концов, это была его маленькая  месть  Валерии,  а  месть,  как  известно,
сладка.
   - Вы никуда не уйдете? - удивленно спросила Наташа.
   - Ни-ку-да! - счастливо протянула Валерия. - А ты что, не веришь?
   - Ты обычно вечером уходишь или работаешь. Время ведь дорого...
   - Да наплевать на него! На наш век хватит... Будем чай пить.
   - А у меня в машине коньячок есть, - сказал Александр Павлович.
   - Тащи. Грех не выпить.
   - С чего бы это?  -  Александра  Павловича  так  и  тянуло  сегодня  на
провокационные вопросы: уже второй за вечер задавал.
   - Не знаю, Сашенька, не знаю, настроение что-то хорошее, просто  летное
настроение, давно такого не было... Иди за коньяком.
   -  Ушел...  -  Александр  Павлович  тронулся  было,   но   вспомнил   о
"портсигаре",  вернулся,  снял  пиджак,  повесил  его  на  спинку   стула:
работающий прибор должен оставаться в квартире.
   - Ты что это? - удивилась Валерия.
   - Жарко...
   Пока ходил к машине, анализировал; что происходило?  Может,  прибор  ни
при чем, а внезапное решение Валерии Остаться дома - всего лишь  результат
ее необ®яснимо хорошего настроения? В том-то и дело, что необ®яснимо... Но
"чистым"  эксперимент  пока  не  назовешь.  Александр  Павлович  правильно
сделал,  что  не  выключил  "портсигар".  Стоило  посмотреть,  как   будут
развиваться события...
   Пили коньяк, пили чай, у Валерии в  холодильнике  сухой  торт  нашелся.
Кухонька в квартире тесная, стол крошечный, еле-еле втроем поместились.
   - Саша, ты, наверно, голоден? - спросила Валерия.
   - Три часа назад я наелся на неделю вперед. И на сутки назад. Ты  лучше
Наташку покорми.
   - Я не хочу, - быстро сказала Наташа. Ее вполне устраивал торт с чаем.
   - То есть как это "не хочу"? - спросила Валерия. - Время ужинать...
   - Я правда  не  хочу...  -  Наташа  умоляюще  смотрела  на  мать,  зная
прекрасно, что послабления не будет.
   - Минутку, - сказал Александр Павлович. - Сейчас  ваш  спор  сам  собой
решится.
   Он сходил в комнату и надел пиджак.  Потрогал  карман:  "портсигар"  на
месте.
   - Замерз, - пояснил он, усаживаясь за стол.
   - Что с тобой? - В голосе Валерии звучала доселе незнакомая  Александру
Павловичу нотка  заботы.  Впрочем,  забота  эта  была  круто  замешена  на
железной  категоричности  Валерии,  побороть  которую   не   мог   никакой
"портсигар": - Ты не заболел? Ну-ка, дай  лоб  попробую...  -  Она  быстро
протянула руку.
   Александр Павлович успел отстраниться.
   - Здоров я... Так о чем ты, Наталья?
   - Я не хочу ужинать, - повторила Наташа.
   - Не хочешь - не надо, -  Валерия,  казалось,  была  удивлена  странной
непонятливостью дочери. - Кто тебя заставляет?
   - Никто, - подтвердил Александр Павлович и поднял рюмку. -  Наталья,  я
хочу выпить за твою маму. Ты не против?
   - Не против.
   - И я не против, - согласилась Валерия. И вдруг встревожилась: -  Саша,
а как ты поедешь? Ты же за рулем, а тут коньяк... Нет,  поставь  рюмку,  я
тебе не разрешаю.
   Интересное  кино:  вчера  она  почему-то  не  спрашивала,  как   поедет
Александр Павлович, просто села в машину -  и  привет.  Другое  дело,  что
вчера Александр Павлович ни капли не выпил, но голову давал на  отсечение,
что Валерия на это не обратила внимания. Все равно ей было: пил - не  пил.
Лишь бы ехалось...
   - Я немножко. Пока уйду - выдохнется...
   Потом они играли в скучнейшую игру "Эрудит", которая Наталье  почему-то
нравилась, да по большей части она и выигрывала. Потом смотрели  программу
"Время". Потом Валерия почему-то вздумала вымыть Наташе  голову:  это  для
девочки было совсем уж странным.
   - Я сама могу, - сказала она.
   - Сама ты толком не промоешь, - настаивала Валерия.
   - Но ведь всегда промывала... - Наташе хотелось, чтобы мама ей помогла,
и сопротивлялась она лишь по инерции.
   - Не уверена, - резко возразила Валерия, и Александр Павлович  подумал,
что возражение вполне точно  отражает  положение  дел  в  семье:  вряд  ли
Валерия когда-нибудь обращала внимание на то, промыла голову Наташа или не
промыла. Должна промыть - вот и весь сказ.
   Должна...
   Александр Павлович не без сожаления отметил, что  этот  жесткий  глагол
по-прежнему руководит Валерией, хотя намерения вроде куда как благие...
   В ванной комнате они долго орали - в основном Валерия орала: то  Наташа
не так стоит, то голову не  так  держит,  а  Александр  Павлович  сидел  в
пиджаке неподалеку от двери в ванную; боялся  отпускать  Валерию  из  зоны
действия "портсигара". Думал: просто идиллия получилась, история из  цикла
святочных...
   Потом они уложили Наташу спать, и Александр Павлович засобирался домой.
Честно говоря, он устал за сегодняшний  вечер,  устал  все  время  быть  в
напряжении, "на стреме", да и бессонная ночь давала о себе знать.
   Уже в прихожей Валерия быстро прижалась к нему, спрятала лицо на груди,
спросила глухо - пиджак ей мешал:
   - Может, останешься, а?..
   И тут Александр Павлович подумал, что  для  Валерии  вредно  находиться
слишком близко к "портсигару": он у нее совсем под носом очутился.
   - Ты что? - ошарашенно сказал он. - Наташка ведь...
   - Ну и пусть! Это было настолько непохоже  на  Валерию,  что  Александр
Павлович испугался: а не переборщил ли он?
   - Нет, не пусть, - взял за плечи, поцеловал: - До завтра, Лера.
   Она крикнула вслед:
   - Будь осторожен!
   От чего, интересно, она его остерегала?..
   ...Только сев в машину и опустив стекло, он  вспомнил  о  "портсигаре".
Вытащил его, ударил  по  кнопке  -  выключил.  Приборчик  был  по-прежнему
холодным, будто и не работал вовсе. Александр Павлович закурил -  еще  бы,
весь вечер протерпел! -  и  блаженно  откинулся  на  сиденье.  Можно  было
подвести кое-какие итоги. Приборчик действовал?  Еще  как!  Что-нибудь  он
себе доказал? Себе - да.  Доказательства  налицо.  Вон  даже  Наташа,  как
считал Александр Павлович, удивлена. Теперь бы суметь  эти  доказательства
самой Валерии пред®явить...
   Подумал: а ведь с Наташей это он зря. Не надо  было  экспериментировать
при девочке. Десять лет - возраст иллюзий. Завтра она  проснется,  к  маме
кинется, а мама-то на вчерашнюю непохожа. На позавчерашнюю она похожа.  На
позапозавчерашнюю.  На  всегдашнюю.  Прямо  хоть  включай  "портсигар"   и
оставляй его в квартире навечно - где-нибудь под шкафом или  за  батареей,
пока не сломается. Если в нем есть чему ломаться... Ладно, утром Валерия в
институт уйдет, Наташка - в школу,  утром  им  не  до  сантиментов  будет,
некогда, а в два десять Александр  Павлович  под®едет  к  школе  и  увезет
девочку в цирк. Там тоже будет сказка.



        4

   Наташа не задержалась: ее пунктуальность не отличалась  от  маминой.  В
два десять прозвенел звонок с урока - Александр Павлович услышал его, сидя
в машине: на улице тепло, окна в школьном здании открыты, -  а  через  две
минуты увидел Наташу, бегущую к нему через двор.
   Она уселась в машину, аккуратно хлопнула дверью, с ходу спросила,  даже
не поздоровавшись:
   - Что вчера было с мамой?
   - С мамой?.. -  Александр  Павлович  вопрос  понял,  но  не  знал,  как
ответить, и тянул время. - А что вчера было  с  мамой?  По-моему,  ничего.
Мама как мама.
   - Не как мама. Я даже не думала, что она может быть такой...  -  Наташа
поискала  слово,  -  домашней   какой-то.   А   сегодня   она   проснулась
злая-презлая.
   - Наверно, не выспалась, - предположил Александр Павлович. - Не бери  в
голову, Наталья, все пройдет... И в конце концов - здравствуй.
   - Ой, простите, здравствуйте, - улыбнулась Наташа.
   - Не передумала - в цирк?
   - Что вы! Еле дотерпела.
   - Ну потерпи еще минут десять. Здесь недалеко.
   ...Выключенный "портсигар" лежал в кармане. Выходит, Валерия преотлично
помнила все, что происходило вчера вечером. Помнила - да, но понимала  ли?
Не   исключено,   что   понимала,   иначе   почему   бы   ей   просыпаться
"злой-презлой"?.. Кстати, на кого - злой? На  Александра  Павловича?  Вряд
ли. Ей и в голову наверняка не пришло, что именно Александр Павлович  стал
причиной...  чего?..  ну,  скажем,  сдачи  позиций,   завоеванных   ею   в
смертельных боях за равноправие. На себя она злится, себя она винит. И, не
исключено, в том и винит, что необ®яснимо и вдруг изменила свое  отношение
как  раз  к  Александру  Павловичу.  Сама  изменила,  про  "портсигар"  ей
неведомо...
   А если и вправду сама изменила?
   Александру Павловичу лестно было думать именно  так.  Да  и  что  такое
"портсигар", если всерьез разобраться? Фокус, не более...
   Он загнал машину на тротуар - вплотную к служебному входу в  цирк,  под
"кирпич". Нарушение, конечно, но милиция смотрит  на  это  сквозь  пальцы:
квадратный тупичок между бетонным забором рынка и боковой  стеной  старого
циркового здания издавна, хотя и негласно, считался суверенной территорией
цирка.
   - Приехали.
   Провел Наташу через тесную проходную, через пустое полутемное фойе, где
по стенам висели цветные плакаты и черно-белые фотографии  артистов.  Звук
шагов по  холодному  мраморному  полу  отзывался  эхом  где-то  позади,  и
казалось, что Наташа и Александр Павлович здесь не одни, что кто-то упорно
идет вслед за ними - невидимый, огромный, жутковатый.
   - Как в старинном замке, - тихо сказала Наташа.
   -  "Звук  шагов  тех,  которых  нету..."  -  тоже  вполголоса  прочитал
Александр Павлович. - Страшно?
   - Интересно...
   Александр Павлович откинул тяжелую и довольно пыльную штору, отделяющую
фойе от закулисной части. Пол здесь был уже  бетонным,  легко  гасил  звук
шагов, и "ощущение замка" исчезло. Да и вообще закулисная часть кольцевого
коридора, опоясывающего зрительный зал,  выглядела  по-деловому  буднично:
какие-то грубые ящики у стен, толстый рулон серо-зеленого брезента, четыре
ярко раскрашенных деревянных сегмента  -  части  круга  для  роликобежцев,
разнокалиберные ажурные стальные  тумбы,  крытые  красным  сукном,  -  для
слона, для его стандартно-небогатого  набора  трюков.  Александр  Павлович
машинально отметил, что и тумб вчера  не  было,  и  ящиков  стало  поболе:
потихоньку под®езжает народ, премьера близится... Он хотел  скорее  пройти
мимо: незачем девочку разочаровывать, сказку ведь обещал, а какая сказка -
из брезента и облезлых ящиков?
   - Куда мы идем? - спросила Наташа.
   - Наверх. В мою гардеробную.
   - А там что?
   - Там - обещанные фокусы.
   - А где арена?
   - Ты хочешь увидеть манеж?.. Ну конечно же, сейчас...
   Александр  Павлович  подвел  ее  к  занавесу  в  форганге,   подтолкнул
легонько: шагай. Она скользнула в  щелку  между  половинок  занавеса,  они
мягко и плотно сомкнулись за ней. Александр Павлович прислонился спиной  к
холодной стене, закрыл глаза. Ну чем ее удивить? Не поспешил ли он?..  Она
не была в цирке с детских щенячьих лет, а за кулисы, в "кухню",  и  вообще
не попадала, а в цирк на первое свидание надо приходить в праздник,  когда
манеж залит огнями, когда на балкончике  "душит"  зрителей  маршем  медная
группа оркестра, да и за кулисами куда интереснее: суета, беготня,  кто-то
разминается - стоит на голове, жонглирует, колесом крутится; а дикие звери
не в далеких клетках, а совсем рядом - только руку протяни;  хотя  кто  ее
решится протягивать - звери все-таки...
   Александр  Павлович  выглянул  из-за  занавеса.  В  манеже  подвешивали
"вертушку" воздушных гимнастов. Она лежала на красном репетиционном  ковре
- сверкающая хромом ракета, еще не готовая к полету;  провисшие  тросы  от
нее тянулись под купол, где  их  крепили  невидимые  снизу  артисты.  Зато
хорошо слышимые.
   - Тяни на меня, тяни! - орали под куполом. - Ну куда ты тянешь, болван,
крепления не чувствуешь? Щас я тебе руки пообрываю!..
   Все это было пока вполне цензурно, но кто  даст  гарантию,  что  так  и
дальше продлится? Цирковой артист - человек,  в  выражениях  несдержанный.
Наташу стоило увести от греха подальше... Александр Павлович шагнул было к
ней, но кто-то положил ему ладонь на плечо.
   - Подожди.
   Обернулся: инспектор манежа.
   - Привет, Грант. Эта девочка - со мной.
   - Я понял, - сказал инспектор, прошел мимо,  встал  на  барьер:  -  Эй,
наверху! А ну потише! Вы не одни здесь... - Он протянул Наташе руку, помог
перебраться в манеж. - Смотри: это ракета. Совсем скоро она  взлетит  надо
всем этим, - он обвел рукой  пустой  и  темноватый  зрительный  зал,  ряды
кресел с откинутыми сиденьями, крутым амфитеатром уходящие вверх,  круглые
ложи  осветителей  с  черными  зачехленными  "пушками"  софитов,   -   она
быстро-быстро помчится по кругу, а на  трапеции  под  ней...  видишь:  вот
трапеция, вот  она  закреплена...  на  специальных  петлях...  вот  петли,
просунь руку, удобно?.. на трапеции и на петлях станут работать  гимнасты.
Это очень хорошие гимнасты, ты их увидишь, когда придешь на представление.
Ты ведь давно не была в цирке, верно?
   - Откуда вы знаете? - спросила Наташа.
   Она сидела на корточках перед  ракетой,  и  маленькая  рука  ее  крепко
держала  ременную  петлю,  свободно  пристегнутую  к  хромированному  боку
"вертушки".
   - Я догадался, - сказал инспектор. Он тоже сидел на корточках  рядом  с
Наташей. - У тебя это на лице написано.
   - Не может быть. - Наташа даже петлю отпустила, выпрямилась. -  А  мама
говорит, что я как каменная: никаких эмоций.
   - И мамы могут ошибаться, - вздохнул инспектор. - А скорее  она  просто
не умеет читать по лицам. Это оч-чень трудная наука: читать по лицам.
   - А где вы учились?
   - Читать по лицам? - он усмехнулся. - Здесь, в цирке.  Только  здесь  и
можно хорошо научиться этому.
   - Значит, и Александр Павлович тоже умеет?  -  непонятно  было:  то  ли
Наташа всерьез верила инспектору, то ли просто приняла шутку и  подхватила
ее, подыграла старшим - воспитанная девочка.
   - Александр Павлович умеет больше: он людей насквозь видит. Так, Саша?
   - Почти так. Грант, - согласился Александр  Павлович,  -  вижу,  только
смутно.
   - Не прибедняйся, Саша. Ты  же,  на  крайний  случай,  поднатужишься  и
изобретешь какой-нибудь ящик с дырочкой. Сквозь нее все будет видно как на
ладони...
   Как в воду смотрит, старый болтун, думал Александр  Павлович.  Знал  бы
он, что почти попал в цель: не в "десятку", так около... Он любил  Гранта,
как, впрочем, и все артисты, помнил его чуть ли не с детства - тот  уже  и
тогда инспектором манежа работал, по-старому шпрехшталмейстером,  -  хотя,
как казалось Александру Павловичу, Грант был ненамного старше его  самого:
может быть, лет на десять-двенадцать. И все же, кто  знает?  В  паспорт-то
его Александр Павлович не заглядывал.
   - Этого человека, который  умеет  читать  по  лицам,  -  сказал  Наташе
Александр Павлович, - зовут Грант Ашотович. А ее, Грантик...
   - Стоп, - прервал инспектор. - Ты забыл, Саша: ее имя я сам прочитаю...
- Он внимательно всмотрелся в  Наташино  лицо,  смешно  пошевелил  тонкими
губами, закатил глаза. Наташа спокойно ждала результата. - Ее  зовут...  -
инспектор помедлил, - На-та-ша... Так?
   - Так, - Наташа, казалось, совсем  не  удивилась.  А  что,  собственно,
удивляться? Коли он умеет читать по  лицам,  то  уж  имя  узнать  -  проще
простого.
   Они с Грантом стояли  почти  в  центре  манежа,  и  Александр  Павлович
невольно  вспомнил  себя,  когда  он  впервые  в  жизни  оказался  посреди
огромного и абсолютно пустого зала, посреди оглушающе-тяжкой тишины,  один
на один с липким страхом, который рождает чужое и чуждое,  даже,  кажется,
враждебное человеку  пространство;  отчетливо  вспомнил  холодную  струйку
пота, вдруг скользнувшую между лопаток...
   Потом, позже, этот страх ушел, но до  сих  пор  Александр  Павлович  не
любил оставаться в манеже один, да, по правде  говоря,  и  не  получалось:
ассистентов в его аттракционе - восемнадцать человек, о каком  одиночестве
речь?
   Но ведь было же!..
   А он обещал Наташе сказку.
   - Подождите! - вдруг воскликнул Александр Павлович. - Я сейчас!  Только
никуда не уходите, очень прошу. Стойте там, где стоите.  Ну  поговорите  о
чем-нибудь... Грант, расскажи ей анекдот, что ли...
   - Ты куда? - крикнул Грант.
   Но Александр Павлович уже бежал по коридору, пулей взлетел по  лестнице
на второй этаж - к своей гардеробной,  откинул  крышку  кофра,  в  котором
хранил  всякий  мелкий,  не  используемый  в  работе   реквизит,   разгреб
воздушный, почему-то пахнущий конюшней  завал  пестрых  шелковых  платков,
вытащил со дна аккуратный деревянный ящик с ручкой, похожий на те, в каких
геодезисты хранят свои теодолиты или  кремальеры,  сломя  голову  бросился
назад, в манеж, даже не заперев гардеробной  -  потом,  потом!  -  откинул
бархатный занавес форганга, остановился, тяжело дыша.
   Грант  и  Наташа  по-прежнему  стояли  посреди  манежа,  а   серебряная
вертушка, уже подвешенная на тросах, плыла на положенной для полета высоте
над барьером - "воздушники" механизм проверяли, - и тонкая  швунг-трапеция
вольно качалась под ней.
   - Ждете? Хорошо...
   Он перешагнул через барьер; стараясь  не  промахнуться,  поставил  ящик
точно в центре манежа, открыл его, достал оттуда аппарат,  смахивающий  на
обыкновенный фильмоскоп для детей, только  не  с  одним  об®ективом,  а  с
восемью, причем  какими-то  странными  -  узкими,  длинными,  похожими  на
револьверные  дула  с  раструбами-блендами  на  концах.  Быстро  прикрутил
четырехлепестковую антенку, винтами  на  ногах-опорах  вывел  на  середину
каплю уровня под  стеклом  -  "загоризонталил"  прибор.  Размотал  длинный
тонкий провод, подсоединил его к розетке на внешней стороне барьера.
   Грант и Наташа ошеломленно молчали, внимательно следя за  манипуляциями
Александра Павловича. Наконец Грант не выдержал.
   - Что это, Саша? Новый трюк? - спросил он.
   - Не знаю. Грант, - честно ответил Александр Павлович. Он  поймал  себя
на том, что волнуется, будто  впервые  на  манеж  вышел.  -  Может,  будет
трюком, а может, и нет... - Он положил руку на  пластмассовый  тумблер  на
матово-черной подставке прибора. - Внимание!.. Наташа, смотри! - и щелкнул
тумблером.
   И безлюдный зал ожил.
   Зашумел, заволновался  партер,  замелькали,  выплыли  откуда-то  то  из
черной глубины,  стали  резкими,  контрастными  живые  человеческие  лица,
взлетели, как голуби, аплодисменты,  а  невидимый  оркестр  на  совершенно
пустом балкончике грянул звенящий туш, и надо всем  этим  ярким  и  шумным
многолюдьем, переливаясь и сверкая, летела настоящая ракета, а под ней, на
трапеции - вот это уж  и  вправду  почудилось!  -  напряженной  струночкой
вытянулась тоненькая воздушная гимнастка...
   И  вдруг  все  сразу  исчезло.  Даже  прожекторы,  опоясывающие  купол,
погасли;  только  горели  аварийные  лампы,  еле-еле   освещая   безлюдный
зрительный зал. Ракета-"вертушка" перестала жужжать - мотор отключился - и
плыла по кругу по инерции, гасила скорость.
   Из окошка электриков над директорской ложей кто-то выглянул и заорал на
весь цирк:
   - Что вы там навключали, черт бы вас подрал?! У меня предохранители  на
щите выбило... - и уже спокойнее: - Предупреждать надо...
   Прожекторы вокруг купола снова зажглись, моторчик  зажужжал,  и  ракета
опять начала  набирать  скорость.  А  зал  был  по-прежнему  пуст:  прибор
Александра Павловича "молчал".
   - Перегорел, - констатировал Александр Павлович.  Он  перегнулся  через
барьер,  выдернул  вилку  из   розетки,   начал   наматывать   провод   на
пластмассовую катушку.
   - Вот тебе и ответ. Грант, - сказал он, - не выйдет  трюка.  Факир  был
пьян...
   Наташа смотрела на Александра Павловича как на чародея, на  всемогущего
мага, хотя, честно говоря, сам Александр Павлович не ведал,  как  положено
глядеть на магов и чародеев. Наверно, с восхищением пополам со  страхом?..
Тогда накладка: страха во взгляде Наташи не замечалось, зато восхищения...
   - Что это за штука, Саша? - Грант наклонился над прибором,  внимательно
его рас