Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Русскоязычная фантастика
       Александр Абрамов, Сергей Абрамов. Серебряный вариант -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
онимаю: ты же все равно обманешь Мердока. - Обману, чтобы помешать. - Для чего? Ему и Стил помешает. - Мы еще не знаем соотношения сил в сенате. Может быть, Стил ошибается. Мы вообще не знаем Города. Что здесь осталось, что родилось и что выросло. Вот и начнем изучать. Я - сверху, ты - снизу. - Ну, изучим, а дальше? - Дальше посмотрим, с кем мы. - Ты уже говорил. - Я и повторяю. Мы еще не знаем экономики государства, не знаем ни промышленности, ни пролетариата. Рассказ Стила неполон. Пролетариат есть, но достаточно ли он вырос? Есть ли у него настоящие вожди? - Сразу видно коммуниста, - замечает Мартин. - Пролетариат, Маркс, капитализм, социализм. Я не сержусь на Мартина. Отлично все понимает, но притворяется. Просто не хочет рисковать. Проводить время с Минни куда интереснее. Но сделать - все сделает. Поэтому я умолкаю. - Послушай, а где они будут искать серебро и кого обвинят в ограблении? - вдруг спрашивает Мартин, круто переменив тему разговора. - Кто это "они"? - Кто, кто! Правительство, полиция, розыск. - Полиция, - говорю я, - здесь, вероятно, наполовину подкуплена. Ничего и никого не найдет. Мердока же вообще даже упоминать не будут. - А серебро-то у него в кармане, - ухмыляется Мартин. - Ты так уверен? - Зря, что ли, я сидел в комнате с камином. У стены люк в подвал. Его открыли и вносили туда ящики. Я и спросил: что это? - Как же тебе ответили? - Сказали: помалкивай, пока цел. Найдем, если проболтаешься. - Может быть, ящики с оружием или продовольствием? - Я узнал их. Те самые, которые грузили с причала в кормовой люк "Гека Финна". 7. ГОРОД ШЕСТИДЕСЯТОГО ГОДА В Вудвилль мы прибыли вечером и уехали оттуда утром на другой день. С городком как следует и не познакомились. То, что увидели, проезжая по улицам, казалось чуточку посолиднее и побогаче, чем в Сильвервилле, - меньше дощатых и бревенчатых хижин, дома каменные, из розового туфа, как у нас в Армении, некоторые отделаны гранитом и кремовым песчаником. Вывески ярче и крупнее. Добротно выглядела и гостиница "Веррье-отель" с колоннадой у входа. Ее владелец Гастон Веррье, к которому мы направлялись по указанию Стила, любезно предоставил нам комнаты в своей огромной квартире, занимавшей весь первый этаж гостиницы. Веррье, толстенький, разбитной француз с чисто выбритым лицом и аккуратно подстриженными седоватыми бачками, владел рыболовными промыслами по берегу Реки. Мы видели их, проезжая, - бараки и хижины, опрокинутые лодки на берегу и сети, натянутые на кольях. Ему принадлежали и виноградники на склонах холмов, примыкавших к городку с севера. Принял он нас гостеприимно и радушно, познакомил со своим типично французским семейством, приказал отвести наших измученных лошадей на конюшню, угостил обильным и сытным ужином. За ужином мы узнали, что "все порядочное население города голосует за популистов". "Кого же вы считаете непорядочными?" - спросил я как можно серьезнее, чтобы хозяин не почувствовал скрытой иронии. "Рыбаков-поденщиков, - охотно пояснил он, - тех, кого нанимаешь на ловлю. Ненадежные люди". - "А они за кого голосуют?" - поинтересовался я. "Ни за кого, - пожал плечами Веррье, - индифферентны. Их мог бы купить Мердок, да у него, к счастью, и партии нет". - "А трудовики?" - "Заводов здесь нет - нет у трудовиков здесь и базы, а приезжих агитаторов мы не любим, - сказал хозяин. - Мы, настоящие популисты, не очень-то жалуем своих левых". Утром, простившись с Веррье, Мартин и я уже сидели в купе первого класса железной дороги Вудвилль - Город. Как не похоже было это путешествие на первую нашу поездку в Город пятьдесят лет назад. Тогда - запряженный шестеркой битюгов автобус, облупленный и запыленный, не дилижанс, воспетый Андерсеном и Диккенсом, а именно земной автобус, без мотора, который выбросили из-за отсутствия бензина, с рваными, обтрепанными сиденьями, торчащими пружинами; пассажиры - несколько запоздавших с загородной прогулки туристов, одетых совсем как земные парни и девушки. Сейчас - роскошное купе железнодорожного вагона, пассажиры в цветных сюртуках и длинных бархатных и кружевных платьях, толстые свечи в медных подсвечниках, старомодные саквояжи и кофры, обед, принесенный вышколенным официантом из вагона-ресторана, и медленно плывущие пейзажи за окном - то лиственный лес, то газон на фермах, то коровы на лугах, то редкие трубы заводов, поближе к Городу. Так, должно быть, ездили в Южной Германии или Швейцарии в восьмидесятых годах прошлого века. До самого вокзального перрона меня не оставляла тревожная мысль о встрече с Городом. Что живо, что умерло, что изменилось? Не изменилась каменная брусчатка у заставы и утрамбованная сухая глина в примыкающих переулочках. Сохранилась центральная, немощеная, с рыхлой землей дорожка посреди улицы - по ней, как и раньше, скакали верховые: курьеры, порученцы государственных и частных контор, конные полицейские и просто любители верховой езды. Остались и велорикши. Появились легкие ландо и фиакры, а проще говоря, двухместные и четырехместные кареты и коляски на литых и дутых шинах, как у московских лихачей в дореволюционные годы. Я увидел и конку - легкий, открытый со всех сторон вагон, запряженный четверкой лошадей, тащивших его довольно быстро по врезанным в камень рельсам. Начинался Город тогда - полстолетия назад - с ободранных автобусов, поставленных на сваи ушедшими на пенсию полицейскими, и "бидонвиллей" - самодельных хижин из пустых бидонов, канистр и ящиков, а сейчас началом его стал вокзал. Выстроенный, вероятно, лет двадцать назад, ныне он постарел, облупился, но для меня он был неким новым явлением, преобразовавшим в®езд в Город. Отсюда расходились длинные серые заборы, почерневшие от дыма и гари приземистые заводские корпуса и высокие каменные трубы, извергавшие в ясное прежде небо облака черной копоти. Ехали мы в открытой коляске. Кучер в желтой крылатке время от времени взмахивал плетеным бичом, странно напоминающим удочку. Чем глубже проникали мы на территорию Города, едва уловимые изменения становились для меня все ярче и разительнее. На улицах стало как бы просторнее и тише: мне об®яснили потом, что почти половина или по меньшей мере треть городского населения - в большинстве одинокие мужчины и жаждущая романтики молодежь - покинула Город в поисках счастья на необжитых землях. Любопытные последствия этой миграции я узнал позже, пока же удивляло отсутствие привычной уличной толкотни, памятной мне по совместным нашим хождениям по здешним улицам пятьдесят лет назад. Удивляло обилие магазинов и всевозможных частных контор. Вовсю шла частная торговля и торговлишка, как в любом земном городе, куда еще не докатились чудеса супермаркетов и универсамов. Большие магазины и крохотные лавчонки, ларьки и киоски попадались буквально на каждом шагу. Девятнадцатый век, как и в Сильвервилле, соседствовал с двадцатым. В центре высились электрические фонари, и гирлянды лампочек украшали входы кинотеатров и кафешантанов - я употребляю именно это слово, потому что увидел его над застекленным входом в дом, по фасаду которого даже днем бежали электрические буквы. Судя по всему, и кинотеатры, и этот, видимо, самый модный в Городе кафешантан с мопассановским названием "Фоли-Бержер" имели достаточно средств для того, чтобы позволить себе электрическую рекламу. Что показывали в кинотеатрах - немые или звуковые фильмы, - я еще не знал, только позже мне стало известно, что до звукового кино здешний прогресс еще не добрался и маленькие городские киношки обходились Глупышкиным и Верой Холодной на местный лад. По когда-то лесистым, а теперь наголо "обритым" горным склонам, продолжавшим Город, рассыпались в беспорядке улиц и переулков уже не самодельные бревенчатые хижины, а каменные хоромы богачей, окруженные садами. Город, несомненно, разбогател, подравнялся, и удивлявшая прежде в нем "склеенность" американского и французского провинциальных пейзажей стала как-то менее заметной, не бросающейся в глаза. Отель "Омон" нас встретил бальзаковской старомодностью, характерной для него и пятьдесят лет назад. Те же тяжелые плюшевые портьеры, старинные канделябры, пузатая мебель, которую на Земле увидишь лишь на аукционах или в музеях. Только вместо фотографий Города и афиш, украшавших когда-то стены холла, теперь висели картины. Свечи в канделябрах были прежние - восковые, но люстра уже светила электрическими лампами. Отель, видимо, был настолько преуспевающий, что мог тоже позволить себе и электрическое освещение, и телефон, правда, не в комнатах, а только у стойки похожего на директора банка портье. Сейчас, после недельного бездействия, на которое я был обречен отсутствием Стила, неожиданно уехавшего в Ойлер для встречи с будущими своими избирателями и не успевшего даже познакомить меня с обязанностями советника канцелярии, я уже вжился в тихий отельный быт, привык к некрикливым темным краскам, бесшумной поступи слуг, к угрюмой неразговорчивости коридорных и чинной клубной обстановке бара. Отель наполовину пуст - говорят, из-за летних сенатских каникул, и я часами просиживаю за стойкой бара с единственным собеседником, шестидесятипятилетним барменом, помнившим и отель, и Город такими, какими видел их я пятьдесят лет назад по здешнему времени. - Да, Город тогда был другим, - приходится кое-что присочинять мне, - еще отец рассказывал. Впрочем, и с моих мальчишеских лет здесь многое изменилось. - Вы долго здесь не были? - спрашивает бармен. - Лет десять. Теперь мне уже тридцать. После колледжа ушел в леса. Далеко по северо-востоку бродил. - Я читал о ваших приключениях в газете. Мистер Мартин писал, тот, что живет в тридцатом номере. Ваш спутник. - Теперь мы разделились, - говорю я, так как мы условились с Мартином не поддерживать открыто дружеских отношений. - Ведь это не наша газета, Эд. - Знаю. Но в ней есть что почитать. Вот вы за эти годы многое увидели и узнали. - А Город увидел и не узнал. - Народу поменьше. Пятьдесят лет назад до миллиона доходило, а сейчас тысяч семьсот, не больше. Я не считаю пригородов. Там новых заводов понастроили. - Уходит, значит, народ? - Молодежь. Вроде вас, когда вы в леса сбежали. И теперь бегут. С луком и стрелами, как и раньше. Не всякий может охотничью двухстволку купить. Да и просто так уходят. С ножом, с лопатой. Земли много - только ищи да налог плати. А уйдешь подальше, так и бесплатно просуществуешь. И существуют. Дичью торгуют, шкурками. А меха нынче в моде. - Значит, нуждается Город в рабочих руках? - Держится мастеровщинка. И в мастерских и на фабриках. Высокая оплата труда. Приходится раскошеливаться, если хочешь рабочих держать. - А сколько платят? - спрашиваю я, вспоминая о своих пяти франках в день у Фляшона. - В шахтах больше пятидесяти франков за смену. Только там человека, как лимон, выжимают. По десять часов в день при двухсменной работе. И на прокатном, и на чугунолитейном, и на машиностроительном - все то же. Только в мастерских малость полегче, зато и плата поменьше. Цеховые старосты регулируют. - Так ведь и оттуда можно уйти. - Пожилые и семейные не уходят. Где ни работай - проживешь, не жалуясь. - А ты оптимист, Эд. Платят хорошо - еще не значит, что жить хорошо. - Так трудовики говорят, - пожимает плечами Эд. - Слышал их? - Я на митинги не хожу. Информацию бармена я корректирую информацией Мартина. Он уже несколько дней работает в редакции "Брэд энд баттер". Стил, узнав об этом, сначала рассвирепел: - Прохвост ваш Мартин! Не ожидал... - Не сердитесь, сенатор. Это в наших же интересах. - Не понимаю. - Сейчас поймете. Мердок серьезный противник. Надо проникнуть в его замыслы, в его игру. А игру он ведет крупную, я уже кое-что знаю о ней. Так вот, сенатор, пришлось пожертвовать Мартином, послав его в эту газету. Он многое может услышать и о многом узнать. Теперь у нас свой человек во вражеском лагере. - Грязное это дело, Ано. - Не очень чистое, согласен. Но для нас полезное. Даже больше - необходимое... - А вы не преувеличиваете значение Мердока как политической личности? - Боюсь, что нет, сенатор. Личность незаурядная. И думаю, очень опасная. - Возможно, вы правы, Ано. Мартин не протестовал? - Я убедил его, сенатор. Все в порядке. Можете спокойно ехать в Ойлер. ...Мы встретились с Мартином еще до приезда сенатора. Мартин не один, с ним Луи и Пит, разысканные в общежитии политехнички. Внешне - неброско одетые: не то студенты, не то клерки, встретишь на улице - не оглянешься. И оба сияют - пожалуй, это самое точное определение их душевного состояния. - Ребята согласны, Юри. Я обещал им по пятнадцать франков в день, в три раза больше, чем у Фляшона. Только работать будут неполный день - они еще учатся. - Одному из вас придется помогать мне в канцелярии, - говорю я. - Просматривать документы, сенатские протоколы, отчеты, подбирать нужную мне информацию. Какую именно, поясню, когда приступим к делу. Другой будет связан с Мартином. Работа на ногах, с людьми, информаторская, агентурная. Кому что - выбирайте сами. - Человек я неразговорчивый - предпочту писанину, - высказывается первым Пит. - А я - "на ногах и с людьми", - тут же вставляет Луи. Наконец Луи и Пит уходят, получив за неделю вперед, а мы с Мартином остаемся вдвоем. - Выкладывай, - тороплю я его. - Что узнал? - Многое. Нет ни кризисов, ни экономических спадов, ни биржевой паники. Даже безработицы нет. Без работы только инвалиды и нищие-профессионалы, которых, кстати, ловят и ссылают на рудники. - Знаю. - Зато пособия инвалидам труда ничтожны, а семьям погибших на работе ни хозяева, ни государство вообще не платят. Пенсии начисляются с семидесяти лет, и только мужчинам. Женский труд оплачивается дешевле, и пенсией женщины не обеспечиваются. Таков популистский прогресс на практике. За полсотни лет построено не больше двух десятков заводов, значительная часть мастерских реорганизована в мелкие фабрички, тяжелая промышленность только развертывается, да и то лишь в пределах нужд сельского хозяйства, в легкой преобладает система надомников, а фабричных рабочих всего тысяч двести. Их здесь именуют по-старому: мастеровые. Никакой техники безопасности на предприятиях нет и в помине. Детский труд узаконен и не преследуется. - А как с наукой? - Кого из ученых встретишь на "дне"? Говорил я, правда, с одним бывшим университетским профессором - математиком. Математика, Юри, здесь на уровне девятисотых годов. Лучше других работают заводские научные лаборатории, в частности лаборатория некоего Уэнделла, заводчика, отпускающего на нее большие средства. Но все это редкие исключения, лишь подтверждающие промышленную отсталость Города. Мартин рассказывает подробно и дельно. Но мне этого мало, мне нужно связать экономическую информацию с политической. - А на "дне" вообще не говорят о политике, - усмехается Мартин. - Здесь голосуют за тех, кто платит. Покупателей и перекупщиков голосов и у "джентльменов", и у популистов в одном только рыночном районе десятки. Даже лидер "джентльменской" партии Рондель не брезгует покупкой голосов на меновом рынке. А привокзальные бильярдные и бары закуплены на корню популистами. За партийного соратника Стила, сенатора Клайна, - он же оптовый торговец рыбой в американском секторе, - голосовали на прошлых выборах сотни хозяев мелких лавчонок и рыбных ларьков. Думаешь, из солидарности? Нет, это стоило ему, как мне рассказали в редакции, больше ста тысяч франков. Мердок единственный не покупает пока голоса избирателей, но когда ему это понадобится, у него будет все "дно", от уличных забегаловок до клубных игорных домов. Тот же Пасква приведет ему тысячи и в Сильвервилле, и в самом Городе, где я уже встретил нескольких его друзей из памятной нам "берлоги". Кстати, о Мердоке, - тут Мартин понижает голос, словно боится, что кто-нибудь может подслушать, - я почти уверен: он замышляет что-то новенькое. - А конкретно? - Некто по имени Фревилл контролирует все притоны в американском секторе. Похоже, это - ставленник Мердока. Тут и питейные заведения, и салуны с потайными игорными залами, и бильярдные с барами. А во французском секторе правит некий Бидо, предпочитающий не делить доходы с Фревиллом. Так вот, с Бидо решили покончить. Как и когда, не знаю, но один тип проболтался, что скоро из Бидо сделают мясной пудинг. Только, я думаю, не наше это дело, Юри. - Правильно думаешь. Мы не в старом Чикаго. Я даже не предполагал, как мы ошибались. 8. ПЕРВЫЙ УДАР МЕРДОКА Сегодня приехал Стил. Я еще не видел его, но получил от него записку, приглашающую меня к ужину в сенатском клубе на шесть часов вечера. Сейчас без четверти шесть, лошади поданы к под®езду гостиницы, и я отправляюсь в клуб. Стил опоздал на четыре дня, а за это время произошли события, о которых необходимо рассказать. Началось все как раз четыре дня назад с воскресной утренней почты. Среди газет было письмо сенатора, сообщавшего, что он вынужден задержаться, и если я захочу, то могу ознакомиться и без него с деятельностью сената. Одновременно он прислал чек на тысячу франков и чистый гербовый лист со своей подписью и сургучной печатью, куда я мог вписать все, что мне заблагорассудится. Этот знак безграничного доверия полностью раскрывал отношение Стила ко мне. Сначала я прочитал утренние газеты. Интересовали меня, понятно, не об®явления и не уголовная хроника, а передовицы и комментарии - их политическое кредо. В частности, внимание привлекли две статьи, обе редакционные, без подписи. Консервативный "Джентльмен" задавал, на первый взгляд, чисто риторический вопрос: почему бы не разрешить создание политических ассоциаций, которые могли бы участвовать в выборах наряду с уже действующими партиями? Такие ассоциации, не ограниченные ни численностью, ни направлением, способны были бы об®единить евангелистско-католические круги, студенчество, кое-какие прослойки в обеих сенатских партиях, которым уже становится тесно в официальных партийных рамках. Подтекст здесь был ясен. Билль о политических ассоциациях расколол бы не "джентльменов", а популистов. Церковные круги, получив самостоятельность, блокировались бы в сенате с правыми. Студенчество - разномастное политически - вообще не смогло бы образовать единой организации, а выделение трудовиков "джентльменам" ничем не угрожало бы из-за малочисленности левого крыла. Но самое интересное было не в этом. Газета не упоминала о Мердоке и его "реставраторах", а ведь билль о политических ассоциациях именно ему и открывал путь в сенат. Другая наводящая на размышление статья была опубликована в мердоковской "Брэнд энд баттер". Говорилось в ней тоже о выборах, только в ином аспекте: о шантаже и подкупе избирателей, о покупке голосов оптом и в розницу в городских пивных, салунах и барах. Упрекнуть автора можно было бы лишь в чересчур развязной и крикливой манере. Но писал он правду, подтверждая то, о чем рассказывал Мартин, тольк

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору