Да потому, что помрешь!

     Но Стаса мои слова лишь на время от болтовни оторвали. Так
всю дорогу и разлагольствовал, даже когда от холода у него язык
заплетаться начал. И лишь когда прибежали мы к домам -  было их
штук десять, все такие приземистые, крепкие - замолчал. Подойдя
к домам поближе, мы увидели табличку на столбе.

     "Станция "Молодежная"

     - Это где? -  спросил Стас, который по географии знал лишь
долину Нила.

     - В Антарктиде, - поднатужившись, каким-то чудом  вспомнил
я.

     - А где полярники?  -  возмутился Стас. Покрутил головой и
вдруг воскликнул:

     - Во! Глянь, у них митинг какой-то! Руками машут...

     Я посмотрел в  ту сторону, куда  он показывал, и  чуть  не
засмеялся, хоть нам было  и не до смеха. В километре от  нас, и
вправду, по снегу прыгали черные фигурки и махали крылышками.

     - Балда! Это пингвины!

     - Допустим,  -  не  смутился  Стас.  И  повторил: - А  где
полярники?

     Я только  плечами  пожал.  Снег  вокруг  домов был чистый,
нетронутый. Сразу видно - давно здесь никто не зимует.

     - Надо  внутрь  попасть, -  решил  Стас,  и  мы  принялись
обходить дома. Легко сказать - внутрь! Все двери  были на такие
могучие замки заперты, что их и ломом не своротишь.

     - Это  ж  надо, - возмущался Стас, стуча  зубами.  -  Дети
замерзают, а они от воров все позакрывали.

     Только одно  здание,  поменьше других, с вывеской "Красный
уголок" было заперто халявно -  на  обычный  английский  замок.
Шансов,  конечно,  было  мало,  но... Я достал из  кармана  наш
домашний ключ и попытался повернуть...

     Дверь открылась!

     Мы  с   братом   ввалились  в  маленькую  комнатку,  вроде
прихожей. Там еще дверь была.  Зашли,  видим  - просторный зал,
полки  с  книгами, как в Кащеевой библиотеке, сквозь  замерзшие
окошки кое-как  пробивается  свет. Посреди зала железная печка,
на  ней -  коробок  спичек и пачка  "Беломорканала".  В углу  -
железная койка. И холодина - как на улице.

     - Все равно замерзнем,  - решительно заявил Стас. - Так уж
получается.

     - Не замерзнем! -  сказал  я с неизвестно откуда взявшимся
оптимизмом  и  стал  снимать  с полок подшивки  газет:  "Труд",
"Комсомольская правда" и "Спид-ИНФО".

     Когда в печке газеты как следует  разгорелись, я придвинул
Стаса поближе к  огню,  накрыл одеялом  с  койки, сам в  другое
укутался. И мы принялись оттаивать.

     ...Минут через  сорок вся изморозь  с нас сошла, а у Стаса
даже ноги снова шевелиться начали.

     - Газеты-то   кончаются!   -  ехидно,   словно   рад   был
замерзнуть, заявил он. - Что делать будем?

     Я оторвался от увлекательного чтения  -  той  странички  в
"Спид-ИНФО",  которую  печатают  кверх ногами, с  удовольствием
запустил газету в огонь и сказал:

     - Твоя очередь огонь поддерживать. Вон... книжек много.

     У Стаса отвисла челюсть.

     - Книжками? - простонал он.

     - А чем еще, - вздохнул  я.  - Ну, че получше оставляй,  а
всякую лабуду - в огонь.




     - Нехорошо... -  Стас  замотал  головой. - Люди старались,
писали... А мы - сжигаем?

     Ах, он же у нас теперь начинающий писатель! Я рассвирипел:

     - Запомни, Стас,  жизнь  человеческая,  тем более детская,
важнее книжек!

     - Ну да, - поколебавшись сказал брат, - об  этом и Решилов
писал.

     - Вот! И все писатели с  радостью  бы  сожгли свои книжки,
ради того, чтобы нас спасти! Уверяю! Даже Лев  Толстой бы сжег,
он детей очень любил.

     - Вот с него и начнем, - решил Стас. Но Толстого  он нашел
не сразу. Вначале мы грелись  Достоевским,  тем  более, что тот
сам говорил: ничто, мол, в мире,  детской  слезинки  не  стоит.
Потом Лермонтова  нашли...  но  он  мало  написал, к сожалению.
Диккенс  нас  окончательно согрел, а на середине Льва  Толстого
температура в  комнате  стала  вполне  приличной.  Мы  сбросили
одеяла, придвинули койку к огню поближе и начали военный совет.

     - Книжек нам на недельку хватит, - рассуждал Стас.  - А за
это время мы другие дома  откроем,  всяких  деревяшек  запасем,
может и радиостанцию включим...

     - А  есть  что  будем?  -  я  вытряс из карманов  припасы,
запасенные на  пиру у Кащея.  - Этих конфеток и печенья надолго
не хватит!

     - Ну, на моржей  будем  охотиться, - беспечно сказал Стас,
извлекая из-за пазухи подмороженные бананы,  а  из  карманов  -
твердые как камень пирожки.

     - Балда! В  Антарктиде  моржей  нет... кажется. Тут только
пингвины водятся.

     - Значит на пингвинов будем охотиться. Это  еще лучше, они
яйца откладывают. А я хорошо яичницу готовлю. Ты знаешь.

     От последней фразы меня снова мороз продрал. Не для того я
родную  маму  от  фараона   спасал,   не  для  того  на  Венеру
путешествовал, не для того Кащея  пинал,  чтобы  от  пингвиньей
яичницы помереть!

     - Пингвины, Стас, - как можно  внушительнее  сказал  я,  -
животные редкие, исчезающие. Их охранять надо!

     - Ничего, - отмахнулся Стас, - я  по  телику  слышал,  что
если человек в безвыходную ситуацию попал, то он  может на кого
угодно охотиться...  Костя,  ты  чего почитать хочешь, Булычева
или Казанцева?

     - Конечно Булычева!

     - А я на нем  бананы  разогрел, - убитым голосом отозвался
Стас.  -  Да  ладно,  книжка не очень толстая  была.  "Старость
Алисы" называлась.

     Я только  вздохнул. Я книжки про  Алису люблю... да  и она
сама мне нравится. А вот Стас никак этого не поймет.

     - Давай поедим, и спать ляжем, - с горя предложил я.

     - Давай,  -  радостно  согласился  Стас.  И  мы  принялись
наедаться перед  сном.  Вначале  с®ели  пирожки,  потом бананы,
которые стали мокрые  и липкие. Осталось у нас чуть-чуть конфет
и пригоршня печенья.

     - Завтра  будем  голодать,  -  вздохнул  Стас.  -  Или  на
пингвинов охотиться...

     Дались ему эти пингвины! Я ехидно спросил:

     - Как же  ты  на  них  охотиться собрался? Мумми-бластеров
нету!

     - Очень  просто.  Сделаем  лук  и  стрелы.  Как  в  книжке
"Столяровы, старший и младший".

     - Слушай,  твой  Решилов - это ходячая оружейная лавка!  -
с®язвил я.

     - Еще  бы.  Он  же  книжку  о  старинном оружии написал  -
"Девочка с аркебузой"... - Стас  вздохнул  и  принялся кидать в
огонь толстые  тома  Казанцева.  Потом  заметил:  - Вот... Тоже
полезный писатель. Много написал. И бумага хорошая, сухая.




     ...От вчерашних  переживаний  и  разговоров мы даже забыли
договориться,  кто  будет огонь поддерживать. Так что утром  не
ругались,  по  чьей вине он погас. Бросили  жребий,  кто  будет
печку растапливать - стали перечислять фантастические романы на
букву "П". Кто  первым остановится, тот и проиграл. Стас первым
выдохся,  вылез  с  визгом  из-под  одеяла,  ну, и давай  огонь
разводить! И главное, со злости  начал  жечь  именно те книжки,
которые  на "П"  начинались.  Ох и много  же  их было!  Пляшет,
противный, по  полу,  подкармливает  печку печатной продукцией,
причитает печально:

     - "Путь  обмана"...  Простите,   пожалуйста...   "Пристань
желтых кораблей"... Пойдет! "По грибы"... Придется... "Пляшущие
человечки"...

     - Подожди! - пришлось  придержать потенциального писателя.
- Прекрасная повесть!

     Вылез  я  из-под одеяла, отобрал у Стаса "Человечков".  На
что начал замахиваться, подумать страшно! И мы принялись кидать
в  огонь  другие детективы. Подняли температуру в помещении,  и
"Уставом караульной  службы",  у которого корешек самый твердый
оказался, изморозь с окна отскоблили. Смотрим: погода портится.
Ветерок со снегом, тучи в небе.

     - Стас, еды много осталось?

     - Ну... конфеты, печенье...

     - Значит, придется искать