Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
      Александр Бушков. Волчья стая -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  -
гозначительно покачивая топором с видом опытного палача. Чабан, затравленно шарахнувшись, обежал их по широкой дуге и помчался к указанной избушке. -- Ага!-- захохотал Славик.-- Вы что. Боя пускали? -- Да отвязался,-- ханжески воздел глаза к небу Мухомор.-- И глазом моргнуть не успели, как смылся... -- Значит, будем с шашлычком,-- безмятежно заключил Славик, отбросил колун.-- Ладно, я ему завтра ограду дорублю, куда он, на хрен, денется... Пошли "какаву" пить... ...Аристократическая "какава" по своему убойному действию напоминала молодое вино, которое Вадиму довелось не раз пробовать в Молдавии. От какао она ничем не отличалась и вкусом, сама лилась в глотку, но вскоре при относительно ясном сознании руки-ноги отказывались повиноваться, а там наступал черед мозгов. Правда, этот момент настал довольно поздно -- и Вадим общался с новыми знакомыми довольно долго. Его очередным пристанищем оказалась небольшая избушка, где половину единственной комнаты занимали огромные нары с аккуратным рядком спальников, а кроме нар имелись лишь бесполезная печь и самодельный столик. На нарах и расположились, сдвинув в угол уснувшую в спальном мешке полуголую белобрысую девицу, здешнюю знаменитость Томку, и положив к ней под бочок столь же бесчувственного суб®екта, худого, как жердь и бритого наголо, в энцефалитке, но без штанов. -- Картина ясная,-- сделал вывод Мухомор.-- Михалыч Томку отпежил, из спальника он еще вылез, а вот штаны надеть уже не сподобился, укатали сивку крутые горки... Разбудить, что ли? -- Сам разбудится, как брагу учует,-- фырк-нул Славик.-- Все равно сейчас кататься начнет. -- Это точно,-- кивнул Мухомор, пояснил Вадиму.-- Манера у человека такая -- когда вырубится, начинает по нарам кататься. Может, снится, что он трактор, кто его знает... В Парну-хе вот так же взялся кататься, когда никого в хате не было, а Васька на нарах пилу забыл. Михалыч по ней лысиной и прошелся. Мы потом заходим -- мамочки! Все спальники в кровище, смотреть жутко, а он дрыхнет себе. Паша вбил в голову, что это мы Михалыча били, так до сих пор и не верит, что он сам... -- Поговори,-- довольно внятно отозвался Михалыч, не открывая глаз. -- А кто в Береше теленка трахал? Наливайте... Где моя большая кружка? -- Насчет теленка -- брешет,-- сообщил Мухомор, подсовывая Вадиму эмалированную кружку, до краев полную "какавой".-- Дело там было совсем не так. Избушку бабка нам сдала, а теленок остался в загородке. Стоит себе и стоит, придет она, покормит и уйдет. Вот кто-то, то ли Славка, то ли Иисус, начал ему пальцы в рот совать. Остальные тоже подтянулись, все развлечение, потому что работы не было пять дней, дождь шел, пить и то надоело... Телок маленький, сосет пальцы, пасть у него жесткая, но кожу не сдирает. Стояли мы так, и тут спьяну пришло кому-то в голову -- а ежели ему вместо пальца в рот чего другое засунуть? Ну, пошла дискуссия. Сошлись на том, что по дурости сосать будет. Ладно, идем дальше: возникает закономерный вопрос, кто ему свой сунет? Никто не хочет, все опасаются. Кто его знает, возьмет да отжует. Решили жребий бросать. Пока судили-рядили, пока обговаривали, орали на всю деревушку. Пошел какой-то абориген к бабке и орет: "Семеновна, беги скорей, твоего телка эти идолы трахать хотят!" Бабка бежит, аж кости стучат... Вот и вся история. Увела она телка от греха подальше. А этот тут клевету разводит. Михалыч, хоть штаны надень... -- На кой? -- изумился Михалыч.-- Пидарасов тут нету, как и дам. А Томке не в диковинку, если проснется. Наливай лучше... И понеслось -- с обычными бессмысленными разговорами, не вполне понятными свежему человеку шутками-воспоминаниями, без всяких романтических песен под гитару. Довольно быстро всплыл вопрос, кто такой Вадим и как здесь оказался. Мухомор быстренько изложил суть дела, над этим немного посмеялись и потеряли интерес. О происхождении и прошлой жизни Вадима уже не расспрашивали -- стали приходить в кондицию. Веселье шло беззлобное, не скандальное, только Мухомор, всерьез разобидевшийся на Михалыча за грязные намеки насчет того теленка, орал Вадиму в ухо: -- Пусть лучше расскажет, как он в Линюхе сырого голубя жрал... Подстрелили они там пару голубей, поставили варить, а печка мигом потухла. Они тем временем уже спать упали. Просыпается Славик, подкинул пару поленьев, упал -- печка опять потухла. За ним просыпается Иисус, кинул полешко, упал, печка потухла. Так они голубей до вечера варили. Вечером продирает глаза Михалыч -- тут как раз и мы зашли -- вытаскивает голубя из котелка... Этак гурмански его оглядел, пробормотал: "Хорошо утушился!" -- и давай жрать за обе щеки, а голубь-то сырой... Михалыч разобиделся, и они отправились драться во двор. Все отнеслись к этому философски -- ив самом деле, дуэлянты появились в избе очень быстро, перемазанные землей по уши, но вновь ставшие лучшими друзьями. Потом наступил провал в сознании. Продрав глаза, Вадим обнаружил себя лежащим на нарах кверху брюхом, а справа и слева -- бесчувственных собутыльников. За окном смеркалось, посреди избы стояла фляга, дверь была закрыта изнутри на огромный крючок, а по ножке стола взбиралась вверх большая крыса, вертя хвостом для равновесия. Вадим попытался сообразить, снится это ему или нет, но мысли туманились, и он вновь прикрыл глаза. Разлепил веки, заслышав, как громко стукнул сброшенный крючок, по полу застучали уверенные шаги, и внятный мужской голос принялся браниться. Непонятный гость расхаживал по комнате, погремел крышкой фляги, консервными банками на столе, возмущался учиненным беспорядком, пинал валявшиеся на полу кружки. Вадим рывком сел -- с нар спрыгнул Славик с финкой в руке, пошатываясь, направился к печке, за ним бросились Мухомор и Худой (больше никого в избе не оказалось, только Томка дрыхла на прежнем месте). Побуждаемый каким-то стадным инстинктом, Вадим тоже бросился к обступившим печку. Не было никого ни за печкой, ни вообще в избе -- кроме них четверых. А крючок оказался на прежнем месте, дверь по-прежнему была заперта изнутри... -- Ничего себе дела...-- протянул Славик.-- Я ж ясно слышал -- крючок упал, по избе шляется мужик, матерится, посуду пинает... -- А я почему подхватился? -- пожал плечами Худой.-- Тоже в точности то же самое послышалось. -- И мне,-- признался Мухомор. -- И мне,-- упавшим голосом сказал Вадим.-- Что за чертовщина? Не могло же сразу всем четырем привидеться, не бывает такой белой горячки... -- Да ладно вам,-- подала голос Томка, выпростала из спальника пухлые руки и сладко потянулась.-- Домовой бродил, всего и делов... А это кто? Я его не знаю, симпатичный такой... -- Ну, если домовой, тогда понятно...-- почти равнодушно сказал Мухомор.-- Говорил же, плесните ему бражки, в угол поставьте... Обиделся, точно. -- Сейчас изобретем,-- откликнулся Славик.-- С полкружки тут на донышке наберется, а больше не выдоишь... -- Мы что, все выжрали? -- охнул Мухомор. -- А то. Домовому только и осталось...-- Славик легко опрокинул флягу кверху донышком, налил полкружки и понес поставить в дальний угол. -- Вы что, серьезно про домового? -- изумился Вадим. -- А ты что, сам не слышал, как он по избе шастал? -- похлопал его по плечу Мухомор.-- Молодо-зелено, отпашешь пару сезонов, такого по деревушкам насмотришься... Мужики, надо чего-то изобретать, колотун бьет... Томка, ключи от магазина у тебя? -- Ага. Только хрен я вам без денег притащу, скоро ревизия нагрянет... Принялись вытряхивать карманы -- на сей раз Вадиму пришлось расстаться со всей наличностью, о чем он в похмельных судорогах ничуть не сожалел. Томку вытащили из спальника, кое-как одели, застегнули и в сопровождении Мухомора погнали отпирать магазин. Потом пили настойку "Стрелецкая", которая на геофизическом жаргоне именовалась "третий помощник младшего топографа". Но тут уж Вадим после пары стаканов почувствовал себя скверно и кое-как выбрался во двор. И тут же понял, откуда взялась кличка Иисус -- ее обладатель храпел посреди двора, лежа прямо-таки в классической позе распятого Иисуса: вытянутые ноги плотно сжаты, руки раскинуты под безукоризненными углами -- девяносто градусов к телу... Вадим долго оглядывался, ища сортир -- и лишь потом понял, что эту функцию как раз и выполняет сложенная из плоского камня стеночка в виде буквы "П". Ни ямы, ни бумаги. Ничего, переживем, сказал он себе, спуская штаны и присаживаясь на корточки -- будем сливаться с природой, коли уж пошел этакий руссоизм, здесь не так уж и плохо, и люди не самые скверные... Облегчившись, почувствовал себя лучше. Постоял во дворе, пошатываясь -- и, гонимый неисповедимой пьяной логикой, вывалился со двора, твердо решив отыскать Нику, сам плохо представляя, зачем. Вообще-то, он был не так уж и пьян, просто ноги заплетались и плевать было на все окружающее... Над деревушкой сияла россыпь огромных звезд, сверкающим поясом протянулся Млечный Путь. Справа посверкивало озеро, на котором чернела парочка лодок. Вдали в два голоса орали незнакомую песню, голоса показались знакомыми -- определенно кто-то из новых друзей. Он побрел в ту сторону, откуда сегодня утром приехал. Кто-то мельком упоминал, что именно там, напротив магазина, и расположился Паша. Грузовик торчал на прежнем месте, наполовину загородив улочку, прочно прописавшись передними колесами в широкой колдобине. Ага, все правильно. Во дворе стоял "уазик", в доме горел яркий свет. Вадим помнил, что в нынешнем своем положении не следует досаждать начальнику отряда, который здесь царь, бог и воинский начальник. Растерянно затоптался в тени, возле "уазика". На крыльце послышались шаги. Судя по звукам, пробирался кто-то зело хмельной, цепляясь руками за стену, нашаривая ступеньки. -- Нет, ну я тоже хочу...-- громко заныл Женя. -- Перебьешься,-- послышался голос Паши, тоже не свободный от алкогольного влияния, но не в пример более уверенный.-- Топай к Бакурину, Дон-Жуан, там и дрыхни... -- Пашка, что тебе, жалко? Нашел чего жалеть... --Иди, говорю, не отсвечивай! Они стояли по другую сторону "уазика", совсем рядом с Вадимом, торопливо подавшимся в тень, и он отчетливо слышал каждое слово, ломал голову, как бы понезаметнее отсюда убраться. -- Пашка! -- Иди, говорю! -- Надо же, какие мы культурные... Паш, я могу и обидеться. -- Обижайся. -- Я же, Паша, не дурак. Кое-что понимаю. А из лоскутков складывается картинка... Это Бакурин мозги пропил почище наших бичей, а я пью малость поменьше, да и родители всю жизнь в геологии, нахватался... -- Ну-ну,-- голос Паши стал вовсе уж нехорошим.-- И что ты там такое понимаешь, умник? -- Насчет нынешнего участка. И вэз-вэ-пэ, и Магнитка... И кресты зачем-то растягивают... Паша, у тебя что, в кармане карта с крестиками, как у Билли Бонса? Что-то шумно ударилось о стенку "уазика" -- судя по всему, Паша, сграбастав собеседника за грудки, треснул им о борт фургона. Прошипел: -- Ты что мне тут вкручиваешь? -- Паша, ты только не держи меня за дурака,-- почти трезво откликнулся Женя.--- Тоже мне, Джон Сильвер выискался... Стал бы ты изощряться, не имей личного интереса... Первый раз вижу у тебя такое старание. Сколько помню похожие случаи -- в два счета подчистили бы записи промеров и подались в Шантарск. А ты по второму кругу пошел со всем старанием... По совершенно бесперспективному участку... И Томка мне тут ляпнула кое-что... -- Что? -- А ты думал... Помнят. Я и сопоставил. Она сама значения не придала, да я-то начал сопоставлять... Может, возьмешь в долю? -- Какая тебе доля, пьяная морда? Из чего доля? -- Паша, не лепи горбатого... -- Ну вот что,-- тихо, зловеще протянул Паша.-- Если ты еще ко мне полезешь со всякой шизофренией -- получишь по мозгам. А если начнешь звенеть языком -- получишь вовсе уж качественно. -- Значит, в долю не берешь? -- Заткнись, говорю! И язык придержи. -- Паша, господь велел делиться... К чему тебе лишние разговоры в Шантарске? -- Пош-шел отсюда, выродок! И смотри у меня... -- Я-то пойду,-- бубнил Женя, зигзагом направляясь к воротам.-- Я-то пойду, да как бы и тебе не пойти... Его в два прыжка догнал Паша, тряхнул за шиворот: -- Ключи от машины отдай! Кому говорю? После короткой борьбы, судя по тихому металлическому звяканью, ключи перешли к Паше, а их бывший обладатель потащился куда-то в ночь, громко бормоча что-то угрожающе-жалкое. Паша вернулся в дом, там послышался женский голос. Кажется, все было ясно... Тихонько подкравшись, Вадим встал в полосу тени и осторожно заглянул в окно. Зло прикусил губу -- сладкая жизнь била ключом, вступая в предпоследнюю фазу... Ника в одной клетчатой рубашке, весьма вольно расстегнутой сверху, сидела на старомодном диване, закинув ногу на ногу -- свеженькая, с пышными волосами, определенно после бани, в одной руке сигаретка, в другой стакан с "какавой". Паша присел рядом, отобрал у нее стакан, поставил на стол и бесцеремонно сгреб Нику в охапку, действуя руками предельно недвусмысленно, что никакого сопротивления не встречало. Попискивала, правда, для порядка, и только, но, как только верзила уложил ее на диван и расстегнул последние пуговицы, перестала дергаться и обхватила его за шею. Вадим отпрянул от окна, зло сплюнул и выбрался со двора. В голове шумело, злость на молодую женушку, столь легко пошедшую по рукам, была уже какой-то устоявшейся, привычной: нашла свое место в этой жизни, стервочка... Он брел в густой тени возле самых заборов. Споткнулся обо что-то непонятное и полетел на землю, вытянув руки. Рухнул на что-то огромное, теплое, живое, послышался шумный выдох. Чуть не заорал от страха, отталкиваясь ладонями от теплого, покрытого жестковатой шерстью бока. И успокоился, сообразив, что упал прямиком на устроившуюся отдыхать корову. Она восприняла происшедшее с философским спокойствием, даже не пошевелилась. Посмеявшись над собственным глупым страхом, Вадим побрел дальше. В избушке продолжалось веселье. Томка вновь забралась в спальник, к ней пытался присоседиться Худой, но получал по рукам и обиженно пыхтел. Славик с Мухомором, устроившись на краешке нар, взахлеб делились какими-то неизвестными Вадиму, а потому лично для него ничуть не смешными воспоминаниями. Мухомор тут же сунул ему кружку: -- Вмажь "Стервецкой". Ты где пропадал? -- Да так...-- удрученно вздохнул Вадим, держа кружку с рыжей жидкостью так, чтобы ненароком не нюхнуть. Собрался внутренне и осушил до донышка, передернулся, борясь с тошнотой, торопливо сцапал протянутый Славиком плавленый сырок, прожевал. -- Что смурной? Пашка, поди, твою ляльку фантазирует? -- Иди ты... -- Пабло у нас таковский. А бабы -- суки известные, им позарез необходимо к самому обстоятельному приклеиться... Плюнь. Иди вон к Томке, она тут на тебя глаз положила... -- Ва-адик! -- позвала Томка.-- Освободи ты меня от этого аспида, спасу нет! Теперь Вадим рассмотрел ее как следует -- девица, конечно, вульгарная до предела, но, в общем, симпатичненькая и на потасканную не особенно похожа. Худой без особых протестов отодвинулся, давая ему место. -- Валяй,-- фыркнул он.-- Только ты у нас эту пашенку не пахал... Остальные давненько побратались, еще с прошлого сезона, даже Пабло отметился... -- Давай-давай,-- поддержал Мухомор.-- Тут, в глуши, никаких спидов не водится, про них и не слыхивали... Вмажь еще для бодрости, а мы отвернемся... Вадим глотнул из кружки, отставил ее не глядя, и она звонко кувыркнулась с нар. Покопавшись в себе, не нашел никаких особенных моральных преград: если уж сливаться с новой жизнью, то без ненужного чистоплюйства. Да и воспоминания о том, что сейчас происходит в Пашиной штаб-квартире на старомодном диване, придавали решимости и злости. Думала, стерва, я стану печально изливать тоску под звездами, воя на луну? А вот те шиш, как пишет классик! Он неуклюже -- раньше этого делать не приходилось -- залез в спальный мешок, тесный сам по себе, а из-за присутствия Томки и вовсе напоминавший автобус в час пик. Они оказались лицом к лицу. Вадим подумал, что девочка не столь уж и плоха. Оказавшиеся под ладонями тугие округлости на пуританский лад как-то и не настраивали. -- Ну, чего лежишь? -- фыркнула она ему в ухо, проворно действуя опытными ручками пониже талии. За спиной позвякивали кружки -- на них, в общем, уже и не обращали внимания. Вадим неуклюже стянул с себя штаны в тесноте спальника -- а на Томке, кроме легкой блузочки, ничего и не оказалось, так что особо возиться и не пришлось. Они слились в одно так ловко и незатейливо, что Вадим ощутил нешуточный прилив сил -- и понеслось под хмельные разговоры, звучавшие в метре от них. Первое время зрители еще цинично подбадривали и ржали, но вскоре отправились куда-то в ночную тьму. Такая жизнь и в самом деле начинала нравиться. Глава третья. Будни Он бежал трусцой, обеими руками держа перед собой электрод -- примерно полуметровый медный прут толщиной в мизинец, с удобной треугольной ручкой. Обмотанный вокруг электрода черный провод на взгляд постороннего неизвестно где и кончался, уходя за пределы видимости, но Вадим-то прекрасно знал, что провод шустро сматывается с катушки, оставшейся метрах в шестистах отсюда, за лесочком. Тащить провод было не столь уж и тяжело, но последняя стометровка, как всегда, казалась бесконечной. Ну, наконец... Провод взлетел с земли, натянулся с тихим звоном -- далеко отсюда Иисус притормозил катушку. Вадим торопливо вбил острие электрода в мягкую землю, убрал руку -- промешкаешь, может и током стукнуть, легонько, но все равно неприятно. Не прошло и минуты, как на том конце провода Паша сделал все замеры. Провод вновь натянулся, задергался, вырывая электрод из земли. Вадим торопливо выдернул контакт и той же трусцой побрел за концом провода, к которому для пущего удобства был привязан бантик из белой пластиковой ленты -- чтобы не потерять из виду черный провод на черной пашне. Теперь основная работа ложилась на Иисуса, которому придется намотать на катушку несколько сот метров провода... Шел двенадцатый день с тех пор, как закончилась веселая гулянка и началась настоящая работа. ...Наутро в избе появился Паша, сам явно похмельный, но исполненный трудовой непреклонности. Безжалостно согнал всех с нар, громогласно напоминая, что уговор был железный -- с завтрашнего дня отходят праздники и начинаются будни. Бригада из четырех человек поохала, но послушно поплелась в летнюю кухоньку через два дома отсюда. Паша тем временем извлек откуда-то инженера Бакурина, тридцатилетнего похмельного суб®екта с кротким взглядом спаниеля, и долго, отведя подальше от работяг, воспитывал с применением непарламентской лексики. Вадим, неплохо разбиравшийся в деловых качествах людей, быстро опознал в Бакурине примитивную тряпку. Позавтракав, отправились на извлеченном из колдобины "газике" занимать боевые позиции -- похмел

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору