ая коробка  "Абсолюта"  --
никому и  в голову не  придет задавать вопросы, выискивать странности, а все
бросившиеся в глаза  несообразности  благополучно забудутся  в  самом скором
времени. А  Паша с этим  неприятным  Витьком  преспокойно  поделят  все, что
запрятал ухарь Калауров,--  должно быть,  оттого и крутился так долго  возле
Каранголя, что  искал удобного момента, чтобы вырыть клад, а когда, наконец,
решился, было уже поздно, чоновцы с ночи залегли на опушке с пулеметами...
     И  возникает  закономерный  вопрос:  достойны  ли эти  плебейские  рожи
нежданно свалившегося к ним в руки богатства?
     Ответ отрицательный. Вадима вел могучий рефлекс, тот самый, что загонял
людей  в джунгли, в  африканские  пустыни,  на  Клондайк и  в Колорадо,  что
заставлял  горсточку людей  очер-тя голову бросаться на  огромные  индейские
армии, голодать в песках и плавать под черным флагом.
     Рефлекс  срабатывал  при  одном-единственном слове,  едва ли  не  самом
волнующем из всех придуманных человечеством. ЗОЛОТО.
     А потому отступать  он  не  собирался. Он представления  не  имел,  как
заставить их поделиться, но твердо решил это  сделать. И что бы  там ни было
завтра, но сейчас Вадим просто не мог упустить их  из виду. Магическое слово
стучало  в  виски  горячей  кровью.  Он  был  пьян  ровно  настолько,  чтобы
преисполниться бесшабашности...
     Ага! Вновь послышались шаги,  один забрался на колесо, другой подал ему
лопаты -- не хотят лишнего шума, берегутся... Хлопнули обе дверцы, чахоточно
застучал старенький мотор, грузовик тронулся с места.
     Вадим в два прыжка догнал  еще  не успевшую вывернуть со двора  машину.
Сзади к раме была приварена удобная лесенка в две  ступеньки --  чтобы легче
было забираться  в кузов. Она сейчас  и  помогла. Без труда нашарил подошвой
ступеньку, ухватился руками за борт, перебросил тело в кузов.
     Грузовик,  натужно  взревывая  мотором,  переваливался  на  колдобинах.
Вадима,  конечно  же, не заметили  -- с чего  бы  тем, кто сидит  в  кабине,
бдительно таращиться  в зеркала заднего вида?  Это  при полном-то отсутствии
здесь уличного движения?
     Последние  дома  деревни  остались  позади.  Вадим  сидел на  лавочке у
заднего борта, крепко держась  за него руками,  когда машину в очередной раз
подбрасывало,  привставал   на   полусогнутых  ногах,  плавно  опускался  на
скамейку, не производя  ни малейшего шума. Грузовик двигался  медленнее, чем
позволяла дорога,--  кто бы ни сидел там за рулем, Паша  или Витек, у  него,
безусловно,  не было опыта ночной езды по проселочным  стежкам  на таком вот
драндулете.
     Это  была  феерическая  поездка.  Вадиму,  так   и  не  протрезвевшему,
временами хотелось петь,  орать. На небе сияли неисчислимые россыпи огромных
звезд, вокруг то простирались залитые серебристым  лунным светом равнины, то
подступали к  самому кузову загадочные,  темные стены тайги и косматые ветви
хлестали по деревянной будке, в  кабине сидели два идиота, не подозревавшие,
что их  замыслы успешно  раскрыл  недюжинного  ума  человек...  Он  обнаглел
настолько, что даже закурил, правда, пряча сигарету в кулак,  а кулак  держа
ниже кромки борта, чтобы не выдали случайные искры.
     Ох  ты!  Вадим  пропустил  момент,  когда  грузовик  резко   свернул  с
проселочной дороги на равнину, и приложился головой о будку так, что едва не
взвыл. Стиснул зубы, превозмогая боль. Ночь была прохладная, хмель понемногу
выветривался, и  Вадим  уже начинал думать, что проявил  излишнюю прыть. Эти
двое мало походили на  нестрашного киношного злодея  Индейца Джо -- вряд ли,
обнаружив свидетеля, они с радостными воплями кинутся предлагать долю. Дадут
по  голове, закопают, а потом в такой глуши тело не найдет и  дивизия, никто
ведь не знает, куда он  поехал... Надо  было, пожалуй, предупредить  Томку и
пообещать долю...  Хорошая  мысля  приходит опосля...  Ладно, поздно  теперь
сокрушаться. Из кузова еще можно выпрыгнуть незамеченным, но  вот что делать
потом? Пешком тащиться  до  деревни? Это километров пятнадцать. Нет, будем и
дальше  полагаться  на  Фортуну,  уж  если  до  сих  пор  благоприятствовала
исключительно во всем -- или почти  во всем,-- не подведет и теперь, дамочка
свойская...
     Грузовик остановился,  мотор умолк. Вадим, едва хлопнули обе дверцы, на
цыпочках кинулся в будку и затаился там, прижавшись к задней стенке. На полу
валялись два  электрода. Вадим заранее  прикинул, который из  них схватит  в
случае чего, чтобы дать  как следует  по  башке  первому, кто его обнаружит.
Неизвестно,  есть ли  оружие  у  Витька,  но Паше,  как  начальнику  отряда,
полагается пистолет, и  он  вполне  мог прихватить  его с  собой. Все равно,
шансы есть -- дать одному по голове и броситься  на  второго, на его стороне
-- внезапность...
     Обошлось. Они не полезли  в кузов -- достали  лопаты,  встав на колесо,
отошли  от машины,  тихо переговариваясь.  В передней стенке  будки, как раз
напротив  заднего  окошечка  кабины,  было  вырезано  немаленькое отверстие.
Вадим, согнувшись, осторожненько посмотрел туда.
     Метрах  в двадцати от машины два луча шарили по  земле.  В ночи  голоса
доносились четко:
     -- Вэ-пять... Этот пикет. Двадцать метров в ту сторону... Витек,  иди к
соседнему пикету, освети его,  чтобы я с направления не сбился. Иди-иди, нам
же самим будет меньше работы...
     -- Паша, ты не вздумай  устроить  какой-ни-будь сюрпризик, а то у  меня
кое-что   в  кармане  завалялось...--  послышался  явственный  металлический
щелчок.
     -- Менжуешься?
     --  Сколько я кин  смотрел, Паша, всегда в  такой вот  момент у кого-то
появляется соблазн захапать себе все...
     -- Мы ж еще ничего и не нашли...
     -- Все равно. Береженого бог бережет.
     -- Ну, у  меня такая штучка тоже есть...-- сказал Паша спокойно.-- Я ее
даже доставать  не собираюсь, не то что некоторые. А поскольку  кино я  тоже
смотрю,  стоит уточнить:  там, в деревне, один  из моих  работяг полностью в
курсе -- куда я поехал, с кем и зачем...
     "Наверняка  блефует,--  констатировал  Вадим.--  Но  до  чего  спокойно
держится -- словно каждый день выкапывает клады".
     -- Этот Вадик, что ли? То-то он на меня так зыркал?
     -- Какая разница, Витек? Свети давай...
     -- Так?
     -- Прямо на пикет, чтобы я его видел...
     -- Так?
     -- Вот-вот! Так и стой!
     Паша размотал кусок  веревки  -- очевидно,  заранее отмеренной длины,--
один  конец  привязал к пикету, вбив его каблуком поглубже  в землю,  второй
взял  в  руку  и направился в  сторону  яркого  луча,  осторожно  разматывая
веревку.
     По ассоциации Вадим вспомнил иные магазины  в  Западной Европе -- целые
залы,  уставленные  десятками портативных  кладоиска-тельских  приборов,  на
любой  вкус  и кошелек.  Западная  Европа  давно уже  свихнулась  на кладах,
производители приборов делают  недурной  бизнес -- они  там, в заграницах, и
понятия не  имеют, что  тех же  результатов можно  добиться на  раздолбанной
советской  технике, если применить ее  с  умом. Конечно,  предприятие  не  в
пример  более  громоздкое,   зато  о  сохранении  тайны  как  раз  можно  не
беспокоиться  --  одиночка  с  красивым импортным  приборчиком, шастающий по
окрестностям Каранголя, давно привлек бы всеобщее внимание и через пару дней
стал бы самой модной темой для разговоров на сотню  километров окрест.  Зато
привычных,  как  дождь  или  похмелье,  геофизиков никто  в  ином, потаенном
интересе и не  заподозрит.  Интересно,  кто  это  все придумал?  Сам Паша? А
какова  тут роль второго?  Может, кто-то  из них  откопал нечто интересное в
архивах?
     -- Витек, иди сюда!
     -- И что, прямо под нами?
     -- Ну, не  совсем,  я так прикидываю  -- яма должна быть метра... Метра
два на два... Для надежности.
     -- Мать твою, возни будет...
     -- А как  ты хотел? Придется попотеть.  Само  в  руки не прыгнет. Скажи
хоть спасибо, что б ты без меня делал...
     -- А ты без моих документиков, Паша? Кто  надоумил и рассказал? Ты бы и
дальше лямку тянул...
     -- Ладно, чего считаться, работать надо. Неизвестно еще, сколько мы тут
провозимся...
     -- Фонари надо поближе положить...
     -- Лучше их совсем погасить, мало ли что...  Огонек ночью видно далеко,
а  ночь  вон какая  лунная.  Все равно не  иголка,  как там написано --  два
сундука?
     -- Ага.
     -- Вот и взялись...
     Оба  фонарика  погасли.  Вскоре послышался стук  лопат  --  два  черных
силуэта трудились  без устали, не  отвлекаясь на перекуры.  В  лунном сиянии
Вадим  их  прекрасно  видел  --   вокруг  большой  ямы  постепенно  рос  вал
свежевзрыхленной земли,  кладоискатели  уже виднелись на его  фоне только по
пояс, а там зарылись еще глубже.  Вадим поразился  такому трудолюбию, но тут
же подумал, что на их месте тоже вкалывал бы почище любого бульдозера...
     Приглушенный вскрик -- там определенно что-то произошло...
     Земля больше не вылетала из раскопа. Послышался испуганный голос:
     -- Ма-ать твою...
     --  Да  уж,--  с  чувством,  смачно   отплюнувшись,  поддержал  Паша.--
Сюрпризики -- матка выпадет... Пойду фонарь принесу.
     Неосмотрительно высунувшийся Вадим поспешил спрятаться. В  яме, судя по
пробивавшимся наружу  отблескам, включили  оба  фонаря, доносились  громкие,
возбужденные голоса:
     -- Вон вторая черепушка, в углу...
     -- Дырища... Кайлом его, что ли?
     -- Может, шашкой?
     -- Не было  бы такой  дыры... Из  винтовки  в упор,  наверное...  Что ж
делать?
     --  Что делать! --  зло  рявкнул  Паша.--  В угол  отгреби и копай себе
дальше...
     -- Паш...-- кажется, напарник сам боялся того, что собрался  сказать.--
А может, твой аппарат этих жмуриков и засек?
     -- Не учи отца стебаться. Картина была классическая -- четкое скопление
металла, массой килограммов в сорок. Копаем дальше, говорю!
     И  вновь  заработали  лопаты.  Продолжалось  это столь  же долго  --  и
совершенно неожиданно послышался резкий скрежет  металла о металл, кто-то из
копателей охнул так, что слышно было метров за сто:
     -- Есть!!!
     -- Ну-ка...
     Лихорадочно застучала  лопата, колотя по  чему-то, не  уступавшем  ей в
твердости.
     -- Второй!
     -- Ага!
     Земля полетела из ямы прямо-таки фонтаном, разлетаясь далеко в стороны.
Над валом мелькнул луч фонарика.
     --  По-моему,  все...  Два.  Только это  не сундуки,  я и не знаю,  как
назвать...
     -- По-моему, эта штуковина -- патронная цинка.
     -- А, как бы ни звалась... Паш, она не открывается.
     -- А если так?
     -- Хренов...
     -- Не суетись, она ж запаяна. Приржавела маленько, хоть и цинка... Опа!
     Раздались громкие удары -- похоже,  кто-то из них, маясь от нетерпения,
начал примитивно прорубать лопатой припаянную крышку.
     Короткая, напряженная тишина. И два голоса затараторили, перебивая друг
друга:
     -- Погоди, отогну, руку ведь распорешь...
     -- Тяжелая, сука...
     -- Да убери ты руку!
     -- Левей, левей!
     Вновь тишина. И ликующий вопль уже не владеющего собой человека:
     -- Есть!!!
     -- Тихо ты!
     -- Смотри!
     -- Твою мать! Ara! Bay!
     -- Ну-ка, ну-ка... Золото?
     -- Нет, дурило, люминий!
     Слышно  было,  как  они  топчутся  на дне  ямы,  то  ли  пляшут,  то ли
подпрыгивают,  задевая боками стенки,-- и рыхлая земля ручьем  стекает вниз.
Кто-то из них глухо взвыл в восхищении.
     -- Паш!  Я, кажется, смекнул --  Купеза  специально положил поверх этих
жмуриков, чтобы, если наткнутся, решили, что ничего там больше и нету...
     --А похоже...
     -- Паш...--  голос упал  почти  до  шепота, но Вадим прекрасно разбирал
слова.-- А если он заговоренный какой-нибудь? Вон, щерятся...
     -- Не нагоняй волну. Самому не по себе.
     -- Дальше копать будем?
     -- Да на хер... Это и есть  -- "два сундука", кошке ясно.  Давай отсюда
подрывать побыстрее, мало ли...
     -- Нужно же прикопать...
     -- А кто нам что пред®явит? Увидят кости, решат, пацанва баловалась...
     -- Нет уж, давай забросаем...
     -- Поднимай. Тяжеленько...
     --Зато наше!
     Подняв из ямы  два высоких ящика  размером  с коробку для ксерокса, они
принялись забрасывать раскоп -- наспех, кое-как, сталкивая землю сапогами.
     -- Ну и черт с ней, сойдет. Берись.
     -- Из кузова не просыплется?
     -- Там брезент, завернем.
     Вадим бесшумно укрылся в будке, прижался  к задней  стене, боясь выдать
себя  бешеным стуком сердца. Кладоискатели откинули задний борт, кто-то один
запрыгнул в  кузов, недолго повозился,  звонко лязгнули крепления борта, оба
чуть ли  не  бегом кинулись  к кабине. Машина, воя  мотором, развернулась по
целине, одна цинка, запечатанная, с грохотом рухнула  на бок, секундой позже
упала вторая, завернутая в пропахший машинным маслом брезент.
     Когда грузовик вывернул  на ровную колею, Вадим решился -- на цыпочках,
ныряя всем  телом в  такт  рывкам машины, добрался  до заднего  борта, в два
счета  размотал  брезент.  Взрезанная  крышка  торчала   в  сторону,  словно
высунутый язык. Он осторожненько  засунул внутрь руку, гнутое разлохмаченное
железо черкнуло по  запястью, но рукав подбитой  ватой геологической фуфайки
защитил.
     Под  пальцами  скользнуло, оставив весьма неприятные  ощущения,  что-то
невероятно холодное и мягкое  -- то ли кожа,  то ли плотная материя. Кончики
пальцев уперлись  в россыпь холодных,  явно металлических кусочков, издавших
тихий  хруст.  Вадим загреб  в кулак, сколько удалось, вытащил руку и ссыпал
добычу в карман, пошарил на ощупь, поглубже -- там, судя по ощущениями, было
два  мешка,  плотно  вбитых  в  металлическую  коробку. Еще пригоршня  монет
перекочевала в карман,  и он  с трудом подавил желание  продолжать, покуда в
карманах есть свободное  место. Не стоит терять голову, уже забрезжило нечто
вроде плана...
     Если нагрести  слишком  много,  обязательно  заметят, и  тогда  события
завтра утром будут развиваться непредсказуемо. Как  это говорил Гейнц? Лучше
взять триста тысяч без риска, чем миллион  -- с проблемами? В конце  концов,
не  стоит уподобляться мелкому воришке, перед ним -- два плебея, на  которых
нежданно-негаданно свалился куш, а вот он -- другое дело, чуть ли не вся его
сознательная жизнь  как  раз и  была посвящена умному и серьезному добыванию
денег. Неужели не обыграет на своем, знакомом поле?
     Когда впереди показалась деревня -- нигде не  горел  ни  один огонек --
Вадим, не торопясь,  перелез через борт и выпрыгнул. Не  удержался на ногах,
упал на четвереньки, в карманах тяжело звякнули  монеты  -- но его, конечно,
не  заметили,  уж  сейчас-то,  ручаться можно,  они и  вовсе  не  смотрят по
сторонам, оглушенные удачей".
     Прячась в  тени, огородами обошел Пашин  дом --  а впрочем, и  заметят,
вряд  ли   сопоставят  и  забеспокоятся,--  добрался  до  своей  избы.  Трое
сотоварищей безмятежно дрыхли. Мухомор, как  всегда, заливисто храпел. Вадим
забрал со стола догоревшую до половины свечку и прокрался в старую сараюшку.
Зажег свечу, поставил на пол в  дальнем углу, подальше от крохотного окошка,
положил рядом,  стволом к двери,  заряженное  ружьишко Мухомора и  выгреб из
обоих карманов добычу.
     Дореволюционные  золотые  червончики  с профилем незадачливого государя
императора.  Непонятная  золотая  монета со всадником  на вздыбленном  коне,
нацелившимся  мечом  на дракона... Ага, это  и  есть  знаменитый  английский
соверен,  восемьсот  девяносто  четвертый  год,  "Виктория регина"...  Снова
червонцы... Непонятно чей золотой, надпись  вроде бы испанская, а  этот -- с
иероглифами...  Даже если  сдавать золотишко  на  вес,  то,  прикинув  общее
количество... Если в обеих цинках монеты...
     Черт...  Очень похоже,  во втором мешке было  только серебро --  слегка
потемневшие, гораздо большие по размеру монеты,  конечно же, серебряные: кто
прятал  бы  никель?  Если тогда  вообще  делали  монеты  из  никеля...  Ведь
подначивал  же  Кирсанов начать по его примеру вкладывать  лишние  деньги  в
старые монеты,  уверял,  отличное  помещение  капитала.  Так и  не  занялся,
сейчас, болван, не таращился бы так тупо, как баран на новые ворота...
     Впрочем, примерно  он цену представлял. Если та  монета -- кайзеровские
пять марок  столетней давности, из которой Ника  по западной  моде  заказала
себе перстень,-- обошлась в двадцать долларов, при том, что раритетом отнюдь
не была... Если по весу или через Кирсанова столкнуть антикварам... В общем,
не надо разочаровываться -- и с серебра предвидится неплохой навар.
     Николашкины рубли... Александр Третий... Мать честная, тысяча восемьсот
двадцать девятый... Доллар  -- восемьсот девяносто  первый  год,  надо же...
Большие монеты с иероглифами и каким-то лысым японцем с непонятными погонами
и жирным затылком... Еще иероглифы, а  тут написано "доллар", но  не указана
страна, зато тоже есть иероглифы и арабская  вязь -- что за чудо? Вдруг  это
небывалая  редкость, которая  сама по  себе стоит  бешеных  баксов? Кирсанов
хвалился, что  ему  чертовски  повезло,  по  дешевке,  всего за четыре штуки
баксов купил  какой-то "семейный" рубль  Николая Первого. Вдруг и среди этих
невидных кругляшков отыщется некая редкость?
     Он  долго возился с монетами,  раскладывая,  перекладывая, разглядывая.
Лишь  сделав над собой усилие,  оторвался от этого  занятия. И задумался: не
подкрасться  ли к Пашиному дому и не  продырявить ли "Хонде" покрышки? Вдруг
этот Витек нынче же ночью сорвется в Шантарск с кладом?
     Нет, сомнительно.  Паша  ни  за  что, как  любой  бы на  его месте,  не
отпустил  бы  сообщника одного  со всеми  ценностями. Не  настолько ему Паша
доверяет,  они там, в поле, явно друг друга опасались... И вряд ли они прямо
сейчас, при Нике, в четыре часа утра засядут вскрывать вторую цинку и делить
клад то ли поровну, то ли  по справедливости. Собственно, куда  им спешить и
кого бояться? Ни одна живая  душа -- это им так кажется -- их там не видела,
никто и  не свяжет яму со скелетами с увезенным кладом. Все шансы за то, что
они выберут самый простой и надежный способ: завтра  Паша об®явит о закрытии
участка, все уедут в  Шантарск, где работяги с  превеликой радостью  устроят
месячный запой, вытряхнув  из  головы  все воспоминания о странностях. А эти
двое в Шантарске преспокойно  поделят хабар. На  месте Паши или Витька Вадим
для пущей надежности  разделил бы клад пополам --  одну цинку в машину Паши,
другую --  Витьку. Скажем, кинул  бы жребий, кому которую цинку  везти. Быть
может, и они придумают что-то в этом  духе. Как бы там  ни было, следует  их
опередить.  План практически готов, осечки быть не должно, ибо там всего два
варианта -- если не  пройдет первый,  просто-таки  автоматически  вступает в
действие второй, третьего варианта попросту нет...
     И все же он не  выдержал, охваченный  классической, многажды  описанной
золотой  лихорадкой. Отыскал подходящую тонкую палку,  тряпье,  прокрался  к
Пашиному  дому. Свет  там  уже  не горел -- ну так и есть, завалились спать,
набраться сил перед завтрашней дорогой...
     Вадим,  сидя  на  корточках  и  вздрагивая  при  каждом  ночном  звуке,
старательно   напихал  тряпок  в  глушитель  грузовика,  утрамбовал  их  там
насколько мог  качественно.  Потом проделал  ту  же процедуру с  выхлопушкой
"Хонды".  Этот ответ  в случае чего придет Паше с  Витьком в  голову в самую
последнюю очередь, долго будут возиться с чем угодно, кроме глушителя...


        Глава шестая. Становится шумно...
     Он подхватился ни  свет  ни  заря, сквозь  сон услышав какую-то  возню.
Оказалось,  это Иисус проснулся  еще раньше и  одевался, собираясь проверять
верши. Когда за ним захлопнулась дверь, Вадим босиком прошлепал к висевшей у
входа фуфайке, торопливо запустил руку в карман, всерьез опасаясь спросонья,
что пережил вчера лишь алкогольный сон.
     Все оказалось на месте -- и золотые кругляшки  с